А теперь посмотри: «Рука Бога» Паоло Соррентино

Дело было в 1984 году, Неаполю — городу и мифу — отчаянно требовалось вмешательство Бога. Чтобы песня не кончалась, чтобы сигареты дымились, чтобы ФК «Наполи» не вылетел из чемпионата под напором более успешных дальних родственников с севера — «Ювентуса» и «Милана».

На исходе лета вечерами дует странный ветер, он берет за душу, он хватает за руки, он вглядывается в лица — дерзких контрабандистов, что отдыхают на корме своих лодок от дневных противоправных свершений; баронесс, что, наскучив и себе, и другим аррогантностью своей, расчесывают седые локоны перед трельяжем; юных философов, что обдумывают на сон грядущий, как лишиться девственности, как стать бессмертными, а затем умереть; полногрудых и круглозадых неаполитанок, что ожидают автобуса и Благовещения на площади у собора Св. Януария.

Всем в Новом городе требуется чудо, и ветер про это знает. И ветер начинает нашептывать советы. Но услышат ветер только Фабиетто и Патриция, племянник и его тетка, художник и муза, сопляк и путана, автор и его автопортрет.

В творчестве каждого режиссера наступает момент, когда прошлое становится не только источником вдохновения, но и преклонения. Прошлому следует отдавать долги, чтобы становиться по-настоящему старше, больше, мудрее. Каждый серьезный художник обязан однажды, как Орфей, обернуться. Риск велик — либо прошлое исчезнет навсегда, либо носитель памяти превратится в соляной столб. Либо родится кино. «Чтобы снимать кино, нужны вот такие яйца», — говорит Фабиетто не пожелавший заменить ему отца Антонио Капуано. «Чтобы снимать кино, нужно быть свободным. Помни, что ты свободен!» — кричит Фабиетто из-за решетки заменивший ему брата бандит Армандо. И Фабиетто будет снимать кино — про великую красоту вечности, и невыносимую скоротечность молодости, и руку Бога, спасшую его в 80-е от вроде бы предначертанной судьбой гибели — вместе с родителями, в уютном доме в близлежащих к Неаполю горах.

Новый фильм Паоло Соррентино неожиданным образом полон тишины и смирения перед временем, которое уничтожит все. Уже уничтожило. Самый классический из исповедальных жанров — coming of age story — движется по известному маршруту: первый секс, первый страх — смерти как отправной и финальной точки любой жизни, все остановки на этом пути носят имя наших утрат.

Соррентино вспоминает себя 18-летнего, кудрявого, носатого, сутулого, нелепого и трогательного, не знавшего женщин, но не знавшего и людей вообще. В ушах у него плеер, а в плеере до титров нет музыки. Потому что никакая музыка не способна заменить память об умерших, их улыбки, их голос, их беспокойство, что тебя нет дома, что ты не поел, что тебе некого еще/уже любить.

В августе 1984-го не было особенно жарко, ничто не предвещало беды. По выходным семья собиралась за городом, в саду с видом на Капри, ела сочный арбуз, что достался одному из дядьев Фабиетто в качестве взятки, смеялась над суровой полусумасшедшей бабкой, кутавшейся в норковую шубу при +30, издевалась над инвалидом — ухажером одной из теток Фабиетто, спорила о том, купит ли «Наполи» Диего Марадону или удача опять пройдет мимо самого шумного и самого нищего города страны.

Череда мгновений, набор гэгов, стопка фотокарточек — эхо несбывшейся надежды на рай, которое всегда, всегда всегда становится адом.

Легитимный наследник Феллини, Соррентино в «Руке Бога» выходит из тени, делает шаг в сторону. Разумеется, в самой печальной истории на свете — неминуемого взросления — слышатся и ноты «Амаркорда», и «Похитителей велосипедов», и «Шума в сердце», и «Ускользающей красоты», и даже совсем свежего «Зови меня своим именем». Богатейшая традиция юношеских травм, оборачивающихся взрослыми драмами, обыграна Соррентино без легкости, с тяжелым дыханием уставшего притворяться эксцентриком и циником режиссера и человека.

Фабиетто бродит по Неаполю, Фабиетто вожделеет девушек и лелеет мечты, Фабиетто смотрит, не отрываясь, на реальность. Все, что он умеет, — смотреть. Но это уже что-то — разглядеть жизнь. Это уже подарок Бога. Ведь жить не умеет никто. Почти все умирают, так и не пожив.

Потеряв родителей, Фабиетто не плачет. Смерть родителей не делает тебя, вопреки расхожему мнению, взрослым. Слезы слезам рознь. Потеряв девственность с той самой седовласой баронессой, немногим привлекательнее Иоанна Павла II, Фабиетто улыбается. Секс сексу рознь, но смысл первого секса в освобождении. Баронесса, словно богиня судьбы Парка, впустив его в свое лоно, прозванное super pussy, перерезает пуповину, связывавшую Фабиетто с прошлым, и дает ему самый важный урок. Смотри на эту жизнь и думай о своем. Думай о том, что в этой жизни тебе нравится. В этой жизни уже есть все, что надо, все, что смерть когда-нибудь заберет. Смотри на эту жизнь, пока она еще впереди. Совсем скоро она уйдет, утечет сквозь пальцы, как вода неаполитанского залива, как песок амальфитанских пляжей — и вот тогда придется ее заново выдумывать, в последний раз закончившуюся жизнь вспоминать.