Локарно-2021: «Иван Денисович» Глеба Панфилова и «Медея» Александра Зельдовича

74-й кинофестиваль в Локарно удивил: основной конкурс был слабо отличим от спецпоказов на Piazza Grande. Границы между авторским и развлекательным кино пали. «Золотой леопард» достался индонезийцу Эдвину, который променял свои прежние медитативные экзерсисы на чистый жанр, хоть и играющий с деконструкцией мелодрам и фильмов о боевых искусствах. Исландская пародия на боевики о крутых напарниках «Полицейская тайна» тоже пыталась преодолеть надоевшие штампы, возводя их до уровня абсурда. Были в конкурсе и откровенно развлекательные зрительские истории: каталонская комедия положений о сантехниках и электриках «Разнорабочий» или нигерийская антология о современном колдовстве «Истории джуджу».

За каждым российским фильмом, о сколь частных сюжетах бы он ни рассказывал, нависает большая история — поколения, страны. Такие работы и ждут сегодня в Локарно с востока (памятуя о Тарковском, Сокурове и Звягинцеве)? Особенно заметна эта тенденция на примере «Ивана Денисовича» Глеба Панфилова и «Медеи» Александра Зельдовича.

Сам Панфилов утверждает, что его фильм — не экранизация повести, но работа, снятая по мотивам произведения Александра Исаевича Солженицына. Режиссер населяет деталями короткий литературный первоисточник, сохраняя при этом литературную основу повествования. Панфилов детализирует биографию Ивана Денисовича, достраивает ее в прошлое и будущее.

Иван Денисович Шухов (Филипп Янковский) — командир противотанковой пушки, старший сержант. Дома бойца ждут жена и две маленькие дочки. За доблесть, проявленную на фронте в борьбе с фашистами, он удостаивается медали за оборону Москвы. Иван Денисович попадает во вражеский плен, но чудом спасается и даже возвращается к своим. Вот только назад его не ждут, на него падает подозрение в коллаборационизме. Сколько стоит жизнь одного Шухова? Чем разбираться, шпион он или нет, и пытаться доказать его невиновность, легче отправить его на десять лет в трудовой лагерь. Пусть послужит родине, хуже никому точно не будет (кроме самого Ивана Денисовича). Сказано — сделано. Шухов (заключенный № Щ-854) коротает срок, время проходит. И вот до выхода на свободу ему остается всего десять дней. Зритель проживает вместе с главным героем 24 часа его жизни. Обыкновенные 24 часа, похожие на многие другие: ранний подъем, работа на стройке, разговоры в бараке с товарищами по несчастью. Большой радостью становится письмо от старшей дочери. Пока Иван Денисович отбывал срок, жена умерла, но где-то там отца ждут две его уже подросшие девочки. Мысли о них не дают ему сойти с ума, вселяют надежду.

Сегодня в толще патриотического кино о Великой Отечественной войне почти нет места частным историям об ужасах XX века. Иван Денисович пережил и несколько лет в окопе, и ГУЛАГ, оставшись при этом порядочным человеком, готовым вступиться за соседа по бараку. Маленькое чудо? Впрочем, Шухов верит, что возможно и большое чудо — свобода.

Иван Денисович у Панфилова почти святой, житие которого никому другому, кроме режиссера, не рассказать. Его появление на экране — восстановление справедливости, ведь именно о таких героях и стоило бы снимать военное кино. О человеке, которого не смогла убить или обезобразить система, внутренне он остался прежним.

Янковский в роли персонажа Солженицына — сухой, худой, внешне хрупкий, но бесконечно сильный в моральном плане, одолевающий внешние обстоятельства. Этот контраст передается сдержанной актерской игрой, по праву отмеченной в Локарно призом независимых критиков Boccalino d’Oro.

«Сто минут Ивана Денисовича» — классицистическое кино, снятое по всем заветам советских антивоенных картин, где в центре внимания всегда была личность («Иваново детство», «Восхождение» и «Проверка на дорогах» — лишь самые очевидные из множества примеров). Панфилова можно обвинить в предсказуемости, в нацеленности на счастливый финал. Режиссер не может не подарить его прошедшему через суровые испытания Ивану Денисовичу. С другой стороны, сегодня этот нездешний, словно бы случайно вынырнувший из прошлого фильм смотрится удивительно свежо. Ведь так о войне и ГУЛАГе не снимают очень давно. Фактически режиссер деконструирует миф о счастливом плакатном счастье советских граждан. Показанная судьба Шухова (лишь одного из миллионов жертв репрессий) должна подействовать отрезвляюще. Кино, которое выигрышно смотрится как на фоне постмодернистских жанровых упражнений, так и бравурных, шумно гремящих оружием отечественных блокбастеров, сводящих трагедию к приключению.

Через события давно минувших дней Панфилов говорит с современным зрителем, в том числе и об окружающей нас реальности. Александр Зельдович идет практически противоположным путем, перенося древнегреческий миф на очень узнаваемую родную почву. Учитывая предыдущие кинематографические адаптации мифа о Медее у Пазолини и фон Триера (не говоря о телевизионных версиях и спектаклях), фильм автоматически обрастает слоем аллюзий и смыслов, встает в длинную очередь.

Современная Медея (Тинатин Далакишвили) — разом колдунья (не зря же училась на химическом факультете) и ясновидящая (она знает свою судьбу, предупреждает будущее), а от избытков чувств при оргазме теряет сознание. Она окружена дымкой таинственности — мы не знаем даже ее имени. Свой ретроспективный рассказ Медея ведет от первого лица, вроде бы на исповеди, но священника не видно. На последних курсах она влюбилась в богатого, красивого и женатого Алексея (Евгений Цыганов). Через несколько лет он разводится с супругой и готов переселиться в Израиль вместе с Медеей и детьми. А на новом месте можно уже и свадьбу сыграть, начав все с чистого листа, переписав прошлое. Правда, ради семейного счастья девушке сперва придется убить брата-фээсбэшника (Евгений Харитонов). Отношения развиваются нетривиально.

Для Зельдовича «Медея» всего лишь четвертый фильм. Он снимает строго по одной картине в десятилетие: ранее были «Закат» (1990), «Москва» (2000) и «Мишень» (2010»). Сценарии к двум последним фильмам он писал в соавторстве с Владимиром Сорокиным, а теперь остался один (если вообще можно так говорить в случае древнегреческого мифа).

Нынче Ясон и Медея — модно одетый олигарх и его молодая скучающая супруга. Они бегут от прошлого и родины в новые края, в Иерусалим. И хотя почти все действие картины развивается в Израиле, это, конечно же, кино о сегодняшней России. В героине мифа даже можно увидеть черты нашей страны: такая же экстравагантная, ищущая чужого внимания, готовая на крайние меры.

С другой стороны, это фильм о токсичных отношениях, о вечном противоборстве мужчины и женщины. Алексей относится к любви как к должному, пропадает на бетонном производстве, не думая о новой супруге. А она, даже слишком свободная, слишком пылкая, вроде бы ищет себя, но на самом деле думает только о любимом, пытается забыться в случайных отношениях (в галерее партнеров на ночь — французский художник, израильский пограничник и богач-садист). Ясон успокоился и потускнел, Медея же переливается самыми разными красками, сквозь которые проглядывает безумие. В одну секунду смеется, в другую — раздевается и жаждет секса, затем кричит, убегает, сходит с ума. Как бы девушка ни пыталась менять личины, она остается собой. Вплоть до трагического исхода.

На заполнившее экран пламя страсти режиссер смотрит отстраненно. Помогает ему в этом камера Александра Ильховского, в последнее время работающего исключительно с Зельдовичем. Трагические эпизоды, в которых героям душно и тесно в кадре, перемежаются с крупными планами. С высоты птичьего полета все метания Медеи кажутся суетой. Впрочем, отстраненность играет с Зельдовичем злую шутку: он словно бы ставит своим героям диагноз, безжалостно и безапелляционно. Духовное омертвение персонажей Далакишвили и Цыганова напоминает «Нелюбовь» Андрея Звягинцева. И вновь рушатся надежды, связанные с новым поколением. У этих людей нет будущего. Мертвые дети — приговор, наказание и страшное провидение.