«Пусть женщина умрет во мне…»: «Трагедия Макбета» Джоэла Коэна

Сыграл свой час, побегал, пошумел —

И был таков.

Уильям Шекспир. «Макбет»

Нет, пожалуй, другой пьесы, которая была бы окутана таким суеверным туманом, как шекспировский «Макбет», — причем до такой концентрации, что даже само ее упоминание в кино- и театральных кругах считается токсичным, сулящим всякие несчастья тем, кто к ней прикасается, что даже названия ее стараются избегать, заменяя эвфемизмом «эта шотландская пьеса». Оно, по-видимому, связано с той ролью, которую играют в сюжете ведьминские пророчества — как водится, двусмысленные, требующие иносказательного восприятия и зачастую оборачивающиеся совсем не тем, о чем вроде бы вещают колдуньи в глазах простодушных адресатов.

Надо сказать, что Шекспир был не только автором-бардом, но и крупным пайщиком театра «Глобус», по-нынешнему сказать, продюсером, а потому являлся в хорошем смысле конъюнктурщиком, так или иначе сообразующимся с действительностью или социальным запросом. Историю он представлял в виде цепи событий, инициированных людьми, и как результат неисповедимого «божественного плана», то есть как борьбу страстей и их итога, показывающего истинную цель человеческих устремлений. Шекспир использовал заимствованные в исторических хрониках сюжеты, но так или иначе изменял характеры и особенно мотивировки действий персонажей, подгонял их к современным ему обстоятельствам. (Самый красноречивый пример — «Ричард III», в котором подлинного Ричарда просто не узнать: он не был таким уродливым, каким его изобразил драматург, не был хромцом и горбуном и детей не убивал.) Кроме того, сами источники заимствований были недостаточно достоверны, так что не грех было их перетолковывать. Хронист XVI века Рафаэль Холиншед в «Хрониках Англии, Шотландии и Ирландии», опубликованных в 1577 году, проторил Шекспиру дорожку, на свой лад переиначив «Историю Шотландии» своего предшественника Гектора Боэция. А Шекспир потрафил сыну Марии Стюарт, которого назначила своим преемником Елизавета I, — королю Якову VI Шотландскому (он же Яков I Английский), первому государю, властвовавшему одновременно над Англией и Шотландией. Король был упомянут у Боэция как потомок Банко, чем очень гордился; поэтому, если в фильме Джоэла Коэна «Трагедия Макбета» Холиншед Банко (Бёрти Карвел) участвует в убийстве короля Дункана (Брендан Глисон), он предстает благородным сподвижником Макбета, и его благородство как раз и толкает Макбета (Дензел Вашингтон) на убийство. Ведь только его он боится, как «Марк Антоний перед Цезарем робел».

Надо сказать, что король Яков увлекался чрезвычайно популярной в XVI веке демонологией и даже опубликовал книгу по черной магии. Вероятно, отсюда и колдуньи в пьесе, и та огромная зловещая роль, которую они в ней сыграли.

В «Трагедии Макбета», первом фильме Джоэла Коэна, снятом без участия его брата Итана Коэна, из трех ведьм-пророчиц осталась одна, зато так изощренно сыгранная британской актрисой Кэтрин Хантер, что стоит троих, тем более что за ней — как ее отражение на воде — маячат тени сестер, сыгранные ею. Эти тени реинкарнируют впоследствии за спиной леди Макбет как едва различимые парки, притаившиеся в углу комнаты, где качает колыбель героиня Лиллиан Гиш в «Нетерпимости» Дэвида Гриффита, как тень убитого Макбетом Банко на пиру — как призраки божественного провидения, которому предстоит сказать последнее слово.

Коэн не пытался поставить маньеристски изысканный костюмированный фильм во вкусе Рустама Хамдамова (что не соответствовало бы суровости шекспировских трагедий) либо вообще декорационно приближенный к средневековой атмосфере. Его снятая преимущественно в павильонах монохромная картина подчеркнуто аскетична и остраненно безлична; пустынные интерьеры замка напоминают скорее современную обстановку в стиле хай-тек, чем выстроенный под вкус владельца какой-нибудь прототип Хогвартса. Художник-постановщик Стефан Дешан в согласии с режиссером освободил пространство от «артефактов», и ничто не мешает оператору Брюно Дельбоннелю «заставать» героев там, где им негде и не за что спрятаться. Фигуры героев сняты в основном фронтально, в малоподвижной скульптурной пластике, создавая ощущение архетипичных образов, актуальных для истории всех времен и народов. Благодаря этой брехтовщине внимание зрителей приковывает к себе нередко вырастающий из тумана (в нем появлялась и ведьма-пророчица) главный герой, в котором сконцентрировалась основная идея фильма о разрушительной силе вожделения к власти и «божественном» воздаянии за преступления, совершенные на пути к ее достижению. Идея о банальности, обыденности и, да, неизбежности зла.

Инициатором экранизации «Макбета» стала супруга режиссера, четырежды оскароносная Фрэнсис Макдорманд, с юности «плененная», по ее словам, образом леди Макбет, которую ей даже удалось сыграть в театре, но еще слишком молодой, чтобы проникнуться сложностью образа. Теперь актриса играет эту женщину более зрелой, чем следует из пьесы. (Подлинный Макбет правил целых 17 лет, но в пьесе, как и в фильме, события разворачиваются стремительно; если не ошибаюсь, это вообще самая короткая, лаконичная пьеса Шекспира). Поскольку возраст супругов изменился, то в целом скрупулезно придерживающихся шекспировского текста создателям пришлось внести небольшое изменение в одну из реплик. Восхищенный решимостью супруги Макбет восклицает: «С таким закалом должно создавать одних мужчин» — но ясно, что его супруге рождение маленьких Макбетов уже недоступно, поэтому на экране звучит: «С таким закалом должна была бы создавать одних мужчин».

Следует вспомнить, что для реальной леди Макбет это был второй брак; обычно пропускают мимо ушей сказанные ею слова: «Я кормила грудью и знаю, как сладко обнимать младенца…» Но она готова вырвать из себя эти чувства: «В меня вселитесь, бесы, духи тьмы! Пусть женщина умрет во мне…» Недостаточную мужественность супруга, исполненного тщеславия, но втайне желавшего достичь цели «не замаравши рук», его трусливую нерешительность она готова исправить, жертвуя будто бы предназначенной ей природой женской сущностью. Однако устоявшийся в восприятии как исчадие ада образ леди Макбет словно заставляет игнорировать те муки, через которые она проходит, невольно осознавая свою вину, теряя рассудок и кончая жизнь самоубийством. Чем и расплачивается за то, что предала себя, чем и подвигает Макбета к монологу о тщете жизни, «рассказанной глупцом». И эта гендерная игра выглядит, на первый взгляд, очень актуальной. Впрочем, такая трактовка слишком прямолинейна, наивна. Инстанция пола нынче вышла в зону отмены. На самом деле уже возраст героини снимает с нее визуально обозначенную гендерную презумпцию — ввиду отчужденной женственности она просто человек, аннексировавший традиционно записанные на мужской счет свойства, следовательно, лишается по отношению к ней заведомой толерантной снисходительности. В этом регистре она человек, одурманенный запахом власти, вне реабилитирующих нюансов якобы женской слабости и особой чувствительности в своих поступках.

Главное здесь — тема власти. «Сухой остаток» образа леди Макбет — невозможность отмыть окровавленные руки. А супруг ее вовсе не выглядит послушным орудием в руках леди; они, скорее, играют на равных, торопясь добиться как можно большего, поскольку времени у них остается не так много.

Устлав дорогу к трону трупами, Макбет озабочен одним: сохранить свою власть. Теперь он даже, кажется, не особенно горюет об умершей супруге, и жизнь ему не слишком дорога, ее «дыханье не прочь я прекратить». Но его ведет власть самой власти, тот неисповедимый закон удерживания ее, когда и самого смысла она уже лишена. И пусть будет еще труп и еще. Ирония «божественного плана» состоит в том, что возмездие настигает Макбета в тот момент, когда он, утвердившись на троне, чувствует себя в полной безопасности. Он констатирует: Бирнамский лес не пошел в бой на Дунсинан, и сын убиенного Дункана Малкольм наверняка рожден женщиной. Но он ошибся. И лес Бирнамский на него пошел, и нашелся тот, кто убьет его, — Макдуф, которого Макбет предусмотрительно приказал убить жену, детей, родню и слуг. Но не дано было ему знать, что Макдуф был «не вовремя вырван» из лона матери. (Тут иронично звучит намек на кесарево сечение, ошибочно называемое именем Гая Юлия Цезаря, перед которым робел Марк Антоний. Хотя на самом деле эта практика возникла задолго до рождения императора.)

Совершив первое преступление, Макбет, повинуясь извращенной логике вины, вступает на путь безудержных убийств, заражающих все королевство, жертвами которых становятся его друзья и их близкие, а сам он остается в одиночестве. Узурпатору, чей путь начинался с триумфальной победы и чествования, не удалось вписать доблестную страницу в историю; вместо этого ему пришлось проникнуться ужасом бессмысленно прожитой жизни.

И вот еще. Кроме вещих сестер пророческую миссию — в соответствии с текстом пьесы — выполняют птицы, прежде всего «хичкоковские» вороны. Вот они появляются в начале фильма, их немного, один, два, три... Вот «о роковом прибытии Дункана охрипший ворон громко возвестил». А в финале над телом мертвого Макбета взмывает целая стая почувствовавших мертвечину воронов, и каждый будто хрипло выкаркивает: «Nevermore!»