Странный гражданин! Аббас Киаростами о загадочной встрече

И вдруг я увидел ее: она стояла на углу улочки, разглядывая витрину магазина. Магазин был ювелирный. Я остановился и начал наблюдать. Хотелось рассмотреть ее лицо, которое увидел лишь в профиль. Я зашел к ювелиру. Со звоном колокольчика дверь распахнулась, хозяин обрадовался посетителю. Но я смотрел на витрину, на уличную ее сторону. И продавец, хорошо знавший свое ремесло и желания покупателей, оставил меня в покое. Но я уже определился. Я наблюдал за лицом девочки, которая внимательно разглядывала выставленные украшения. В свете витрины она была особенно красивой…

Как удивительно было ее лицо, как светлы глаза, как свежа кожа… Лицо прекрасное, будто луна. В магазине звучал Концерт для арфы Боккерини. Благородная музыка, яркий солнечный свет… все преображало девушку, и я даже забыл о ее нищете.

Она склонилась, рассматривая украшения. Почему-то нахмурила брови. Смотрела и хмурилась все сильнее. Продавец, возможно, от долгого ожидания, тоже сдвинул брови. Я видел его отражение в стекле витрины. Он вежливо ждал, пока я что-нибудь выберу. Но я неспешно любовался истинной драгоценностью — лицом девушки, пока она, не торопясь, рассматривала украшение. Я хотел всматриваться одновременно и в украшение, и в нее, но не получалось.

Мне хотелось понять, что ей нравится в украшениях. Я хотел узнать ее мнение, каким бы оно ни было. Теперь она смотрела на украшения безо всякого интереса, зато я смотрел на нее и не мог насмотреться.

Я хочу снова и снова говорить про это отсутствие интереса. Вы лучше меня знаете, что драгоценности не интересуют человека, пока он хочет есть. Она ничего не выбрала — иначе вошла бы в магазин и раздался бы звон колокольчика. Но она ушла. Я покинул магазин, за мной звякнул колокольчик. Я видел хмурое лицо продавца.

Кажется, к концу моего пребывания в магазине запахло гамбургером, и продавец понял, что я не покупатель. Теперь, зная лицо девушки, я не понимал, как отдать ей такой заурядный гамбургер. Это казалось мне сложным, я думал, она не примет столь незначительный подарок. «Макдоналдс» — вечная еда нищих туристов.

Торопливо иду за ней. Подхожу, остается два шага. Но не осмеливаюсь подойти ближе. Вспоминаю, как когда-то в молодости точно так же шел по пятам за девушкой, комкая в руке письмо, и боялся, что она не примет его. Не решался приблизиться. И сегодня то же самое. Если бы я не видел ее лица… было бы легче. Вы бы на моем месте тоже не решились. Меня останавливала ее гордость.

Обещаю больше не говорить про ее гордость. Только не забывайте о ней. Если вы помните ее походку, то я тоже не буду напоминать о ней. Но я-то ее вижу, а вы нет. Вы только слышите мои слова. Поэтому я время от времени повторяюсь, чтобы вы ничего не забыли и не приняли меня за дурака, который идет по улице следом за голодной нищенкой, какую любой может встретить, куда ни посмотри. В общем, если вы помните два этих основных пункта, то я не буду их повторять.

Я, кажется, говорил, что сердце бешено колотилось. И ощущение это было совсем новым для меня. Не только из-за девушки, не в ней дело, просто я вспомнил молодость.

Той — другой — девочке было столько же, сколько этой сейчас, — лет 13–14. И тогда мое сердце так же бешено колотилось — еще сильнее, чем сегодня. Эта ситуация напоминает мне ту, что произошла 40 лет назад. В конце концов я нахожу решение. То же, что и 40 лет назад. В тот день я незаметно обогнал девочку. Пройдя вперед, я сунул письмо в щель в цементном столбе и, отойдя на 50 метров дальше, стал ждать, как она отреагирует. Но письмо подобрал лавочник и отдал его брату девочки — и в результате я заработал палку по спине и кучу синяков. Впрочем, близкие события не обязательно имеют один и тот же конец. Здесь авенида Паулиста в Бразилии, там была улица Эхтиари в Иране.

Тогда мне было 14 или 15, сегодня — 54. Тогда у меня в руке было письмо, а сегодня гамбургер… И теперь мне нужно положить этот гамбургер на урну таким образом, чтобы она не увидела меня, а нашла его сама, случайно. Но кто выкидывает целый гамбургер? Никто. Только если он тухлый. Она точно не станет есть тухлятину. Даже если ей случается есть гамбургеры, она точно не возьмет испорченный. Вы всё же не видели ее лица. Не бойтесь, я не стану о нем говорить. Я знал, что все должно выглядеть правдоподобно. Лучше всего куснуть разок, а остаток выбросить. Но кусок мне не проглотить никак. Ни крошки. Поверьте, я не демонстрирую благородные чувства. Есть не хочется совершенно, и я помню, что сегодня у меня ужин с другими членами жюри. Встреча в холле отеля в шесть часов, а сейчас уже семь.

Солнце село. На улице зажглись фонари.

Я прошел километра три — от перекрестка с улицы Паулиста почти до ее конца. Теперь иду впереди девочки, чтобы положить гамбургер на урну. Но я боюсь. Боюсь, что она заметит.

Улица почти безлюдна. На тротуаре редкие прохожие. Я подхожу к ближайшей урне, кладу на нее гамбургер и делаю вид, что разглядываю витрину магазина напротив, держа в руке оторванный кусочек и не зная, что с ним делать.

Никогда раньше я не смотрел так на кусок еды. Он вдруг приобрел для меня совершенно новое значение. Я не мог ни съесть его, ни выбросить. Он буквально стал мне обузой. Девочка приближалась издалека, и я, не глядя на нее прямо, все равно ее видел. В магазине напротив продавали всякие безделушки. В витрине крутил педали велосипеда веселый Санта с мешком за плечами, его окружали пластмассовые елки, а между ними висели белые и золотые шары и разноцветные звезды. Мне хотелось положить кусочек гамбургера в сумку Санты и дать ему самому решать, куда и кому его отнести. Может, в другом месте и для кого-то другого этот кусок станет лучшим подарком.