Тосковать, мечтать, снимать: «Любить» Михаила Калика

«Любить» Михаила Калика: тосковать, мечтать, снимать — только так, и никак иначе.

На экранах запрещенный шедевр, альтернативный манифест, подытоживший оттепель — «Любить» Михаила Калика. Несколько обычных историй с анкетой и наблюдениями за похожими на нас, но уже совсем другими людьми. Быть человеком или просто быть — уже подвиг.

Среди фильмов Михаила Калика есть однозначные и не слишком. Например, «Человек идет за Солнцем» — шедевр безоговорочный, один из немногих прецедентов по-настоящему удачного советского road-movie (пусть его герой-карапуз и не страдает экзистенциальным кризисом, а в прямом смысле идет за Солнцем). Или «До свидания, мальчики» — один из самых пронзительных киноэкзерсисов о войне, хотя войны как таковой там и вовсе нет, только на словах, как в «Двадцати днях без войны» у Германа. Есть у Калика, впрочем, и работы откровенно неполучившиеся — о них распространяться нет надобности. Скажем только, что все они были сняты (или, как в случае с фильмом «И возвращается ветер», преимущественно смонтированы из уже существующего в мироздании материала) после репатриации кинематографиста в Израиль и дальнейших перипетий, связанных с мытарствами по свету. За пределами СССР у Калика так ничего дельного и не вышло.

«Любить» — картина достаточно радикальная и неоднозначная. Что называется, неровная, с неказистостями. Таких фильмов в 1960-е в Советском Союзе не было. Да и что лукавить, в дальнейшем их тоже, пожалуй, не появлялось. Хотя, если говорить о «теме любви», то в том же 1968-м вышла картина «Еще раз про любовь», где почти напрямую сообщалось, что герои переспали в первую же ночь после первой встречи — а такого нравственного произвола в советском кино до эпохи застоя нет даже у Калика!

Неоднозначность «Любить» не столько в наборе тем, сколько в структуре. С ней, вероятно, и связана тяжелая судьба фильма, в силу которой, в частности, он и обрел культовое значение. Фильм перемонтировали без ведома режиссера, и он даже пробовал судиться чуть ли не с Госкино, а близкую к оригиналу — и ныне каноническую — версию «Любить» смонтировал только в 1990-м, как раз в Израиле. Ее и смотрят, а о другой забыли — бывают еще в жизни прекрасные справедливости.

Как и многие эталонные позднешестидесятнические советские фильмы, «Любить» пронизан духом Феллини и Годара одновременно. Очень уж повлияли на поколение Калика просмотры «Сладкой жизни» и «На последнем дыхании» в Доме кино и ВГИКе. И в этом смысле — как к этому ни относись, — «Любить» — визуально кино совсем не про СССР, а про Италию или Францию. В отличие от тех же фильмов Хуциева, тут и Москва узнается совсем не сразу. Новый Арбат не строится, например. Из локаций нашу страну выдают разве что березы, которыми Калик по-есенински упивается в одной сцене, и кадр с милиционерами, которые с постными лицами теребят ногами асфальт, — как спел бы о них покойный Петр Мамонов. И в этом немалое внутреннее противоречие фильма «Любить». Потому что все четыре рассказанные истории по произведениям непохожих друг на друга авторов — в диапазоне от Юрия Казакова до Авенира Зака — имеют четкую привязанность к месту событий и времени действия. И притязания на универсальность конкретного фильма в отношении конкретного чувства заключаются как раз в том, что отдельно взятые компоненты «Любить» похожи друг на друга как селедка на барсука. Общая среда — она как бы есть, но в то же самое время ее и нет. В историях не ощущается того, что иной теолог назвал бы словом соборность. Но есть, например, Александр Мень (совпадение: убитый топором в том же 1990-м, когда Михаил Калик довел фильм до нынешней кондиции!), он вполне по-леонтьевски или по-розановски рассуждает, что, когда господствует секс, получается карикатура на то, что называют любовью, но и платоническая любовь — та же карикатура, и призывает прекратить разделять душу и тело. «Брак — это переживание Бога», — говорит Мень. Им, впрочем, религиозные мотивы не ограничиваются. Каждая новелла начинается с цитаты из, на секундочку, Песни Песней. И выбраны эти цитаты как будто почти бездумно, чисто по ассоциативному принципу, чему нельзя отказать в эффектности. Например, новеллу, в которой герои преимущественно танцуют, предваряет следующий отрывок Священного Писания: «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня». Как раз как в танцах. (Вообще, конечно, удивительно совершенно, как у Калика хватило все-таки смелости на все вышеперечисленное в разгар хрущевской антирелигиозной кампании, но было бы значительно удивительнее, если бы фильм в такой формации и выпустили в прокат).

У фильма есть энигматичный подзаголовок «Несколько обычных историй с анкетой и наблюдениями». Не очень ясно, при чем здесь слово анкета, но наблюдения в «Любить» присутствуют, безусловно. Есть четыре истории. Одна с квартирной вечеринкой и молодыми Екатериной Васильевой и Андреем Мироновым. Пары пустословят, танцуют, целуются, не любя, а потом натыкаются на диктофонную запись с интимным любовным посланием. Что-то такое мог бы написать Анатолий Гребнев. Другая — с брошенной и обреченной на аборт кондукторшей Фрейндлих. Она плачет, а мальчик, только что ушедший от своей девочки, спрашивает, не украли ли у нее случаем деньги. Третья история — про то, как то ли влюбленные, то ли придумавшие себе любовь не могут отыскать место для уединения. Четвертая — вообще зарисовка из малороссийской жизни, когда если секс, то в сене, и опять же, если уж угодили в сено — неминуемо свадьба, как минимум с сотней родственников. Эти четыре не связанные между собой новеллы перемежают интервью — разговоры не только с Александром Менем, но и с разномастными советскими гражданами, снятыми начинающим режиссером Инной Туманян (в дальнейшем она самостоятельно сделает, к примеру, «Когда я стану великаном» с юным Михаилом Ефремовым).

Люди говорят о разном. Кто-то с заумью, кто-то, напротив, просто. Одни раздраженно, другие бахвалятся — видимо, из-за присутствия камеры, одним смотрящей как будто бы прямо в душу, а для других, по свидетельствам очевидцев, скрытой. Кто-то рассуждает, что сейчас уже не любят как раньше, кто-то хвастает тем, что любит впервые, кто-то, что любовь заставляет делать добро, и даже когда от нее грустно — это лучше, чем когда ее нет и весело. Один дедушка ее приятным занятием называет. А какой-то колдырь-колдырь рассказывает историю, как влюбился до гроба, но разлюбил сразу после первой ночи. Застенчивый солдат отвечает, что думать ему о таких мелочах некогда, потому что он служит в Советской армии, а улыбчивый дяденька, внешне почему-то удивительно похожий на товарища Сталина, говорит, что не знает, что это вообще такое — любовь. Звучит замечательная фраза: «Любовь — это прекрасное чувство, достойное советского человека». Или следующий загадочный силлогизм в стиле «Озарений» Рембо: «Я всегда готова любить, но сейчас у меня много работы — это единственное, что удерживает меня от любви, — работа, потому что у меня еще муж есть». 

А вообще, неоднозначность «Любить» состоит в том, что, кроме условной темы любви, сцены и истории меж собой в общем никак не связаны, а обаятельная загадочность этого фильма — в том, что во время просмотра такая мелочь, как мысль о семантической цельности, в голову прийти элементарно не может — ну хотя бы по той причине, что это кино сделано даже не в темпе вальса, а в ритме танца рок-н-ролл — под бодрый саунд Микаэла Таривердиева. Бесконечное количество концептуально необоснованных живописных кадров органично встраиваются в композицию фильма под мелодию, которую литературными средствами можно передать как «па-па па-па па-ра-па па-ра-па-па-па па-па-па та-да-да та-да-да». И если говорить, о какой-то морали фильма «Любить», то она, безусловно, заключается исключительно в том, что любовь — она у всех очень разная, и нельзя ее обобщить. Все-таки метафизика — возвращаясь к отцу Александру Меню. «Вопрос, который имеет центральное значение для всего нашего религиозно-философского и религиозно-общественного миросозерцания», — как написал Николай Бердяев. Калик, естественно, не отвечает на этот вопрос, да даже и не ставит, вероятно, себе таких задач — он достаточно мудрый и просто взрослый человек, чтобы не быть настолько самоуверенным, — но на протяжении 70 минут не прекращает им задаваться, что выдает в нем исполненное внутренней красоты романтическое начало. 

В финале «Поющие гитары» исполняют «Ты уходишь как поезд» на стихи Евтушенко о дожде, отсутствии Бога и том факте, что нельзя надеяться на стоп-краны. Красивая девушка в берете с раздражением пьет коньяк и курит сигарету за сигаретой. И тогда вообще перестает быть ясно, зачем делать фильмы как-то иначе.