В Хогвартс возьмут не всех: эффекты Поттерианы

Я не хотел стать актером, я хотел попасть в мир Гарри Поттера, и кино было единственным способом. Как мне жаль всех взрослых, которые просто хотели снять фильм.
Мэттью Льюис, исполнитель роли Невилла Долгопупса.

«Лишь бы не получилось как с “Властелином колец”», – так фанаты отреагировали на анонс перезапуска экранизаций поттерианы в виде сериала. Каждая из семи книг займет целый сезон, а релиз растянется на десять лет – заветную мечту любого мейджора воплотили Warner Bros., чьи диверсифицированные доходы, по их собственным словам, покоятся на трех китах: «Гарри Поттер», «Властелин колец» и DC. В конце июня 2024 года они объявили, что шоураннером и сценаристкой выступит Франческа Гардинер, а режиссером нескольких эпизодов и продюсером – Марк Майлод, оба помимо различных фэнтези и сай-фай работали над «Наследниками», но и это поттероманов не успокоило. Опасения небезосновательны: последние несколько лет каждый новый запуск, будь то спин-офф «Фантастические твари» или видеоигра Hogwarts Legacy, вызывают все более смешанные чувства, а поставленная в Лондоне пьеса «Проклятое дитя» и вовсе напоминает не самый убедительный фанфик, вдохновленный то ли «Эффектом бабочки», то ли, при всем уважении, «Назад в будущее–2». Впрочем, спецэффекты там отменные. Неужели технический прогресс не может ужиться с ламповой сказочностью, за которую все и полюбили поттериану? Попробуем проследить этот путь дегуманизации такой человечной сказки.

Как так получилось, что Роулинг отказало с десяток издательств, зато когда еще не изданная рукопись в 1997 году попала к начинающим кинопродюсерам Дэвиду Хейману и Тане Сегачан, они тут же ухватились за книгу, закрыв глаза на такое не продающееся и тяжеловесное название – «Гарри Поттер и философский камень»? Хейман впоследствии объяснял это двумя причинами: от книги невозможно было оторваться; все мы учились в школах, где были свои Снейпы и Дамблдоры, Роны и Гермионы – это была история не фэнтези, а чего-то очень узнаваемого, и к ней легко было подключиться. Возможно, просто киношники быстрее узнали до боли знакомую структуру из «Тысячеликого героя» Кэмпбелла или «Морфологии волшебной сказки» Проппа, и эта безотказно работающая схема сразу вызвала доверие, ведь приключения Одиссея, Золушки или Фродо напоминают не только друг друга, но и жизненные перипетии тех, кто об этих приключениях читает или смотрит их. Вот и Гарри отвечает на зов приключений, покидает знакомый мир, находит друзей и врагов, сражается с большим боссом и, обновленный, возвращается домой с трофеем. Идеально для кино.

На тот момент фильм представлялся камерной экранизацией – классический подход британского кинопроизводства. Это сегодня Хейман в тройке самых коммерчески успешных кинопродюсеров, помимо «Поттеров» у него за спиной «Гравитация», «Однажды в… Голливуде», «Барби» и все «Паддингтоны», а в 1997-м у Хеймана только-только появился контракт с Warner Bros. на first-look, и «Поттер» был одним из первых проектов его собственной студии Heyday Films. Американский офис сомневался: хронотоп британской школы ностальгии не вызывал, да и жанр волшебной сказки к концу 90-х был практически забыт. Наконец, они одобрили проект с условием не тратить на него слишком много денег. Сказали бы эти люди то же самое, если бы знали, что «Гарри Поттер» станет самой продаваемой книгой в мире после Библии, а кинофраншиза – самой успешной в истории кинематографа? А если бы знали, как сгустятся краски уже к четвертой книге, и чем дальше, тем больше любимых героев будут погибать в неравной борьбе со злом?

Так или иначе, но в начале 1998 года стали искать сценариста для адаптации книги – уже известной в Британии, но не вышедшей в США. Пришлось ждать сентября, когда в США «Гарри Поттер» вышел с упрощенным названием (философский камень заменили на волшебный от греха подальше), и тут уж продюсерам стали сами звонить и сценаристы, и режиссеры. По легенде, сценарист Стивен Кловз получил работу, когда признался Роулинг, что его любимый персонаж – Гермиона. В итоге он сделал больше «Поттеров», чем любой режиссер. Кловз не раз сетовал, как сложно работать над историей, когда не знаешь, чем она закончится (впрочем, как подчас и в работе над оригинальным сценарием), на что Роулинг не без возмущения отвечала, что столько, сколько знал Кловз, не знала ни одна живая душа, даже исполнитель роли Снейпа Алан Рикман, которому Роулинг по секрету рассказала тайну его персонажа.

Тогда же встал вопрос, справится ли компьютерная графика с задачей. Были даже идеи скомпоновать события первых трех книг в один фильм. Криса Коламбуса поначалу брать не хотели – слишком коммерческий. Но, как и полагается коммерческому режиссеру, он провел хорошую домашнюю работу и сделал самый убедительный питч, включающий собственный драфт сценария. В итоге выбрали его, потому что он казался самым включенным в материал (и потому что Спилберг предлагал сделать из «Поттера» мультик). Съемки поттерианы растянулись на десять лет, и по этим фильмам можно изучать, как менялись технологии. Так, квиддич в «Философском камне» снимали по аниматику, подгоняя движения актеров и камеры под уже смонтированный в анимации матч. Сейчас это элементарная технология, но в 2000 году создатели были практически первопроходцами. И все же на заре поттерианы ставка делалась не на достижения технического прогресса, а на рукотворную магию. Ту самую, из старого кино. Так, на первом фильме дети были в таком восторге от декораций, что приходилось снимать сразу на три камеры, чтобы потом хоть что-то собрать на монтаже.

Большой продюсерской удачей считался и выбор в качестве художника-постановщика Стюарта Крейга, который в итоге остался на всю сагу (хотя случайной удачей это назвать сложно – у Крейга к тому моменту уже было три «Оскара»). Он пошел по пути максимальной достоверности, посчитав, что только на фоне привычных, по возможности реальных объектов можно будет поверить в волшебство, будь то привидения, летающие лестницы или говорящие картины. Узнаваемость вместо причудливости, достоверность вместо эксцентрики – по этому принципу «строили» Хогвартс, нахватавшись готики по всей Англии и собрав на монтаже воедино замок Энвик XI века, двор со стрельчатыми аркадами Даремского собора, нервюрные своды Глостерского собора, библиотеку и обеденный зал Оксфорда, ризницу аббатства Лакок (сошла за кабинет зельеварения). По этому же принципу строились и другие декорации: атриум Министерства магии был инспирирован старейшими станциями лондонской подземки, банк Гринготтс – Австралия-хаусом в Лондоне, станцию Хогсмид нашли в Готленде, в Северном Йоркшире.

Толкин определял волшебную сказку как историю «о волшебном королевстве, которому принадлежат не только волшебные существа, но и вся земля, и все, что есть на земле». То есть за волшебность у него отвечала природа волшебного края. После выхода последней книги Роулинг сказала, что не хочет больше писать про Хогвартс – не про Гарри и его друзей, не про взросление или борьбу со злом, а именно про этот волшебный край. Похоже, исходя из этого же понимания поттерианы исходили и Warner Bros. в своих отчаянных попытках продлить аффект после завершения киносаги. И не обладай созданная Крейгом школа такой магией, не было бы ни многочисленных парков развлечений, ни игры Hogwarts Legacy, которая стала самой продаваемой в 2023 году

Дети-актеры быстро росли, и фильмы снимались практически без остановки. Плюс параллельно с кинорелизами стали выходить и видеоигры. Удивительно, что в ранних видеоиграх – «Философском камне» и «Тайной комнате» для PS1 разработчики будто бы проигнорировали драматургические упрощения и сгущения в киноадаптациях и практически подстрочно перевели книгу в геймплей. Так, по понятным причинам пропущенный в фильме юбилей смерти Почти Безголового Ника (сколько бы сил CG ушло на то, чтобы отрисовать целую вечеринку призраков?) получает свое воплощение в видеоигре, не претендующей на кинематографическую достоверность (подавляющее число мемов с кривыми лицами и нелепым русским переводом – оттуда). Были и случаи, когда игры воспроизводили вырезанные из фильма сцены. Например, как Малфой помогает Поттеру в финальной схватке «Даров смерти», чего не было даже в книге.

После первых двух фильмов, снятых Крисом Коламбусом, «Узника Азкабана» предложили снимать Альфонсо Куарону – не самый очевидный выбор после «И твою маму тоже». Сам Куарон тоже был не в восторге, но его переубедил дель Торо: «Не будь идиотом и прочти книги!» Он же дал совет задвинуть творческие амбиции и довериться первоисточнику, только тогда получится проявить свой авторский голос. Так и вышло: «Гарри Поттер и узник Азкабана» и сегодня считается самым авторским фильмом серии, который к тому же определил тональность всех последующих. Здесь герои впервые одеты как современные тинейджеры из простых семей – приглашенная Куароном художница по костюмам Яни Темиме (на тот момент работавшая, как правило, в авторском кино) в итоге осталась на «Поттере» вплоть до последних серий. Здесь впервые появляются дементоры, Сириус Блэк (Гари Олдман), Люпин (Дэвид Тьюлис) и профессор Трелони (Эмма Томпсон), новый Дамблдор (Майкл Гэмбон) бегает по лестницам в облегченном шелковом костюме, а цветовая палитра меняется с празднично-золотистой на более мрачную и современную серо-зеленую. Куарон решает показывать всю историю с точки зрения Гарри: нет ни одной сцены, которая не была бы увидена глазами героя. В «Азкабане» максимум сцен снимается на натуре: в Шотландии выстраивают хижину Хагрида и мост к Запретному лесу. А также впервые проводится работа над картой школы: Куарон просит художника-постановщика собрать разрозненные локации Хогвартса в единую картинку, чтобы иметь четкое представление о передвижениях по несуществующему в реальности (даже в реальности декораций) замку. Конечно, никто не отстраивал Хогвартс целиком, если не считать модель замка в масштабе 1:24 (и некоторых частей замка в масштабе 1:10 – для укрупнений). Но даже на то, чтобы покрыть такую модель снегом для зимних сцен, уходило две недели и очень много дендритной соли. Эту картографическую мечту Куарона в реальности, пусть и виртуальной, наиболее полно воплотят разве что в игре Hogwarts Legacy.

Куарон вообще стремился минимизировать графику, предпочитая лоу-тек (так, ему казалось, магия будет выглядеть достовернее): тетя Мардж взаправду раздувалась до шара и улетала благодаря костюму и тросам, а трехэтажный автобус «Ночной рыцарь» взаправду рассекал по улицам Лондона благодаря старейшему киноприему: чтобы он в кадре мчался быстрее, на съемках весь окружающий его транспорт тащился на минимальной скорости. На то, чтобы сделать «настоящих» дементоров, ушло полгода тестов, но тут в итоге пришлось сдаться – без CG не обошлось. Однако за основу были взяты тесты в воде кукловода Бэзила Твиста, поэтому дементоры в «Азкабане» такие приторможенные, инертные – Куарон хотел придать их движениям странность, неуловимость. Позже Йейтс решил добавить дементорам телесности, сделать их более угрожающими – в «Ордене Феникса» те даже могли схватить за горло

Поттериана стала испытанием и для саунд-дизайнеров. Такого формализма, разнообразия заклинаний в кино, пожалуй, еще не было. И если первые два фильма изобилуют знакомыми звуками, сопровождающими магию: что-то похожее на взрывы фейерверков, бег электротока или шелест страниц (Крис Коламбус просил саунд-супервайзера, чтобы не было никаких современных, футуристичных или электронных референсов, подальше от «Звездных войн»), – то Куарон заставил магию звучать более потусторонне и менее агрессивно. Это были уже менее распознаваемые, будто загробные звуки, то ли слабый хор, то ли шум ветра без четкого начала и конца, для борьбы с дементорами – самое то. Уже позже Йейтс разработает не только отдельное звучание магии для каждого волшебника, но и консонанс между произносимым заклинанием и его немедленной «работой» – как и любой талантливый саунд-дизайн, такие вещи остаются незамеченными.

Когда Майка Ньюэлла пригласили снять «Кубок огня» и Куарон показал ему первые тридцать минут монтажной сборки «Азкабана», Ньюэлл был озадачен: оказалось, Куарон уже сделал все, что Ньюэлл задумывал. Пришлось переизобретать стиль и делать «Кубок огня», словами режиссера, более болливудским (термин, который здорово напугал продюсеров) – красочным, мелодраматичным, эксцентричным. Особенно разгуляться удалось в мидпойнте фильма – на Святочном балу, где, по сюжету, должна была выступать рок-группа «Ведуньи» (в оригинале Weird Sisters – отсылка к трем ведьмам, предсказавшим Макбету трон и гибель). Изначально «Ведуньями» должны были стать Franz Ferdinand, но в итоге Джарвис Кокер собирает для волшебников рубежа 1990–2000-х поистине звездный состав: Фил Селуэй и Джонни Гринвуд из Radiohead, Стив Маки из Pulp, Джейсон Бакл из All Seeing I, Стивен Клэйдон из Add N to (X). Так оптимистично музыканты Radiohead не звучали и не выглядели ни до, ни после фильма. А первые отзвуки «Макбета» звучат еще в «Азкабане», когда хор учеников с жабами поет песню все тех же ведьм в честь начала учебного года. Собственно, за все восемь фильмов это чуть ли не единственные случаи, когда музыка звучит из сцены, диегетически. Третий и самый запоминающийся случай – Ник Кейв, подслушанный через скрежет радио в «Дарах смерти».

Вселенная и музыка поттерианы становятся все реалистичнее и мрачнее с каждым фильмом. Ставшая канонической Hedwig’s Theme композитора Джона Уильямса с ее строгой английской формой, песенноубаюкивающей интонацией обещала волшебство пусть не за счет самой темы, но благодаря причудливым диссонансам и исполнению на челесте, которые передавали и странность мира, и надежду на доброе приключение. В различных вариациях тема звучит в первых фильмах полсотни раз, в последней части – раза четыре, да и то обрываясь на полуфразе, когда Гарри идет на погибель, потеряв всякую надежду. На смену этому лейтмотиву с шестого фильма приходит «Прощание с Дамблдором». Композитор Николас Хупер берет за основу тот же прием, что Пёрселл в «Плаче Дидоны», Бах в Мессе си минор или Radiohead в не менее печально-патетическом Paranoid Android. Это плачущая, скорбная, полифоничная музыка, которую отличает нисходящий ход баса с гармонизацией каждого шага. Ламентозный бас уже шестое столетие помогает и прочувствовать, и пережить боль утраты (но для этого «сошествие в ад» нужно многократно повторить). И для последнего фильма уже другой композитор – Александр Деспла – использует тот же прием для сцены воспоминаний Снейпа – возможно, самого романтического и скорбного персонажа поттерианы, который всю жизнь положил, чтобы искупить ошибку молодости.

События последующих книг все больше смещают баланс добра и зла в сторону последнего, и новый режиссер Дэвид Йейтс только поддерживает неизбежное взросление франшизы и драматургически, и художественно. Производственно «Орден Феникса» завершает кардинальный разворот от лоу-тек-подхода Куарона: зал предсказаний с уходящими в бесконечность полками с шарами-пророчествами был первой полностью CG локацией – иначе пришлось бы изготавливать тысячи стеклянных шаров (которые потом бы еще летели на головы артистам). С «Ордена Феникса» Министерство магии начинает совсем уж бессовестно злоупотреблять властью («Законы можно и поменять!»), единственная газета «Ежедневный пророк» становится орудием пропаганды (и изящным методом экспозиции), а новым учителем (а позже и фактически директором школы, пусть и со званием генерального инспектора) – чиновница с садистскими замашками, чьи наряды становятся все более розовыми по мере прогрессии ее тирании. Стивен Кинг назвал Амбридж страшнейшим персонажем в истории литературы. Она блокирует неформальные собрания учеников, чтение «Придиры» и запрещает Гарри и близнецам Уизли играть в квиддич. Философ Дмитрий Кралечкин замечает, что Волан-де-Морт был плох, конечно, всем, но его отказ признавать значение квиддича – вот что исключало его из мира волшебников, для которых игра должна была состояться при любой погоде и даже когда уже было совсем не до игр. «Не признавая символизацию квиддича, он (Волан-де-Морт. – Ю.Г.) не признает символизацию магии», «требует некоторой “реальной магии”, для чего приходится вернуться с того света».

Странно и смешно, что величайшая битва со злом разворачивается в средней школе и так и называется – Битва за Хогвартс. Да и Волан-деМорт затаил на Дамблдора обиду, именно когда тот не принял его на пост профессора защиты от Темных искусств, прекрасно понимая, что в преподавании Реддл был заинтересован меньше всего. «По большому счету вся история “Гарри” – это история школьного провала Реддла, что-то вроде “Республики ШКИД”, доказывающая то, что даже разрушенная школа все равно сильнее своего самого способного ученика», – пишет Кралечкин. На похоронах Дамблдора Гарри скажет надоедливому министру магии: «Дамблдор покинет школу, только когда в школе не останется никого, кто ему предан».

В «Ордене Феникса» распределяющая шляпа, призванная разделять учеников на факультеты, просит забыть о различиях и предрассудках, не судить сгоряча, но даже Гарри страдает от этого: его ненависть к Снейпу не дает ему увидеть целостную картину происходящего. В конце концов в финале седьмой книги ему удается стать по-настоящему «человеком Дамблдора».

Объявляя бой малодушию и предрассудкам, Роулинг вырастила целое поколение миллениалов, для которых борьба с расизмом, сексизмом и элитизмом – дело чести. Возможно, это первое поколение, которое всерьез озабочено отменой всех метанарративов предубеждений. Неудивительно, что в этих устремлениях миллениалы пытались отменить и саму Роулинг. Поттер – слишком правильный герой, этически преисполнившийся настолько, что даже школьные проделки его отца вызывают у Гарри кризис идентичности: он-то думал, что Джеймс был таким же благородным гриффиндорцем, а он вытворял с противным однокашником Снейпом вещи, на которые даже близнецы Уизли не осмелились бы. У поколения Поттера все-таки есть принципы, они будто данелиевские герои – не рассуждают о нравственности, а просто не могут поступить по-другому. Но в финале каждой книги оказывается, что читатель ничем не лучше Драко Малфоя: он тоже принял хорошего за плохого, а плохого за хорошего, только основываясь на внешних признаках или просто потому, что это казалось очевидным. Вот и Гарри – искатель истины, потому к нему так легко подключиться.

Hogwarts Legacy будто на дурной инерции повторяет эту обманчивую «хорошесть» героев – по всем канонам экшн-RPG в открытом мире, ты то и дело соглашаешься пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что. И, как и полагается по драматургической прогрессии усложнения, простейшая просьба отправиться на опушку Запретного леса проведать единорога, на которую нормальный студент согласится разве что из приступов прокрастинации (не домашку же учить), оборачивается схваткой с пауками и/или браконьерами, из-за которых ты нет-нет, да и применишь «Круциатус». В наши времена за это дают пожизненное в Азкабане, но то конец XIX века, тогда в школах и не такое творилось. Но это еще полбеды. Hogwarts Legacy – первая игра по мотивам «Гарри Поттера» (если не считать «Квиддич»), где играть предлагается не за Поттера и его друзей, а создать себе аватара (разнообразию луков позавидовали бы и ветераны Sims) и играть от его лица. О личности талантливого волшебника, которого принимают сразу на пятый курс Хогвартса, не становится ясно даже в финале – он так и остается человеком без имени и, в общем, без судьбы. И почему именно он видит следы древней магии (дар, как нам объявляют, практически беспрецедентный), остается загадкой.

Главное воображаемое означающее, которое создает игра, – это в действительности не существующий Хогвартс. Но, наконец-то дождавшись к 30+ годам заветного приглашения в Хогвартс, миллениалы не обнаруживают в школе ничего, за что они по-настоящему ее полюбили (не за готическую архитектуру же). Когда первые часы эйфории от беготни по коридорам и полетам на метле и клювокрыле проходят, наступает странное опустошение от подмены. Вот знакомый кабинет защиты от темных искусств навевает тоску – нет в нем ни вездесущих портретов Нарцисса Локонса, ни засилья оптических приборов параноика Грюма, да и уроки проходят безрадостно – не то что при Люпине. А вспомнить хотя бы, как Снейп, всего лишь замещающий Люпина, устроил «кинопросмотр» Витрувианского (с поправкой на оборотня) человека да Винчи? Отчего-то разработчики игры не посчитали нужным очеловечивать такие родные сердцу пространства, но, может, хотя бы другие признаки хронотопа Хогвартса смогут заместить эту утрату? Однако, попав на пятый курс, герой игры первым делом узнает, что в этом году квиддич отменяется. Мир маглов тоже как будто отсутствует, да и магические антагонисты не удостоены проработки. Для сравнения: создатели «Принца-полукровки» неоднократно подчеркивали, что их инферналы должны были вызывать не только ужас, но и жалость, ведь эти невольные сторожа очередного крестража – явно жертвы Волан-деМорта. Главным референсом для них в фильме стали иллюстрации Гюстава Доре к первой части «Божественной комедии». Сцена возвращения Поттера и Дамблдора по реке среди инферналов – практически копия мистической иллюстрации, на которой Вергилий отталкивает политика Филиппо Ардженти в Стикс. Прежде чем инферналы были отрисованы в графике, их вживую играли танцоры, их выход из воды был поставлен практически изящно, чтобы максимально отойти от любых ассоциаций с уже привычными зомби. Самое обидное, что для отрисовки пришлось разработать новую VFX-технологию, позаимствовав наработки у видеоигр. К сожалению, в Hogwarts Legacy все эти наработки не вошли: там инферналы – те самые безликие зомби, которые и не пугают, и не вызывают симпатии.

Уровень дегуманизации в игре и правда обескураживает, особенно если учесть, что краеугольная тема поттерианы – тема выбора, «ведь человек – это не свойство характера, а сделанный им выбор». «Выбирай не самое простое, а самое правильное», – говорит Дамблдор накануне выборов Грин-де-Вальда в конце 1930-х. Гарри сталкивается с подобной дилеммой в каждой книге – от выбора факультета до поисков крестражей вместо даров смерти, а вот в игре этот выбор, как часто бывает в жизни, дается впроброс: не хочешь ли выучить запрещенное заклинание просто для общего развития? Нет ведь ничего плохого в том, чтобы использовать «Империо» против браконьеров ради спасения магических животных? И вот ты уже обнаруживаешь себя разбрасывающим смертельные проклятия по поводу и без, но самое пугающее, что это никак не влияет на ход сюжета, ведь, даже отказавшись усилием воли учить «Авада Кедавру», ты продолжаешь не менее жестоким образом истреблять всех врагов без разбора. И это вдвойне досадно, если вспомнить, что Поттер дважды одолевает Волан-де-Морта парадоксально гуманно: убийственной «Авада Кедавре» он противопоставляет «Экспелиармус» – простенькое обезоруживающее заклинание. «Мы не такие, как они, мы не убиваем, пусть это иногда и бесит», – скажет девятнадцать лет спустя Рон в «Проклятом дитя».

Мир «Поттера» был очень густо населен андердогами разной степени маргинальности: сироты Поттер и Волан-де-Морт, рожденная от маглов Гермиона и Лили Поттер (и опять же Волан-де-Морт), чудаковатые маглофилы Уизли, анимаги Макгонагал и друзья Поттер – Блэк – Петтигрю, полувеликаны Хагрид и мадам Максим, оборотни Люпин и Сивый. Двуликость и аутсайдерство включены в сам характер Дамблдора и Снейпа – оба не те, кем кажутся, оба хранят слишком печальные тайны, которые раздирают их душу и движут ими на протяжении всей саги. Все положительные герои у Роулинг немного с подвохом (иными словами – с глубиной), и Гарри – в первую очередь. Он то и дело становится одержим своей темной теневой стороной, связывающей его с Волан-деМортом, к тому же он слишком импульсивен, окклюменция ему не дается, да и без знаний Гермионы он едва бы протянул хоть один семестр. Возможно, такое густонаселенное доппельгангерами повествование заставляет ожидать и от игры подвохов, но никаких сюрпризов не происходит: добрый слизеринец таковым и оказывается, неприятный директор школы – тоже без двойного дна.

Самая амбивалентная, а потому интересная сюжетная линия игры дана ретроспективно: сильная волшебница научилась забирать у людей их боль, вытягивать безвозвратно горестные воспоминания. Но, обезболивая, она, будто дементор на минималках, лишала людей искры жизни, чем повергала в ужас все волшебное сообщество. На неизбежности такого побочного эффекта строилось и «Вечное сияние чистого разума», и добрая доля фанфиков, где уже выросшие герои, ветераны войны, боролись с призраками «Даров Смерти».

Для Роулинг очень важна Вторая мировая – о победе Дамблдора над Грин-де-Вальдом в 1945 году говорится уже в первой книге, да и события «Тварей» происходят в конце 1930-х. Но укорененность поттерианы в реальность происходит не из-за этого: в отличие от Толкина или Льюиса, у которых профанный мир или отсутствует вовсе, или присутствует совсем гомеопатически, в поттериане есть мир маглов. И это не просто необходимое усложнение, хотя единственные два случая, когда Гарри чуть не исключили из Хогвартса (читай, всего магического мира), произошли за нарушение важнейшего правила – не творить магию на глазах у маглов. Казалось бы, ерундовая проделка по сравнению с многочисленными нарушениями-приключениями в стенах школы. Маглы нужны Роулинг, чтобы сломать эту границу, впустить сакральное в профанное/научное, восстановить, словами Мирчи Элиаде, мир как сакраментальное единство. Однако в видеоигре и в «Тварях» это измерение исчезает (магл Якоб Ковальски включен в магический мир на правах сквиба), как уходит и глубина внутренних конфликтов и узнаваемая, вполне земная боль – все-таки в поттериане Роулинг пересказывает главный сюжет христианской цивилизации. И книги, и фильмы затрагивают вечные темы – о природе верности, честности, противопоставлении любви смерти и необходимости сопротивления злу. Волшебники «Поттера» очень похожи на обычных людей: празднуют Рождество, их магия не безгранична, она не может воскресить людей или сделать их бессмертными, да чего уж там – видимо, даже исправить слабое зрение Гарри она не в силах. Да и в целом магия в «Поттере» сильно напоминает (а подчас и предсказывает) технологии: разговор через камин предвосхитил скайп, карта мародеров – гугл мэпс, омут памяти – VR-очки, перо Риты Скиттер – чат GPT.

Даже не верится, что Роулинг, создавшая таких многомерных героев в собственных романах, не посчитала нужным дать развитие протагонистам в «Фантастических тварях», где она выступила автором сценария. Там, где в «Поттере» к моменту инициирующего события («Ты волшебник, Гарри») мы уже знаем бэкграунд главного героя со всей его болью и неустроенностью, где мы уже подключились к нему благодаря чувству несправедливости, о Ньюте Саламандере даже к третьему фильму мы знаем только, что он учился в Пуффендуе и всегда любил магических животных. События каждой части «Тварей» занимают считаные дни – с Гарри каждый раз мы проводим целый год, и уже за первый курс мы вместе с ним находим друзей, ошибаемся во врагах, сталкиваемся со смертью и постепенно осознаем, что возвращение Волан-де-Морта неизбежно. Каждая часть «Поттера» – это классический путь от сомневающегося в себе, своем предназначении, учителе и своих друзьях «зеленого» персонажа до преданного всем им, самоотверженного героя, способного победить и внутренних демонов, и внешнее зло вроде Волан-де-Морта. У Ньюта нет на такие метаморфозы ни экранного времени, ни желания. Таким же «мелковатым» выглядит и антагонист Грин-де-Вальд. Вопреки масштабам разрушения, он явно уступает Волан-де-Морту в масштабах зла – он не расщепляет свою бедную душу убийствами в надежде на бессмертие, а всего лишь жаждет власти. Невозможно себе представить, чтобы Волан-де-Морт, как Грин-де-Вальд, участвовал в выборах: он самопровозглашенный лорд и сам кого хочешь выберет себе и сторонником, и врагом (что он и делает с Гарри).

Проблема не в том, что создатели «Тварей» или Hogwarts Legacy пренебрегли работающей не первое тысячелетие сюжетной структурой (справедливости ради, она больше подходит для препарирования или проверки на прочность уже написанного сценария, а для построения сюжета можно прибегнуть и к подходу Крейга Мейзина «тезис – антитезис – синтез»), а в том, что вместе с формальной отказались и от внутренней драматургии движений души. Каждый год Гарри возвращается домой преображенным, повзрослевшим. Да что там Гарри – своя арка есть даже у третьестепенных персонажей (вспомнить, например, как меняются кентавры или эльф Кикимер, который из предателя Сириуса вырастает в борца с Волан-де-Мортом) – в «Тварях» не меняются даже главные герои. Ньют не разочаровывается ни в собственных идеях, ни в людях. Хотя формально он и находит друзей (впрочем, не особо о них печется), и теряет любимых (вернее, это Лита Лестрейдж его любила). И даже сражается со вселенским злом под чутким руководством Дамблдора в самом расцвете сил. Но внутренней мотивации у Ньюта, в отличие от Гарри, нет. В «Поттере» смерти противостоит жертвенная любовь, а в игре и спин-оффе героями движет чистый энтузиазм – слабоватая мотивация. Ньют не особо заинтересован в спасении магического (и на сдачу – магловского) мира от диктата Грин-де-Вальда, что странно для выпускника Пуффендуя – самого либерального из факультетов, основательница которого была готова (в отличие даже от благородного Гриффиндора) обучать магии всех, кого не приняли остальные. Будем честны, человечество и отдельные люди Ньюта вообще интересуют настолько мало, что даже пунктиром намеченная романтическая линия оказывается заброшенной к третьей части. Все, что интересует Ньюта, – это магические животные, но вот беда, они никак не вяжутся с угрозой тирании Гринде-Вальда, а еще выглядят не более реалистично, чем звери в переснятом «Короле Льве», – спасибо хоть не поют.

Пока для «Узника Азкабана» клювокрыла месяцами собирали по перышку в натуральную величину, чтобы тот в финале фильма спас Сириуса Блэка, для «Фантастических тварей» за это время отрендерили целый бестиарий, который не будет иметь никакого отношения к борьбе со злом – в мире животных понятий справедливости в принципе нет. И в этом еще одна причина бездушия «Фантастических тварей» – общая тенденция CG последних десяти лет. Доля компьютерной графики в блокбастерах увеличилась в разы, а времени на постпродакшн и подготовку как будто никто не прибавил. Тогда как на заре CG к графике прибегали, во-первых, точечно, а во-вторых, филигранно и, главное, основываясь на реальных референсах в реальных локациях – в частности, с помощью оцифровки движений реального объекта (вспомнить хотя бы motion capture Голума или того же Добби). Сегодня на это просто нет времени. Достаточно сравнить локации, волшебных персонажей, сцены сражений «Хоббита» и «Властелина колец», «Мира Юрского периода» и «Парка Юрского периода», «Фантастических тварей» и «Узника Азкабана», чтобы увидеть, насколько менее реальными стали фильмы каждой из вселенных. И дело далеко не только в переходе с пленки на цифру – CGI перестали быть «укорененными» в реальность. Наверное, когда-нибудь CG научится учитывать законы физики, но пока что все эти магические твари, схватки с Грин-де-Вальдом и разгромы центральных улиц Нью-Йорка и Парижа 30-х выглядят так, будто они происходят на другой планете: сила притяжения действует на них по облегченной схеме – люди, животные и предметы взмывают в воздух будто по мановению кукловода, и это не особо способствует зрительскому подключению хотя бы на уровне функционирования мозга, особенно когда встык надо показать что-то под действием «Вингардио Левиоса» – магия тут обесценивается. Получается, франшиза, которая начала с отклонения предложения Спилберга делать из «Гарри» мультик и максимально укореняла волшебство в повседневность, со временем стала ровно тем, чем изначально быть наотрез отказывалась.

Для Роулинг магия связана с вопросом «что значит быть человеком?» – на этот же вопрос отвечает и любой герой кэмпбелловского мономифа. Собственно, это героя мифа и отличает от героя сказки, а Гарри от Ньюта: помимо внешних приключений происходит и серьезная душевная работа. Иллюзии разрушаются, но из этого смятения рождается новая личность, которая стремится ответить на вечные экзистенциальные вопросы: «Кто я?», «Что делает меня человеком?», «Как мне жить под неизбежным прицелом смерти?», «Может ли свобода воли противостоять судьбе?» Последний вопрос, к слову, пронизывает всю английскую литературу.

Собирательному герою мономифа и/или его миру вечно не хватает символов. В сказках это какая-то мелочь типа золотого кольца, а в сказаниях об Апокалипсисе вся духовная и физическая жизнь на Земле находится на грани уничтожения. При всех внешних признаках сказки (Гарри вечно в поисках какой-то мелочевки – от снитча до философского камня, да и неравнодушный к трофеям Волан-де-Морт со своими крестражами – тот еще Кощей Бессмертный) поттериана выходит далеко за ее пределы. Да, герой сказки и правда часто презираемый младший ребенок («Поттер» начинается и вовсе точь-в-точь, как «Золушка», и вызволяет его из чулана «фея» Хагрид), который обретает необычайные способности и одерживает победу над личным обидчиком (а с Волан-де-Мортом у Гарри личные счеты). Действительно, до финала четвертой части, будь воля Гарри, он бы лучше в квиддич играл (но тут-то ему больше всего и мешают то дементоры, то Темный Лорд). Гарри даже в Кубке огня не хотел участвовать, но и эту чашу мимо не пронесло. Но потом уже услышанное предсказание по-макбетовски делает его путь неотвратимым – «судьба призвала героя». Гарри буквально убивает двух зайцев – расквитавшись с личным врагом, он заодно спасает и весь мир. Но не будь второго мотива, он бы и не подумал вступать в эту схватку – ему зла бы не хватило. Дамблдор в «Тварях» явно лукавит, когда говорит, что, живя в учебнике истории, не замечаешь этого. Гарри это как раз осознает, оттого и не отступает, не сматывается жить в свое удовольствие в другую страну, как ему советует Аберфорт – брат Дамблдора. Герои поттерианы – дети, которые ведут себя не по-ребячески. Может, поэтому и стал каноническим отчаянно-дурашливый танец Гарри и Гермионы под O, Children Ника Кейва в «Дарах Смерти» – это плач по детству, которое всегда заканчивается слишком рано, что только ярче подсвечивает надежду. В это время уже взрослые герои «Тварей» – инфантилы, которые не понимают ни себя, ни учебника истории, в который оказались заброшены. И как бы ни хотелось создателям сделать из них Героев, они остаются всего лишь персонажами волшебной сказки, и такую подмену простить сложно.

Дамблдор учит Гарри бояться не смерти, а жизни без любви. Тем удивительнее, что именно такими и получились и «Фантастические твари», и Hogwarts Legacy. То, что Warner Bros. сделали, очень напоминает эксперименты с бессмертием у Волан-де-Морта: они так боялись физической смерти франшизы после ее логического завершения, что расщепили ее на крестражи (спин-оффы, видеоигры, парки развлечений) и продолжают увеличивать это дурное множество, отчего настоящей души остается все меньше. В экранизациях поттерианы было очень много любви, потому что без нее невозможно было бы собрать воедино весь хронотоп романов с его единством места и времени, в котором могут встречаться герои, а в их отщепенцах – спин-оффах – не хватает то одного, то другого. Это или волшебный мир без Хогвартса («Фантастические твари»), или Хогвартс без любимых героев (Hogwarts Legacy), или Хогвартс с любимыми героями, которые на поверку оказываются манекенами (парки развлечений).

Как ни странно, самой «родной» оказывается в Hogwarts Legacy лавка Олливандера – предка того самого мастера, который продал волшебную палочку и Гарри, и Волан-де-Морту. Заваленный до потолка коробками с палочками разных пород дерева на любой вкус и характер будущих волшебников, магазин воплощал в себе надежду, что каждый может стать магом. Может, поэтому декорация лавки Олливандера – завершающая в лондонском парке Гарри Поттера. Она точно так же заставлена коробками с палочками от пола до потолка, только, если присмотреться, на каждой из них вместо лейбла Олливандера стоят имена создателей саги – от реквизиторов до «светиков», потому что каждого из причастных к фильмам считали настоящими волшебниками – вот она магия вне Хогвартса.