Александр ЦыпкинУ нас Путин говорит, что у него с геями товарищеские отношения

— Вчера я интервьюировала Григория Константинопольского…

— Еще не видел «Мёртвые души», но, говорят, что очень хорошо.

— Я задала ему вопрос: «Кто герой сегодняшнего дня?». И он сказал: «Хозяин жизни сегодня — фсбшник». А кто по-вашему герой сегодняшнего дня в России? 

— Герой дня…

— Или герой, который вам интересен.

— Герой дня сегодня и мой герой — это вещи абсолютно разные. У меня не то чтобы вообще есть герой. А с Григорием я все-таки не соглашусь, насчет того, что фсбшник — хозяин жизни. Начнем с того, что силовиков помимо фсбшников очень много, заканчивая тем, что мне не кажется, будто они герои времени. Я бы сказал, что это скорее ютубер, инстаграмщик, тиктокер, потому что сложилась уникальная ситуация, когда колоссальные деньги в достаточно бедной стране зарабатываются, как многим кажется, практически ни за что: ролик в TikTok, пост в Instagram — за 500 тысяч рублей. Эти люди в целом поставили под сомнение карьерный устой, да и вообще понятия о справедливости денег. ФСБшник в глазах народа хотя бы понятно почему имеет власть и деньги, а тиктокер — нет. Но все хотят им стать. 

— При этом ваши герои, в тех же «Беспринципных» — это не тиктокер и не блогер?

— Разделим героев «Беспринципных» и моих героев, потому что «Беспринципные» — это вариация режиссера и продюсеров на тему моих рассказов. И вариация достаточно вольная. Сериал — это в некоторой степени «Ералаш» для взрослых и поэтому все драматические моменты из рассказов в него не вошли.  

— Ок, герои ваших рассказов, которые очень вольно, волюнтаристски экранизированы Прыгуновым — это не тиктокеры и не блогеры, а люди средних лет — и это новая буржуазия. Можно так сказать?

— Тут соглашусь, герои сериала — буржуазия, новая буржуазия, но уточню, что опять же речь о сериале. Герои самых моих известных рассказов — Кавычки, Томатный сок, Мадо, Снег — не имеют к ней отношения.

— Новая буржуазия вам интересна?

— Да, конечно. По разным причинами. Начнем с того, что про нее не так уж много написано, ведь этот класс уничтожался в течение 70 лет, а именно буржуазия, средний класс во многом двигает общество вперед. Особенно интересна московская, ведь я сам прошел трансформацию. Моя семья — питерская интеллигенция в пяти поколениях, а я стал московской буржуазией.

— По-вашему, на сегодняшний день поведенческие привычки этой социальной страты полноценно отрефлексированы в нашем кино или литературе? Мне кажется, что есть лакуны. Кроме фильмов Меликян, которая пытается буржуазией заниматься, и сериала «Псих» Бондарчука, ничего по сути и нет.

— Согласен, есть над чем работать. Тем более, что тема бесконечная. Буржуазия же постоянно меняется. Буржуазия 1990-х радикально отличается от нынешней: и ценностно, и по происхождению. А буржуазия 2021 года будет отличаться от буржуазии 2019 года, 2020 год смел часть буржуазии, экономически ее уничтожил. Буржуазия, выжившая в ковид, — это другие уже люди. Кстати, мы намерены в «Беспринципных» во втором и третьем сезоне вообще не использовать ковид и изоляцию как декорацию. Ее нет в сериале. Так что сверхновую буржуазию я опишу в других своих записках.

— Почему?

— Я делал недавно интервью с Владимиром Владимировичем Познером и обсуждал вопрос: «Будет ли в ближайшем времени в искусстве — не в популярном и комедийном, а в достаточно серьезном — освещаться тема ковида?» Он говорил, что после войны несколько лет не снимали фильмы на эту тему, а потом людей отпустило через 5-6 лет, и резко появились шедевры о войне. Он предположил, что с ковидом будет также. Очень разумно. Если поговорить с теле- и кинопродюсерами, то они скажут: «Только не про ковид, никто не хочет смотреть про пандемию». А вот через 3-4 года — конечно. Мы как-то не задумываемся, что ковид убил уже больше людей, чем вся Афганская война, а значит нанес обществу сравнимую травму. Многое рухнуло: развалились семьи, умерли бизнесы. Буржуазия моментально превратилась в другой класс. Есть о чем писать.

— Могли бы вы уточнить, чем ценностно отличается буржуазия 1990-х от 2000-х и 2010-х?

— Буржуазия 1990-х — это буржуазия конкистадоров, минимум безопасности, максимум свободы. Буржуазия 90-х была готова рисковать всем, воевать за свои деньги. Сегодняшние буржуа готовы отдать часть свободы взамен на безопасность. Никто уже не хочет бойни. 

— А сегодня им теоретически есть с кем воевать?

— Всегда есть с кем, но сегодня этого никто не хочет, сегодня все за то, чтобы была гарантия, что завтра сюда не придут бандиты и не будут все отбирать. В 1990-е в мутной воде можно было стать миллионером за день, но можно было и пулю получить. А сегодня люди не готовы рисковать безопасностью за деньги, как мне кажется. Это во-первых.

Во-вторых, буржуазия 1990-х годов была аполитична: Советский Союз рухнул, всем было все равно, а сегодня внутри каждого человека проходит либерально-патриотическое разделение. На своей другой работе в совете директоров компании, которая занимается проблемными активами, я насмотрелся много историй, когда крымский вопрос стал водоразделом между акционерами, которые прошли вместе дикие 90-ые. Там они не поссорились, а здесь — в хлам, хотя их напрямую не касалось, чей Крым. Поэтому буржуазия стала более политизирована. Еще вот интересное наблюдение этого года. После ковида буржуазия стала с большим доверием относиться к России.

— В каком плане?

— Объясню. Никто не хотел застрять с ковидом в Лондоне или в Париже, или в Нью-Йорке. Все хотели оказаться в Москве, потому что Москва была гораздо эффективнее с точки зрения медицины. Могу это подтвердить на своем опыте. И все стали смотреть на Россию в контексте, что не так уж все и плохо. Ушел этот фетиш — обязательно вывозить детей за рубеж, по разным причинам, в том числе потому, что Новая Этика, которая насаждается в Америке и Европе, иногда принимает такие радикальные и пугающие формы, что уже не все хотят, чтобы дети там росли, особенно после того, как ребят выгнали за All life matters из Америки. Соответственно, Россия становится для той буржуазии, которая всегда смотрела на родину лишь как на источник денег, местом будущего. Так, глядишь, и появится буржуазия второго-третьего поколения, а может и аристократия.

— Аристократия духа, все-таки?

— Как получится. Один мой друг, настоящий русский аристократ, сказал: «Принц от не принца отличается только одним: тремя поколениями жизни во дворце. Больше ничем». Европейская аристократия в основе своей — это потомки отморозков VIII-XII века, которые сумели перерубить больше врагов. Через поколение-другое у нас будет аристократия. Не знаю, будет ли это аристократия духа, это становится сложно с развитием социальных сетей и с тем, что происходит. 

— Хм, под аристократами вы понимаете не знать, получившую свой дворянский титул от монарха, наместника Бога на земле, а денежную олигархию, так?

— Это только в России царь — наместник бога. В той же Швеции такого отношения к королю никогда не было. С X-XI века у них система викингов, никогда не было обожествления государя. А уж в Англии — тем более. Когда начались вольности к дворянству? XIV или XV век. Это в России было, что царь — наместник Бога, а в Англии — нет. Там аристократ очень самостоятельная фигура. Скорее они уважают, но поклонения перед королевой нет. 

— Ладно, это слишком далеко от темы нашего разговора. Возвращаясь к героям сериала. Вы говорите, что буржуазию 2010-х от буржуазии 1990-х отличает либерально-патриотический раскол. Но этой любопытной детали же нет в сериале? 

— Оценивать москвичей по героям сериала «Беспринципные» так же бессмысленно, как оценивать контрабандистов 1970-х по фильму «Бриллиантовая рука». Наши герои — это герои Миронова, таких не существует. 

— То есть пастиш и бурлеск — ваша стихия?

— В этом сериале да. Истории и ситуации существуют. Но в целом таких героев нет. Оценивать всерьез это нельзя. Внутри сериала, особенно в цитатах рассказчика (Деревянко), есть вещи, о которых можно задуматься, они серьезные. Но в основном это карнавал. Я удивляюсь, когда начинают анализировать наш сериал как историческое полотно. Это же очевидный гротеск над гротеском, сатира над окружающим абсурдом, таких людей не существует. Но все начинают себя узнавать. Вот это удивительно. 

— Есть один кинокритик, Мария Кувшинова. Она стоит на позициях радикального феминизма. Очень популярна. Она написала текст про ваш сериал и сказала, что это «Секс в большом городе», только 20 лет спустя и для мужчин.

— Прекрасно.

Она намекает на то, что это сексистское произведение.

— Так я же сексист и феминист в одном флаконе.

— В связи с этим вопрос. Почему вы сняли сериал с сексистских позиций в 2020 году, когда магистральный тренд другой?

— В гробу я видел магистральный тренд. Мне позволено все, как человеку, который не из кино и вообще не из сферы культуры. Я же из бизнеса пришел. Развлекаюсь на чужой поляне. Мне совершенно все равно, как это будет восприниматься, потому что я вообще не из этого мира. До 40 лет прожил без него — и дальше проживу без него, если что. Более того, меня уже как-то назвали в серьезных, между прочим, изданиях главным русским феминистом за те фильмы, которые вы тогда так изящно обо...ли. Анна Каренина, которая Вронского под поезд бросает. Героиня Раппопорт, которая вешает мужа. Это же про права женщины на защиту своих интересов любыми методами. В свое время мы с Оксаной к какому-то форуму сформулировали 10 основных прав женщин в России, с которыми есть проблемы: право на собственное тело — в том числе на аборт и пластические операции; право быть бездетной, право на большое количество сексуальных партнеров, право на карьеру и так далее — это все было высказано. Так что в реальной жизни я, разумеется, за права женщин, но в стебе… Тем более, если вы вдруг не заметили, сериал — это же стеб над нашим сексизмом. Уверяю вас, я сделал бы сериал, в котором у женщины столько сексуальных партнеров, и это она с рыбалки возвращается с купленной в магазине рыбой, так как была у любовника, — так ее женщины бы возненавидели. А мужчинам у нас все разрешено. Все мило смеются. В Америке бы затравили наших «Беспринципных». А у нас превознесли: круто, классно, смешно, что мужчины так себя ведут. У нас общественная мораль разрешает это. У нас никакой политик не вылетит с работы, если будет уличен в, скажем так, «моральном падении». Это допустимая норма. 

— А вы считаете, что это хорошо, что политик не вылетит с работы?

— В целом, с высокодуховной точки зрения, это не очень хорошо. Но вот что интересно. Ведь мужчинам так себя разрешают вести именно женщины, и они же хейтят других женщин, если те позволяют себе сексуальную свободу. 

— То есть вы не согласны с лозунгом феминисток «Девушки — лучшие друзья девушек», считаете его нереалистичным?

— Не в России. Хейт весь — женский. Основные хейтеры — женщины. Хейтят женщин. Хейтят за то, что они разрешают себе высказываться, зарабатывать, разрешают себе большое количество сексуальных партнеров. У нас в стране достаточно злобные женщины. Они друг друга терпеть не могут, никогда друг друга не поддержат. Они будут топить друг друга. У мужчин такого нет. Найдите хейтера-мужчину — это будет редкость. Фанаты футбольные какие-то могут не любить других фанатов — и все. Если бы все женщины выступили против «Беспринципных» единым фронтом, не было бы второго сезона — но ведь все же смеются и говорят: «Прикольно».

— Я читала ваше интервью в «Фонтанке», где вы говорите, что в новой книжке «Идеальный Че» один из персонажей заявляет: новая этика — это практически 1937 год.

— Так говорит один из героев. Мое мнение может не совпадать. И если быть точным, то это лайтовый 1937 год.

— Лайтовый 1937 год?

— Может стать. 

— Меня просто интересует одно. Вы только что сказали, что в нашей стране победа феминизма за далекими и высокими горами. У нас сексистская страна и т. д. Где же вы увидели феминистский лайтовый 1937 год у нас в стране, когда у нас все наоборот?

— Не у нас. Но к нам все приходит, пусть и с опозданием

— А почему у вас тогда столько стеба в адрес новой этики, если у нас в стране цветет ровно обратное, например, насилие над женщинами?

— Давайте разделим насилие, с которым и правда большие проблемы, и, к примеру, возможности карьерного роста для женщин, с чем проблем почти нет. У нас, насколько я знаю, более 60% топ-менеджеров — женщины.

— А сколько у нас женщин погибает от побоев по статистике?

— Да никто же не спорит, что с насилием безусловно нужно бороться. Например, у нас, насколько я знаю, под 70% сидящих за убийство женщин, они сидят за превышение самообороны при изнасиловании, но я же про другое говорю, рассуждая о перегибах в Новой Этике. Исчезновение понятия презумпции невиновности. На основании недоказанного голословного обвинения людям разрушают жизнь. Если ты не согласен с, как вы сказали «магистральным трендом», тебя затравят. Поэтому на сегодняшний момент у этого маятника, который качнулся влево в Америке, есть риск стать новым 1937 годом. 

— А что к нам пришло из того, что есть сейчас новейшего в Америке? Может быть, власть у нас стала сменяемая — или это слишком большая новизна для России, футуризм?

— Ну, к примеру, радикально изменилось отношение к меньшинствам. 

— Вы серьезно? У нас есть закон о пропаганде гомосексуализма.

— У нас Путин говорит, что у него с геями товарищеские отношения. 

— Ого!

— У нас никого не убивают на улице. Да, у нас ситуация с правами меньшинств хуже, чем в Европе, но тренд все-таки такой, что, очевидно, скоро выровняется. Молодежь, когда мы уйдем с вами, рожденные в СССР, все исправит. В целом, как только последний человек, который родился в СССР, умрет, у нас очень многое изменится и в лучшую сторону, хотя, повторюсь, и сейчас неплохо.

— Александр, в этом году в России на квир-тематику вышел один-единственный, несчастный фильм «Аутло», за который тотчас же подали в суд, и прокуратура начала разбираться с отборщиками фестиваля «Дух огня».

— Еще раз: все не очень хорошо, но это изменится. Но, повторюсь, хотелось бы избежать ряд ошибок наших западных партнеров. К примеру, хотелось бы избежать того, что привело к BLM. Ведь действительно в США ужасающая ситуация с афроамериканцами. И большая часть живут в гетто без шансов на социальный лифт. И это десятки миллионов людей. С оружием. А с чего это все началось? С использования бесплатной рабочей силы. У нас сейчас — первое поколение не бесплатной, но дешевой рабочей силы. Хорошо бы озаботиться сейчас их адаптацией. Чтобы мы через 50 лет не получили у себя вот такую группу людей, у которой, с одной стороны, нет перспективы, с другой стороны — есть оружие. Вот также хотелось бы избежать злоупотреблений в движении #MeToo, когда человека уничтожают, повторюсь, на основании устных, неподтвержденных обвинений. 

— Да, но… 

— Как это к нам относится? Мы часть европейской культуры.

— Допустим, вот, Ксения Собчак потеряла контракт с Audi из-за своей иронии в адрес BLM. Но это западная компания. А так-то у нас вообще нет леваков в политическом поле. Вы не о том беспокоитесь. Эта опасность — фантомная.  

— Нет. Почему фантомная опасность? К нам доходит все. Все. Мир стал универсальным. Нет больше железного занавеса. Люди ездят туда-сюда. Если мы вдруг закроемся, как Северная Корея, то наверно. Но в это я не верю. Поэтому задача — взять оттуда лучшие практики и избежать ошибок. К примеру, у нас должен появиться закон о харассменте. Потому что у нас харассмент является чуть ли не нормой. Должен появиться закон о семейном насилии. Но в той форме, чтобы не случилась ситуация, при которой ребенку дали подзатыльник и забрали в детский дом. Чтобы такого не было. Важно иметь возможность свободно высказывать любое мнение, в том числе, если оно идет вразрез с линией защиты интересов меньшинства. Допустим, я сегодня могу в своем Инстаграме спокойно написать: «Друзья мои, я считаю, что геи должны иметь право усыновлять детей». Мне ничего не будет. Если я в Америке напишу, что геи не должны иметь право усыновлять детей, меня сожрут. А человек имеет право на такое мнение. Согласитесь?

— А вы-то как считаете — геи могут усыновлять детей, писали вы в Инстаграме такой тезис? 

— Выбирая между плохим детдомом и усыновлением в хорошей гейской паре, я выберу усыновление хорошей гейской парой. Выбирая между идеальным детским домом (если такой есть) и усыновлением в гейской паре — вопрос. Не знаю. Потому что я не читал достаточно литературы, чтобы понять, вырастет ли ребенок с какими-то изменениями или нет. Не знаю. Поэтому ничего не могу сказать... Помните историю, когда Элтону Джону не дали усыновить девочку с ВИЧ? Где ей лучше? У Элтона Джона в семье быть? Или в детском доме с ВИЧ-инфекцией? А наши детдома очень далеки от идеальных. Мы с вами эту тему спокойно обсуждаем. Вот попробуй я в США начать дискутировать на эту тему… Скажем так, я сегодня в России испытываю меньше цензурных ограничений, нежели я испытываю при редактировании текста для США. Вот и все. И понимаю, что за статью на «Фонтанке», переведенную доброжелателями, мне может все накрыться там в Америке. Ну, окей.

— Но, возможно, вы не испытываете гнета цензуры, потому что вы просто не занимаетесь табуированными темами в нашей стране.

— Минуточку. Какими? Я про закон Димы Яковлева писал. Про Фургала писал. Про коррупцию пишу. Просто я иногда пишу о том, что не все у нас плохо. Я лично считаю, что не все у нас плохо, совсем не все. Я говорю: «Ребята, а было когда-нибудь в России более свободное и вегетарианское время, чем сегодня?» Вот скажите мне. Было когда-нибудь в России? Мы все привыкли себя сравнивать, почему-то мы хотим быть в Швеции.

— В 1990-е годы было свободнее.

— В 1990-е? Да вас застрелили бы через пять минут на улице. Вы просто не знаете, что это такое, когда закона нет вообще.

— Меня же не застрелили. Мне же не пятнадцать лет.

— А знаете, сколько застрелили людей? Это просто гражданская война была в девяностые. И полная свобода не спасала от того, что ты мог отъехать на тот свет на раз. По кладбищу походите. Сколько там людей лежит, проживших лет двадцать-тридцать. Три миллиона, считается, в то время потеряли молодого поколения. Или война в Чечне. У меня следующая книжка будет — воспоминания человека о войне в Чечне. Сколько там людей положили. Не надо далеко ходить. Это лучше, чем сегодня? 

Сегодня ты можешь уехать в любое время — это уже достижение. У нас нет смертной казни — это уже достижение. Мы почему-то высокомерно себя сравниваем с Францией, Швецией, с Германией. А мы не во Франции, не в Швеции, не в Германии. И мы не французы, не шведы, не немцы.

— А с кем мы должны себя сравнивать, вы же сказали, что мы европейцы?

— С Индией, с Бразилией, с Мексикой. Экономики сходные, да и менталитет в чем-то. Менталитет у нас не европейский, взять хотя бы то, что у нас нет традиции выполнять закон. Или трудолюбие. Ну тоже не совсем про нас. Не китайцы же мы. Мне кажется, нужно на себя трезво смотреть. Есть много достойных черт, но мы не шведы и не немцы. Может, и к лучшему. Вот, кстати, еще один момент. У нас многие представители либеральной среды очень хотят стать Европой, но считают, что народ им мешает, уж очень не любят свой народ и считают, что им с ним не повезло. Отлично сказал Леша Барац про некоторые либеральные СМИ, не помню точную цитату, но смысл следующий: «Сложно пытаться спасти народ, если ты его при этом так презираешь». Они считают, что народ — быдло, не так выбирает, не того выбирает. Не готовы принять данность, что у того же Путина есть большая поддержка среди населения, и это население имеет на это право. Ну, есть оно. Ну что сделать? 

— Тому же Путину не менять конституцию.

— Я голосовал против поправок и, кстати, не из-за Путина, а из-за других разделов, но народ проголосовал «за», и этот выбор надо уважать. Меня всегда удивляет отношение к своему народу как к не очень далекому при том, что абсолютно все у нас из народа. Аристократов всех почистили сто лет назад, давайте тут не изображать Волконских. Вот еще какой любопытный момент про наше общество. У нас интеллектуалу ментально ближе человек такого же класса в Америке, чем свой крестьянин из Тамбова. А в Америке наоборот: чувак из Техаса всегда будет ближе нью-йоркскому интеллектуалу, чем некий человек из Москвы с таким же образованием. Это очень большая разница. 

— Вот, кстати, раз снова заговорили про Америку. То ли в том же интервью на «Фонтанке», то ли в каком-то другом я увидела фразу — а, нет, это «Эхо Москвы», — что вы себя ощущаете как американский гражданин, который говорит, что на его жизнь не повлияет, кто конкретно будет президентом. 

— Я не помню такой цитаты.

— Цитата реальная. Прошлый год, 2019-й. Что американскому гражданину не важно, кто будет президентом. 

— Минуточку, стоп. Я не про президента, я сказал про губернатора Петербурга. Это разные вещи.

— А потом вы говорите про американцев, которым все равно, кто в Белом доме. Разве это так? В Америке вон как все хотели избавиться от Трампа. Или, наоборот, стояли за Трампа. 

— Кто так хотел избавиться от Трампа? East Coast и West Coast — чуть-чуть, да. Но кто бы ни пришел, жизнь конкретного человека в Кентукки не поменялась. Не поменялась от того, Трамп там или не Трамп. Понимаете, да? И бизнес не поменялся.

— Вы хотите сказать, что у нас так же? Или для вас так же?

— Для меня так же. Конкретно для меня. Конкретно в контексте Петербурга, от того, кто там губернатор, ничего сильно не поменяется. Я про это говорил.

— А от того, кто президент?

— Кто президент в России? Конечно, изменится. Основное переживание — наверное, любого думающего человека, — что будет после Путина? То, что мы будем вспоминать времена Путина как одни из самых лучших времен — это могу на 100% сказать. Потому что кто бы ни пришел после него, этот человек будет более жестокий. Если придет левый, он будет очень жестокий, потому что будет мстить. Меньшинство всегда мстит за притеснение. Очень радикально. Вспомним революцию. Если придет правый, он поймет, что с этим меньшинством надо пожестче разбираться. Что эти три с половиной посадки за пять лет — это не вариант.

— Хорошо. Вы сказали, что сейчас самые вегетарианские и свободные времена. 

— За тысячелетнюю историю нашей страны — да.

— Мы не будет брать тысячелетнюю, мы возьмем последние 30 лет. Для вас Путин больше связан с понятием свободы, чем, допустим, Горбачёв? И, вообще, ваше отношение к Горбачёву?

— Положительное. 

— То есть герой со знаком плюс?

— Нет в стране героев со знаком плюс или минус. Если человек вместо того, чтобы расстрелять, выбирает мягкий вариант — он уже в стране герой. В стране, в которой всегда люди готовы к расстрелам и виселицам. Всегда. Вот завтра Путин введет смертную казнь, и все проголосуют «за». Он сдерживает. У нас народ такой. Посмотрите 1917-й год. Поэтому для меня Горбачёв — герой со знаком плюс. Который совершил, конечно же, большое количество ошибок. Но кто не совершил бы на его месте? Он, может быть, не настолько идеален, как показывают в блистательном спектакле Театра Наций, но он остановил холодную войну, которую мы проиграли бы в любом случае. И думать о том, что Горбачёв все развалил — это такой же абсурд, как считать, что у человека, у которого онкологическое заболевание тяжелое, а потом наступил ковид, что он умер от ковида. Он умер не от ковида, он умер от онкологического заболевания. Советский Союз сгнил по целому комплексу причин. Он мог существовать только в рамках войны эффективно. Нельзя отрицать эффективность экономики во время второй мировой. А потом все разложились, и он не мог не развалиться. То, что он развалился с минимальной кровью — это уже заслуга Горбачёва. У меня может быть даже больше вопросов к Ельцину, особенно к его позднему правлению. Тут вопросы есть. Вы прочитали уже книгу «Все свободны» Зыгаря?

— Нет, только купила.

— Многие говорят, что то, за что мы сейчас критикуем наш строй, заложено было тогда. Поэтому к Горбачёву у меня отношение положительное, я его всегда защищаю, как могу. Были ли ошибки? Конечно, были. 

— Вы говорите, что у нас не все так плохо, а наличие такого региона, как Чечня со своими порядками, не является для вас ключевым моментом — преследование ЛГБТ и прочее? Как будто бы это отдельное государство в государстве.

— Не все идеально, и безусловно законы должны быть одинаковы на территории всей страны. Но мы, во-первых, империя, здесь есть своя специфика, во-вторых, в определенной степени, мы в свое время проигрывали Кавказскую войну. Выиграть ее было возможно лишь на определенных условиях. Изменятся ли эти условия? Посмотрим. Ведь вам что возразят? Скажут следующее: либо у нас такая Чечня есть и более-менее спокойно там, либо у нас по всей России начнет полыхать. 

Я не геополитик, я не знаю. Мы очень часто геополитически начинаем рассуждать, не имея на это никаких оснований. Я, допустим, не даю комментариев по поводу украинского вопроса. Я не знаю, как правильно. Я реально не знаю, как правильно. Что нужно было делать президенту на его месте? Не знаю. У меня нет информации для оценки. В целом мировая законность перестала существовать в том виде, в котором это было во времена биполярного мира, как мне кажется.

Как американцы в Ирак вошли? По беспределу. Что говорить? Каддафи скинули по беспределу? По беспределу. Каким бы он ни был диктатором.  

Поэтому я не могу сейчас сказать, как правильно. Плохо ли то, что пишут, что в Чечне преследуют геев и не совсем соблюдаются законы? Безусловно, все регионы РФ должны жить в одном правовом поле. Возможно ли это сейчас? Я не могу сказать. У меня для этого нет достаточной информации.

— Хорошо. Развал Советского Союза был неизбежен и т. д. Ваш коллега, Дмитрий Глуховский, тоже мне как-то сказал в интервью, что мы здесь все — люди советские. Вы согласны с этим заявлением?

— Конечно, мы все — люди советские.

— А в чем это проявляется? Что такое homo soveticus сегодня? Это выражение с негативной коннотацией?..

— Во-первых, homo soveticus всегда ищет виновных вокруг, он несамостоятельный. Все же ругают Путина. У нас все так из-за Путина. 

— Путин — условно нанятый обществом человек для того, чтобы заниматься проблемами. Если проблемы остаются, мы имеем право его ругать.

— Нанятый обществом — это красивая картинка, но это не совсем так работает. Никто же про себя не говорит. Homo soveticus — это человек, который в меньшей степени отвечает сам за свою жизнь. У него всегда есть кто-то виноватый. У него всегда есть кто-то, влияющий на него. У него всегда есть кто-то. Это раз. Во-вторых, homo soveticus не толерантен. Он не приемлет чужую точку зрения — ни ту, ни другую. У нас же оба фланга не приемлют чужую точку зрения. Я огребаю регулярно, потому что я занимаю умеренную позицию, мне что-то нравится во власти, что-то не нравится. Но каждый раз, когда я, условно, говорю, что Горбачёв — молодец, то патриотическая часть моих читателей начинает говорить: «Предатель! Его нужно повесить!» Каждый раз, когда я говорю, что Путин — молодец, либеральная часть говорит: «А, он предатель, негодяй! Его нужно повесить!»

Никто же не готов друг с другом разговаривать. Это из Советского Союза в том числе — неприятие чужого.

Но есть и много замечательных вещей с Советского Союза, которые остались. Они же пытались построить такого, более-менее порядочного человека — на непорядочной основе, но внутри честность пытались воспитать в людях. Базовые вещи: как школьников воспитывали, дети смотрели кино — таким быть хорошо, таким быть плохо. Сегодня этого уже нет.

— А почему вы говорите «на непорядочной основе»?

— На лживой основе коммунистической идеологии. Потому что, когда мы росли, в нее уже никто не верил. Те, кто был у власти, не верили в построение коммунизма. Они ходили в американских джинсах, привозили американскую валюту. Они просто не верили в это. Если большевики самого первого созыва еще верили, то потом постепенно они превратились в буржуазию и их расстреляли. Эти просто не верили и обманывали народ. Мы за мир во всем мире, но тем не менее мы ведем войну везде. Невозможно в это верить. Они же знали, что ничего не получится.

— Прослеживаются некоторые параллели с современностью — в плане непорядочных основ. Но вернемся к искусству и его основам. К какой литературной традиции вы себя относите? Потому что разные фамилии звучат рядом с вашей: Зощенко, Аверченко, Довлатов. Несколько раз про вас слышала: «Цыпкин — это постсоветский Довлатов». Хотя мне кажется это кощунством.

— Меня даже с Чеховым сравнивали, с Бабелем — с кем только меня не сравнивали. А это кощунство из кощунств. Нет, наверное, такого автора с кем не сравнивали. Американцы с О. Генри и Марком Твеном. С Достоевским вот точно не сравнивали.

Я не принадлежу ни к какой литературной традиции, потому что то, чем я занимаюсь, не является литературой. Это тексты для чтения со сцены. Вот их я пишу хорошо, возможно, лучше всех в стране. Потому что я точно знаю, как мне с листом бумаги удержать двухтысячный зал, читая с листа и сатиру, и драму. Я знаю, как в 10-15 минут уложить полноценную историю, которая всех заставит ее слушать в театре. Но это не совсем литература. 

— Тогда контекст Жванецкого, Задорнова или, допустим, стендапа американского вам ближе? Вам кажется адекватнее?

— Нет. Объясню. У меня половина произведений — это драма. У меня в половине случаев зритель в зале плачет.

— И Жванецкий не такой смешной на самом деле.

— Да. Жванецкий — вообще великий русский писатель и бог. Поэтому сравнивать себя со Жванецким бессмысленно, он такой вообще один, таких больше не будет. Его нельзя поставить в один ряд с Довлатовым или с кем-то еще. Он вообще другой.

Если уж нужен ответ про классификацию себя, то у нас, условно говоря, русская литература от Пушкина разветвляется через Гоголя и Булгакова к Довлатову и т. д или дальше, по другой линии — Толстой, Достоевский, Шолохов и т. д. Понятно, что я в линии, которая идет от Гоголя. «Идеальный Че» — это смесь настроений Гоголя и Пелевина. Я ни в коем случае не претендую на сравнение с ними. Но это такие настроения.

Проблема в том, что все меня начинают называть писателем, а я просто решил провести эксперимент: можно ли в 40 лет, будучи из бизнеса, написать книжки, которые будут становиться бестселлерами? Да, можно. Можно ли в театре собирать тысячи людей просто с листом бумаги? Да, можно. Можно ли снять кино, которое станет популярным? Да, можно. Не имея никакого профессионального образования, не будучи начитанным, насмотренным и готовым — можно.

— Вас обижает снобизм в ваш адрес?

— Не обижает. Мне все равно.

— Со стороны профессиональной среды или людей из Facebook?

— Все равно абсолютно. Я считаю одной из лучших фраз Пелевина: «Вы, русские, странны, все принимаете на свой счет. На свой счет нужно принимать только деньги. Остальное — спам». Меня будут обижать непроданные книжки и непроданные билеты — это раз.

Потом — со мной работают лучшие актеры этой страны. Какая мне еще оценка нужна? Лучшие режиссеры сейчас начинают работать. Американские актеры, лауреаты или номинанты всех ведущих премий кроме Оскара читают мои рассказы. Нельзя же объяснить, что я их очаровал, купил или что-то еще. Какое еще профессиональное признание мне нужно? Людей с Facebook? При всем уважении, кто они?

— Уважение Галины Юзефович вам не нужно?

Хотелось бы, чтобы она уважала меня как человека. А вот как автора — не обязательно. Я уже сказал, что критики потеряли любую ценность в стране. Любые. Потому что они ничего не определяют больше.

— В нашей стране или вообще?

— Вообще в мире. Они еще остались, кто-то на них ориентируется, но влияния уже нет. Я же тот пост не зря сделал. Сколько угодно могли «Беспринципных» критики разносить, но 80 тысяч оценок на «Яндекс» делают в разы больше, чем критики. Критики же находятся внутри себя. Их же никто не знает. Спросите на улице: кто знает Галину Юзефович, про остальных я вообще молчу?

— Почему? Антона Долина знают теперь многие.

— Антон Долин — да. Но BadComedian знает в десять раз больше.

Мир изменился. Книжку не покупают, потому что критик сказал. У меня 400 тысяч уже тираж. Причем первая книжка с ошибками написана. Я высокомерно сказал: «Ничего не правьте. Как есть — так есть. У меня своя аудитория». 

— В смысле, с ошибками?

— У меня там однокоренных слов на абзац может быть пять — то, что сейчас я уже не допускаю.

— Без литературного редактора делали?

— Я запретил. Я сказал: «Я и так великий. Зачем мне редактор?» Вот теперь краснею. Я же трезво оцениваю себя. У меня хорошие тексты, но не литературные шедевры, но меня же читает Хабенский уже столько лет и говорит, что это хорошо. Какие ко мне вопросы? Поэтому меня фразой, что я маркетолог, не задеть. Когда Константин Юрьевич скажет, что я плохо пишу — это будет проблема. Или жена скажет, что я плохо писать стал. Я тут же это все брошу, уйду в другую сферу.

— У вас недавно был стрим с Минаевым, в котором вы говорите ему, что считаете, будто в нашем кино все не так уж и плохо, что люди снимают потрясающие блокбастеры за меньшие деньги, чем в Голливуде, проводите параллель с автопромом — типа мы делаем «Мерседес, но по цене лады».

— Да, конечно, это очень правильное сравнение.

— Вы действительно считаете, что в нашей киноиндустрии все более-менее?

— У нас есть много плохих фильмов, так же, как и в США, но есть и очень хорошие, классные, за которые не стыдно, причем в разных жанрах. Есть крутое зрительское кино, я уже молчу про фестивальные шедевры, такие как «Дылда». У нас и правда есть очень хорошие фильмы. Но мое сравнение было именно про экономику. Все, что происходит, нужно рассматривать с точки зрения стоимости процесса. Поэтому ты приходишь в кино, у тебя есть «Серебряные коньки» — зрелищный блокбастер, и есть в этом же жанре условный «Титаник». У них и сюжет похож в чем-то.

— Там полностью ориентировка на «Титаник».

— Прекрасно. Сколько стоят «Серебряные коньки»? Я думаю, 10 млн долларов максимум. «Титаник» — 200 млн долларов. Но цена для зрителя в товаре одна и та же.

— Вы имеете в виду цену билета?

— Конечно. Это единственная ситуация в экономике, когда за одни и те же деньги ты получаешь товар с себестоимостью, различающейся в 20 раз.

— Тем не менее «Титаник» помог возродить прокат у нас в конце 90-х в абсолютно разваленной системе, а «Серебряные коньки» сами проваливаются в прокате.

— Они не проваливаются в прокате.

— Проваливаются, конечно.

— Да не проваливаются они, конечно. Я-то получше разбираюсь, проваливаются они или не проваливаются. Вы же не про деньги пишете. Где они проваливаются? Покажите мне цифры. Они набрали в первый уикенд сотку. Умножьте на четыре. Четыреста они набрали в первый уикенд. Вот и все. Я не прав?

— Я проверю цифры. Последнее, что я читала — у них не так хорошо идут дела, как они рассчитывали.

— Как рассчитывали — конечно же. Они рассчитывали на полный зал, а у них 25%. Понимаете, да? В нынешних условиях и у меня не очень хорошо дела. Я продаю всего 25% зала. Как же так? Я просто больше продать не могу. Соответственно, у «Коньков» — они лидеры российского проката. Что значит «не очень хорошо дела»? Конечно, у них хорошо дела. Они ожидали собрать миллиарда два. Не соберут. Они соберут 500-600. Они соберут ровно в четыре раза меньше, чем должны были собрать. Это никакой не провал. Вот в свое время про декабристов кино — правда провалилось.

— «Союз спасения». 

— «Союз спасения». А «Коньки» — это не провал. Есть резкий взрыв — «Каха». Они могли стать новым «Холопом» в старых условиях. 

— Хорошо. Пять понравившихся вам отечественных фильмов 2020?

— Давайте те, которые я посмотрел в 2020. «Бык», «Верность», «Давай разведёмся», «Серебряные коньки», «Обратная связь». Я еще не посмотрел «Трое». Вы вообще разговариваете с человеком, который в своей жизни фильмов двадцать посмотрел.

— Давайте вы не будете придуриваться.

— Я вообще не придуриваюсь. Ну хорошо, не двадцать. Вы просто не представляете масштаб моей ненасмотренности и неначитанности. Именно поэтому мне легко писать и читать, я не боюсь повторить, я просто не знаю этого. 

— Победителя «Кинотавра» вы видели? Якутский фильм.

— Нет, не видел. Я порвал спину и ничего не увидел. Понятно, куча выходит отвратительного кино и очень часто выпадают какие-то дурацкие сериалы на федеральных каналах, или какое-то псевдопатриотическое кино, которое невозможно смотреть. Так и в Америке шлака выходит дофига. Мы сравниваем наше кино с фильмом «Довод», условно, или с «Интерстеллар». Так на каждый «Интерстеллар» в Америке выпущена куча всякого отвратительного мусора. Я бы еще отметил сериалы наши. «Шторм» — прекрасный сериал. «Домашний арест», «Обычная женщина», «Звоните Ди Каприо». Я «Псих» еще не видел. Вы видели?

— Да.

— И как?

— Мне нравится.

— Я тоже слышал много хороших отзывов про «Псих». Не видел еще пока «Нежность», не могу сказать. Слышал много женских хороших отзывов.

— «Содержанки» вы смотрели?

— Первый сезон.

— Который Богомолов делал?

— Да. А дальше не он уже делает?

— Дальше другие режиссеры. Вам понравился первый сезон?

— Мне было интересно смотреть как детектив.

— А как портрет гламурного общества?

— Мне как раз не понравилось, что там вообще некому симпатизировать. Это же во многом похожее направление — «Беспринципные» и «Содержанки». Но у нас герои не вызывают омерзения. Они, конечно, обманщики, но они добрые обманщики. Они, конечно, вруны, но по крайней мере не злые. Костя все снял по-честному. Он собрал восемь сволочей и показал их. Есть ли такие люди в Москве? Да, есть. Просто он концентрированно их собрал. Мне кажется, их концентрация не такая высокая все-таки, потому что на одного такого приходится пять спорных и еще пять хороших, условно говоря.

— Вы симпатизируете своим героям несмотря на их моральный релятивизм и интеллектуальный примитивизм?

— Они комичные. Вы до конца досмотрели сериал?

— Нет.

— Нельзя заниматься критикой и сериал не досмотреть.

— Можно.

— Там с пятой серии все по-другому. У них появляются чувства, душевность... Это неправильно, что много вышло статей после первых четырех серий. После четвертой серии меняется все настроение фильма, он становится другим. Поэтому и очень много отзывов. Поэтому и оценки резко выросли. С 6 до 7,2 — это большое изменение, особенно на таких цифрах, как 80 тысяч оценок. Потому что все увидели там человека. Правильнее будет досмотреть, превозмогая ненависть и отвращение. Там человек появляется, в каждой из пар появляется.

— Хорошо, у меня больше нет вопросов.

— Иссякли?

— Если вы настаиваете на своей ненасмотренности и т. д., нет смысла спрашивать про сформировавшие вас фильмы.

— Это можно. Если человек посмотрел два фильма — они же его сформировали как-то. «Воспоминания неудачника», «Бешеные псы», весь Нолан, почти весь Вуди Аллен.

— Кстати, по поводу Вуди Аллена, вы считаете, что такая локация, как Патриаршие пруды, обладает мифологическим потенциалом, сравнимым хотя бы отчасти с Манхэттеном?

— Конечно. Ну, точнее, Роман Прыгунов все для этого сделал. И будет обладать, если мы правильно сделаем второй и третий сезон. Это уже так. Причем истории, которые легли в основу, вообще-то в Питере произошли. Рассказы были написаны четыре года назад. Конечно. Именно мифологически. Может, они не совсем такие, особенно с учетом жалобы на меня жителей Патриарших прудов, что они не такие. Но я думаю, они переживают, что им обещали, что на Патриарших все трахаются и пьют вино, а у них в жизни так не происходит. Еще про сформировавшие фильмы, вот «Пианист» и «Список Шиндлера». Еврейская тема мне, разумеется, близка. Если получится, будет одна история на эту же тему.

— О Холокосте?

— Если получится.

— Удачи вам с этим.