Иван СоснинЯ человек, который беспокоится

— Вы учились на металлурга, а стали режиссером. Расскажите, как случилась такая метаморфоза.

— Я никогда не хотел стать металлургом. Поступил в Уральский государственный технический университет, потому что хорошо знал физику и математику, а еще потому, что ВУЗ давал общежитие. Когда ты заканчиваешь школу в маленьком региональном городе, хочется переехать в большой, чтобы там жить и учиться. Мне важно было где-то жить в Екатеринбурге и при этом не платить деньги за аренду, потому что денег тогда не было. Я учился и параллельно занимался творчеством. Мне всегда нравилось творчество, еще с детства. Я что-то сам снимал. Не могу сказать, что меня кто-то вдохновлял в тот момент. Скорее, я просто хотел уравновесить свою деятельность в университете. Скучную математику и физику — чем-то веселым, задорным, снимая фильмы с друзьями после универа. Когда я понял, что мне это нравится, начал задумываться — а что если это будет моей профессией? Я начал копать глубже, ходить на лекции, которые читали режиссеры в Екатеринбурге. К нам приезжали Андрей Звягинцев, Василий Сигарев, Александр Сокуров. Они показывали свои фильмы и рассказывали о них. Я что-то подмечал для себя. Не могу сказать, что я ориентируюсь на этих режиссеров, но это были уроки, с помощью которых я понял, чем хочу заниматься в жизни. Потом я начал работать в рекламном агентстве, писать сценарии. Дорога от первых видео до полного метра длилась лет 12–15, все пришло постепенно, по кирпичикам строилось.

— Вы сняли много короткометражек, недавно взялись за полный метр. Уже поняли, в каком формате вам комфортнее? 

— Для многих режиссеров короткий метр — это трамплин для того, чтобы снять полный метр. Но для меня короткометражки — это самодостаточный жанр, и даже сейчас, когда я снял «Далеких близких», я продолжаю снимать короткий метр, потому что этот формат мне близок. Снимать полный метр похоже на марафон: ты должен распределить силы на всю дистанцию. Нельзя просто три смены отпахать без сна и отдыха и успокоиться. Нужно подойти с холодной головой и оценить риски. Мне сейчас одинаково интересен и короткий, и полный метр. Однозначно не близок мне формат сериалов. Я не совсем понимаю, как их снимать и зачем следить за такой долгой жизнью героев на экране.

— Вы часто затрагиваете тему экологии в творчестве, и «Далекие близкие» — не исключение. Можно ли вас назвать экоактивистом от мира русского кино?

— Чтобы быть экоактивистом, нужно и в бытовой жизни уделять экологии много внимания. Все-таки я в кино об этом говорю, а самому в жизни тяжело быть экоактивистом. У нас в Екатеринбурге создано мало условий для заботы об окружающей среде — даже для банальной сортировки мусора. В центре города нет никаких раздельных баков. Я часто себя ругаю за то, что не забочусь должным образом об экологии. Но при этом, видимо, я стараюсь компенсировать в творчестве то, что не успеваю сделать в обычной жизни. Это есть в «Далеких близких», есть и в короткометражках, в новых сценариях, которые я сейчас пишу. Я человек, который беспокоится, и надеюсь, что в будущем буду больше заниматься проблемами экологии. Я снимал «Урок экологии», чтобы он послужил и для меня уроком. Я пытаюсь перенять у главного героя его привычки.

— Стиль каких режиссеров вам близок?

— Из ныне живущих мне нравится Дэмьен Шазелл, «Ла-Ла Ленд» — один из моих любимых фильмов. Нравился Ксавье Долан, когда он только начинал. Меня сильно впечатлило, что молодой парень снял такой тонкий, поэтичный, красивый фильм, как «Воображаемая любовь». Еще мне очень близок Мартин МакДона. Гораздо ближе, чем Тарантино, хотя у них похожий, на мой взгляд, стиль — классные диалоги и персонажи, такой живой экшен, который есть в каждом фильме. Мне хочется писать что-то подобное. Но пока я пишу непроизвольно, возможно, вдохновляясь советскими фильмами, которые я смотрел в детстве с мамой. Фильмы Эльдара Рязанова, Леонида Гайдая — я пересматривал их миллион раз. Многие говорят, что настроение моих фильмов схоже с настроением старого советского кино. Вообще, фактура в моих фильмах вдохновлена моим детством, маленькими региональными городами, хрущевочками, дворами, подъездами.

— В ваших фильмах житейские диалоги и понятная драматургия. Как вы работаете над сценарием?

— Сценарии я пишу сам. Мне много раз предлагали снимать по чужим сценариям. Я даже согласился однажды на один проект, но не получилось. Сейчас я не могу работать с чужим материалом. А пишу по-разному. Бывает, что нужно написать короткий метр и у меня есть дедлайн. Я накидываю персонажей интересных профессий, о которых мне хочется рассказать, и локации, которые меня вдохновляют. Бывает, что идеи для сценария появляются, когда я подмечаю детали. Например, зерно для «Далеких близких» появилось, когда мама начала пользоваться смартфоном. Сначала у нее был кнопочный телефон, потом я отдал ей свой старый айфон. И она наивно, как ребенок, начала им пользоваться. Для родителей знакомство со смартфонами — как для детей, которые первый раз видят игрушку и не понимают, как она работает. Я наблюдал за этим, и мне показалось, что это мило и очень интересно. Дальше из этого зерна вырос фильм «Далекие близкие». Профессия главного героя появилась после рассказа подруги. Ее папа был географом и при этом очень мало путешествовал. Мне показалось, что это классный движок, который может круто сработать на нашу историю. Я начал объединять эти идеи. Все базовые вещи в фильмах обитают где-то рядом — услышал что-то от знакомых, увидел поведение других людей. После этого я начинаю писать. Стараюсь написать несколько сцен в день, набрасываю их в блокноте. Потом строю структуру, думаю, к чему это может привести. «Далекие близкие» мне помогала писать сценаристка Маша Меленевская, которая работала над сериалом «Обычная женщина». Она помогала как креативный продюсер и курировала сценарий.

— Даете актерам импровизировать на площадке? В «Далеких близких», например, есть импровизация?

— Я люблю импровизацию. Перед началом съемок всегда разговариваю с актерами на этот счет — можете отходить от сценария. Важно снять все, что написано в сценарии, но в то же время я бы хотел, чтобы вы сделали больше, чем там написано. Я монтирую кино сам, поэтому мне несложно что-то вырезать. Поэтому я прошу дать больше, дать импровизацию. А дальше решаю на монтаже. Именно поэтому я так боролся за то, чтобы в «Далеких близких» сыграл Евгений Сытый. Сначала с ним была подвешенная ситуация, и мы проводили большой кастинг. А я держался за Сытого, потому что он приходил ко мне на пробы на другом проекте. Он мне тогда очень понравился. Есть актеры, которые играют, а он вот такой, какой есть. Я понимал, что в этот фильм он круто вписывается. Я писал сценарий и в некоторых сценах представлял именно Сытого. И он здорово импровизировал. Он мог прочитать текст по сценарию, а потом такого наплести классного, что на монтаже думаешь: «Блин, как это можно вообще не взять?» 

— Вы говорили, что в России недостаток позитивного и доброго кино. Есть ли оно сейчас и есть ли на него спрос?

— Сейчас спрос есть, и в ближайшем будущем он будет только расти. Потому что такая у нас реальность. Мы заметили тенденцию на «Далеких близких» — когда фильм шел в кинотеатрах, многие люди шли на него, чтобы забыться и поднять дух. Людям всегда нужно что-то хорошее. В телевизоре хорошее они найти не могут, в интернете — тоже. Кругом новости. Многим хочется отгородиться от всего, на полтора-два часа погрузиться в позитивный пузырь, который тебя немного подбодрит. Думаю, в ближайшие годы это будет актуально. Хоть я ни в коем случае не хочу, чтобы в ближайшем будущем у нас все было плохо. Сейчас многие фильмы с негативными названиями переносят или меняют названия, постеры. По этим тенденциям я понимаю, что люди не хотят бояться, они хотят чего-то светлого, доброго из своей прошлой жизни. Хотят укутаться в теплое одеяло и смотреть кино с большой чашкой чая. Ситуация непростая, но такое кино будет актуально. 

— Но это же в каком-то смысле просто побег от реальности. 

— Я сужу по себе. Раньше я смотрел больше противоречивых, сложных фильмов. Сейчас я смотрю по большей части легкое кино. Я подписан на новостные Telegram-каналы, и за день я настолько погружаюсь в ситуацию, что вечером хочется прийти домой и от этого сбежать. Хотя бы ненадолго. Жить в таком пузыре, не обращать внимания на то, что происходит, — конечно, в целом не круто. Следить нужно, но при этом можно уделять время своему психическому состоянию, приглушать крики вокруг и уделять внимание себе. Мне кажется, иногда сбегать можно, но ненадолго. И обязательно возвращаться обратно. 

— Тяжело работать в таком негативном инфополе?

— Тяжело. Когда мы были в Сочи на фестивале «Новый сезон», объявили мобилизацию. Конечно, в воздухе чувствовалось напряжение. Вроде фестиваль, праздник, а на всех лица нет, на обеде сидишь — все молчат. Это так странно. А мне нужно было в тот момент писать сценарий. Было сложно, конечно, прийти в себя. Хорошо, что тогда были съемки в Ташкенте. Мы сняли короткометражку, и это немного разгрузило. Я работал, устал, какое-то время не обращал внимания на то, что происходит, был сосредоточен на съемках. Работа помогает справляться с переживаниями. Но снимать — это еще не самое сложное. А вот писать сценарии и думать над новыми проектами — трудно. Тяжело сосредоточиться, и горизонт планирования сжался до нескольких дней. Если раньше я мог думать о долгосрочных проектах с путешествиями по всему миру, то сейчас планирую, чем буду заниматься через месяц. Конечно, это сказывается на творчестве. Все, что сейчас производится, будет отличаться от того, что производилось раньше, будет отпечаток. Мы живем в историческом моменте. 

— Вы снимаете кино обычно не в Москве и в Санкт-Петербурге. Какие территории в России, на ваш взгляд, недостаточно показаны в кино? Думали ли вы о том, где бы хотели снять следующие работы?

— Именно работа над короткометражками позволила мне посмотреть регионы. Я писал и снимал о людях, живущих в России, старался писать сценарии про разные регионы, чтобы показать людей из разных мест нашей страны. Иногда я пишу сценарий о локации, в которой хочу побывать. Этим профессия режиссера мне очень нравится (смеется). За все время мы со съемочной группой побывали в огромном количестве регионов: во Владивостоке, Хабаровске, Карелии, Мурманске, на Кавказе. Вокруг нас очень много красоты, которую мы не видим. Мне очень нравится север, меня очень впечатлил Владивосток и все Приморье. Там просто Новая Зеландия какая-то — можно снимать что-то в духе «Властелина колец». Острова полунеобетамые в океане, очень красивые. И Кавказ — он тоже очень крутой, и мне кажется, что недостаточно про него снято. Кабардино-Балкария, Эльбрус, Дагестан — все это безумно кинематографичные места. Сумасшедшие виды. А если выбирать конкретные регионы — это Владивосток и Кавказ. Там я бы хотел что-то снять и, надеюсь, сниму.

— У главных героев «Далеких близких» поначалу нет связи. В этом есть ваша рефлексия по поводу отсутствия отношений с отцом? И насколько вообще «Далекие близкие» личный фильм?

— Да, рефлексия есть. Это получается непроизвольно — все мои фильмы про взаимоотношения отца и сына. Раз я не видел отца, незнаком с ним, то могу фантазировать на этот счет: какой была бы моя жизнь, если бы у меня был отец, какие бы у нас были отношения, какие конфликты. Я начинаю собирать пазл этого несуществующего отца из героев фильмов. Чуть-чуть Серебрякова, чуть-чуть Сытого. Сейчас я снимал новую короткометражку — она тоже про отца и сына, называется «Чернильное море». И все эти образы понемножку — фоторобот фэнтезийного отца. Я думаю, все мои работы автобиографичны, но «Интервью», пожалуй, самый личный фильм. «Далекие близкие» про меня только в деталях, в основном — это художественная история. 

— После фильма «Портрет мамы» вы получали письма о том, что вдохновили взять детей из детдома тех, кто до этого не решался этого сделать. Какие отзывы вы получали после «Далеких близких»?

— Отзывов было много. Главным было: «Я позвонил своим родителям, с которыми давно не общался». Мне звонили ребята, которых я знаю близко, записывали видео, где они в слезах. Они поговорили с родителями после просмотра фильма и благодарили меня за фильм. Он подтолкнул их начать разговор с людьми, с которыми они перестали быть близки.

— Вы говорили, что у вас в ящике много сценариев, и вы снимаете фильмы, когда они становятся актуальными. В чем, на ваш взгляд, актуальность «Далеких близких», и какое актуальное кино вы бы хотели сейчас снять?

— Когда мы только начинали готовиться к съемкам, началась пандемия. Именно она подтолкнула людей к тому, чтобы больше путешествовать по России, ведь другие страны закрылись. Мы начали снимать фильм, почитали форумы, и оказалось, что люди уезжали то во Владивосток, то на Кавказ. Я мечтал о том, чтобы наш фильм подталкивал людей путешествовать. Чтобы они не только хотели позвонить родителям после просмотра, но и захотели проехаться по России, посмотрели, какая у нас красивая страна, какие пейзажи вокруг. Думаю, путешествия по России и взаимодействия с гаджетами были точно актуальны.

В феврале и марте по понятным причинам у нас пропала вся работа, и мы думали о том, закрывать ли наши проекты. Всеобщая депрессия, новостей хороших нет. И мы решили: «Снимем кино». Сделали что-то околофантастическое — про сумасшедшего парня, который жил в деревне, и его все считали дурачком. Он находит подружку, маленькую девочку. Сейчас я пересматриваю материал, монтируя, и кажется, что все было в тот момент очень актуальным, из-за холода, зимы, непонимания между людьми. Я выбрал жанр, в котором раньше никогда не работал, потому что сейчас хочется сбежать от реальности, спрятаться. Поэтому мы сняли такой околосайфай про инопланетян, я сейчас его монтирую, и он как раз был снят в марте-апреле. Сейчас мне хочется снимать что-то светлое, доброе, чтобы хотя бы тех ребят, которые с нами работают, объединить. Я хочу показать им, что можно что-то снимать и жить дальше. 

— Вы говорили, что чем уже рамки, тем лучше у вас работает голова. Сейчас, когда рамки уже некуда, вы того же мнения?

— Я долго занимался рекламой, а в ней очень жесткие рамки — целевая аудитория, конкретный возраст, гендер человека, его предпочтения. Из этих рамок я постепенно начал выбираться, но в то же время стал заключаться в собственные. Например, в территориальные. Я съездил во Владивосток и думал о том, какая там классная фактура. Теперь мои рамки — это локация Владивосток, профессия — моряк. Я начинаю думать о том, что может происходить с этими людьми, какие мои прежние идеи могут сработать, как их можно связать. Сейчас появляются такие рамки, которые я не ставил себе сам, но я вынужден в них работать.

— Нет у вас такого, что в столе лежат сценарии, вы читаете их, и понимаете — их точно не дадут снять?

— Не то что не дадут. Просто я сам, наверное, не хочу пока что снимать. Потому что это слишком противоречиво, это могут не понять. Такого, чтобы что-то не давали снять, у меня не было. Взять даже «Далеких близких». Нас поддерживал Минкульт. И я был уверен, что он будет как-то влиять на сценарий. Но они ничего не изменили. Может быть, я пока еще не тот режиссер и сценарист, который любит острые темы. Я сторонник общечеловеческих проблем и чувств: что-то про любовь, дружбу, семью. Пока мне это ближе.

— Вы говорили, что хотите стать счастливым пенсионером в конце пути. Сейчас вы движетесь к своей цели?

— Пока да. У нас с женой год назад родилась дочка, есть квартира и дача, пока все нормально. Все идет к тому, что, когда состаримся, будем жить на даче, выращивать урожай. Для меня важно, чтобы, когда я буду в возрасте, я смог путешествовать и отдыхать, получать удовольствие от жизни. А в творческом плане я бы был счастливым человеком, если бы стабильно снимал кино. Например, ежегодно выпускал полнометражный фильм. Мне хочется снимать хорошее кино, которое будут смотреть люди. У меня есть много идей, мыслей, тем, о которых я бы хотел поговорить со зрителями. Чтобы я и моя команда, с которой я работал, рос и снимал, шли к чему-то, чтобы у меня была фильмография. И по ней можно было посмотреть пейзажи нашей страны, вспомнить о родителях, подумать о бездомных собаках, прикоснуться к вопросам экологии, стать лучше. Может быть, это наивно, но мне хочется, чтобы было так.