Бен-аффект: Surge — кафкианский боевик с неистовым Беном Уишоу

Джозеф (Бен Уишоу) работает в службе безопасности лондонского аэропорта. «Колющее-режущее перевозите? Ручку положите в контейнер. С водой на борт нельзя. Поднимите, пожалуйста, руки», — это он. Человеческий сканер с металлодетектором на поясе. Пощупав с покерфейсом зашуганных пассажиров, Джозеф с пустым взглядом питается в присутствии коллег. У кого-то день рождения — принесли морковный торт. Не лучший выбор, тактично замечают гости. Кстати, у Лили (Жасмин Джобсон) проблемы с новым телевизором — не хочет, зараза, подключаться к ноутбуку. Потом — долгая дорога домой; голубизна униформы сливается с синей тоской обшивки сидений в метро. Тропинку к подъезду перегородит какой-то дятел на мотоцикле. Нужно ему, видите ли. Ужин — как в самолете: что-то из плена полиэтилена, вкус нрзбрч. Дорогой дневник, день сегодня как-то не задался. День рождения Джозефа.

Экспозиция «Аффекта» обильно намекает: что-то зреет. Джозеф слишком тихий. Пассажиры, которых он деликатно осматривает, слишком напуганы. Во время праздничного застолья Джозеф задумчиво грызет металлическую вилку, словно пересмотрел «Маззи». Дома — точит зуб об стакан. Следующий день — не лучше. Завидев издалека Лили, он пытается слиться со столбом. На работе очередной персонаж — со взглядом безумного проповедника, который как будто его узнает. «Дело не в нас, — дружелюбно сообщает Роршах на пенсии. — Это все планета. Но скоро все кончится. Просто иди за мной». Мужчину задержат, но Джозеф вроде и не против был пойти. Всяко какой-то смысл.

Нет его и на застолье с родителями. Пожилой отец долго и яростно паркуется. Мать нервно изучает скатерть, словно сомневаясь, не могла ли та все приготовить. Разговор не клеится; мама расстроена, что Джозеф увидел праздничный торт раньше времени; с отцом можно только помолчать. Окажется разбит и стакан: попрактиковавшись дома, Джозеф перекусит родительским сервизом. И тут что-то перещелкнет. На работе он будет валять дурака и изображать фонтан. По пути — с работы и на: нюхать чью-то шубу, передразнивать маленькую девочку, подтягиваться на поручнях, перескакивать через турникеты. Даже возьмет высоту: пойдет к приболевшей Лили, которая ему, очевидно, нравится, чтобы помочь с телевизором.

Камера Стюарта Бентли начнет трястись, едва поспевая за шебутным Джозефом. Из андроида он превращается в трикстера, которому все хочется попробовать на зуб, каждый шаг делать на последнем дыхании, аж подпрыгивая от нетерпения. Отбросить все формальности. Освободиться от чина и функции, формы и семейного ранга, раскачать внутреннюю порядочность и нормативность.

Проснувшуюся аддиктивность многие интерпретируют как неведомые ментальные трудности, но режиссер Энейл Кария, для которого «Аффект» — полнометражный дебют, в интервью сознается, что ничего такого не имел в виду. Его эмоциональный всплеск (другой перевод названия Surge) продиктован желанием жить настоящую жизнь. Без этих всех заданностей и тревог. В кино Кария, мол, предпочитает идти от сердца — так меньше удручает результат.

Потому сравнения «Аффекта» с фрондой Нового Голливуда («Таксист») или даже современным ремейком бунта («Джокер») так же отскакивают от фильма, как и попытки углядеть в нем традицию молодых рассерженных, чья юность, страшно представить, закончилась полвека назад. Кария если и молодой, то отчаянный; растерянный, запутавшийся в попытках отстроиться от всего и расправить плечи.

Ближе к кульминации камера будет симулировать эффект «глаза на выкате», уже утомившись поражаться выходкам Джозефа. Впрочем, ни одна из них не экстраординарна. «Аффект» — это кафкианский боевик, где К. (или Д.) объявляет партизанскую войну неисправным банкоматам и вечно закрытым на магнитные и железные ключи дверям, бюрократии банков и дорожному хамству, бессердечным семейным ритуалам и убаюкивающей роскоши люксов, где можно почувствовать хоть какое-то тепло, только вспоров брюхо матрасу и забравшись внутрь. Предварительно, конечно, все разворотив — и смартфон в придачу. Одиночество мегаполиса и смута среднего возраста закономерно перерастают в технофобию — эхо напрасно потраченных на девайсы минут.

Когда путешествие на край ночи подходит к концу, Джозеф словно перерождается — в своей постели, в животе родительского дома. Видит понимание в глазах матери. Слышит не дежурное «Как отметил с коллегами?», а «Каждый день с тех пор, как ты родился, я думаю: «Лишь бы с ним все было хорошо». Джозеф бунтует против мира, где требования безопасности превратились из заботы — в гиперопеку, формальность, шифр от десятка дверей, которые нужно пройти, чтобы услышать чей-то голос, вдохнуть чужой запах, согреть руку чьим-то теплом, чтобы вспомнить, что у тебя, кстати, тоже есть рука.

Кария не врет: эмоциональный хребет фильма, поддерживаемый нистагмой камеры и звуковыми контузиями, практически безупречен. В том же, что он пытается сказать, есть обтекаемость брошюры и абстракция тоста. Кажется, он не помнит лондонских терактов, посеявших эту тревогу. Кажется, ему очень повезло, что Surge показали на заре пандемии, когда что-то смутное витало в воздухе и электризовало подлокотники кресел.

Полтора года спустя куда четче видно, что предложить ему нечего. «Живите на полную катушку». Допустим. Но что делать с остальным механизмом, в который эта катушка встроена?