Искусство в каждом кадре: сериал «Новый Папа» в цитатах из литературы, живописи, скульптуры, музыки и кино

Новый Папа — сэр Джон Брэннокс в исполнении Джона Малковича — предстает перед зрителем английским аристократом, интровертом-меланхоликом, запертым в своем поместье и не знающим, куда деться от сплина. Парадоксально, что британец Лоу играет американца, а американец Малкович — британца. И не просто британца: его образ вызывает ассоциации сразу с несколькими яркими персонажами английской литературы. Один из них — Шерлок Холмс. Во-первых, сэр Джон, как и Холмс, курит трубку; у обоих есть значительная коллекция трубок и курительных принадлежностей.

Во-вторых, оба любят музыку. Шерлок играл на скрипке:

«Вечерами, положив скрипку на колени, он откидывался на спинку кресла, закрывал глаза и небрежно водил смычком по струнам».

Сэр Джон предпочитает скрипке арфу. Звуки арфы — первое, что ватиканская делегация слышит в доме Брэннокса. Эта печальная мелодия становится первым безмолвным монологом Нового Папы.

Ну а в-третьих — пагубное пристрастие обоих героев к наркотикам. Холмс употреблял морфий и кокаин, сэр Джон — некое вещество из загадочной шкатулки, которую всюду возит с собой.

Но еще больше Брэннокс похож на самого знаменитого героя английской литературы — шекспировского Гамлета. Концепцию «срединного пути», с которой и ассоциируется у кардиналов сэр Джон, можно интерпретировать не как разумный компромисс, а как отказ от выбора.

«Я решил не выбирать. Только в этом я действительно преуспел»,

«Конкретность — это не про меня», — будет повторять он.

Ватиканской делегации он прочитает лекцию о несовершенстве мира, развитии как единственном доказательстве жизни и задаст самому себе вопрос:

«Хочу ли я развиваться, хочу ли я жить»?

Все это очень созвучно с гамлетовским монологом «Быть или не быть»:

«Так всех нас в трусов превращает мысль,

И вянет, как цветок, решимость наша

В бесплодье умственного тупика» 

(перевод Бориса Пастернака).

Для того чтобы мы не сомневались в гамлетизме нового Папы, Соррентино даст совсем уж явную подсказку в конце четвертой серии (см. раздел Музыка).

В пятой серии Софи Дюбуа прощается с мужем, уезжающим на «неофициальную встречу», и садится за чтение «Преступления и наказания» Достоевского. Это можно трактовать, с одной стороны, как сюжетную подсказку — преступная связь Томаса Альтбрука с малолетней проституткой скоро будет раскрыта. А с другой — как намек на смысл следующей сцены, ночной прогулки Софи с Брэнноксом. И на психологическую трансформацию персонажа Малковича, к которой Софи имеет прямое отношение: историю «постепенного обновления человека, перерождения его, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью».

Интерьеры Апостольского дворца, папского кабинета, Сикстинской капеллы и собора Святого Петра, как и в случае с «Молодым Папой», были воспроизведены на студии «Чинечитта», в легендарном пятом павильоне, который сам Феллини не готов был променять ни на какую другую локацию на свете. Ватикан дал согласие лишь на натурные съемки, поэтому хотя бы площадь святого Петра в сериале настоящая.

Зато в Венеции — второй по значимости локации сериала — этих проблем не возникло, и Соррентино удалось работать там, где он хотел. Действие седьмой серии, в которой снимается наша Юлия Снигирь, почти полностью разворачивается в палаццо Дона делле Розе на Фондаменте Нове. Венецианский дож Леонардо Дона начал строительство этого дворца в 1610 году. Хозяин палаццо — персонаж Ульриха Томсена — говорит о проклятии дома: слишком уж много кровавых событий здесь произошло. И это недалеко от истины: с этим зданием действительно связано несколько загадочных смертей дожей и их родственников.

• Читайте также: путеводитель Антона Долина по Риму Феллини
  

Радиотрансляция дыхания Ленни, находящегося в коме, идет из легендарного здания — его хорошо видно, когда нам показывают фанатиков на площади. Это Скуола гранде ди Сан-Марко на Кампо Санти-Джованни э Паоло, одной из самых больших венецианских площадей. Скуола — это братство; с 1260 года на этом месте располагалось братство Святого Марка с больницей, приютом и классами. После пожара 1485 года здание было перестроено архитекторами Пьетро Ломбардо, Марио Кодусси и Бартоломео Боном в византийском стиле. С начала XIX века здесь размещается городская больница, а с 2013 года скуола открыта для туристов.

Роль замка Брэннокса исполнило знаменитое аббатство Вобурн, расположенное неподалеку от Лондона и построенное в середине XVIII века. Это главная резиденция герцогов и графов Бедфорд из дома Расселов, а аббатством она называется потому, что в XII по XVI век на этом месте находилась цистерцианская обитель. Считается, что одна из хозяек этого дома, Анна Мария Рассел, первой начала пить чай в пять часов вечера и заложила традицию Five o’clock Tea.

Соррентино и его группе разрешили снимать не только фасады аббатства, но и пустили внутрь. Здесь же снимались и ватиканские сцены: например, столовая, украшенная 24 венецианскими видами кисти Каналетто, играет две роли — и самой себя, и коридора Апостольского дворца.

Кардинал Войелло периодически навещает своего старого знакомого дона Миммо, который занимается разведением цветов в наскальном монастыре Святого Духа в Майелле. Эта маленькая тихая обитель, расположенная в провинции Пескара на высоте 1130 метров над уровнем моря, впервые упоминается в источниках XI века. С того самого времени монахи жили здесь в крайне стесненных условиях, и роскошная оранжерея, контрастирующая с суровостью этих мест, появилась исключительно по прихоти Соррентино.

Эстер, бывшая жена офицера швейцарской гвардии, тайно посещает роскошную виллу, где становится персонажем сюжета «красавица и чудовище»: за деньги она вступает в сексуальные отношения с юношей, страдающим гирсутизмом, то есть чрезмерным ростом волос. Каждый раз, когда она поднимается по лестнице, отчетливо видна картина «Ламентация, или Смерть первенца в Египте», написанная в 1877 году американским художником Чарльзом Спрэгом Пирсом и хранящаяся в Смитсоновском музее американского искусства в Вашингтоне. На ней изображено последствие одной из десяти казней египетских — родители оплакивают смерть ребенка:

«В полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египетской, от первенца фараона, сидевшего на престоле своем, до первенца узника, находившегося в темнице».

Потеря ребенка — ключевой мотив «Нового Папы», перевертыш главного мотива «Молодого Папы» — утраты родителей.

Несколько важных диалогов в «Новом Папе» разворачиваются на фоне ранней работы Адольфа Уильяма Бугро «Равенство перед смертью». Будущий классик академизма написал ее в 1848 году. Он изобразил темнокрылого ангела, накрывающего саваном тело молодого мужчины. Полотно находится в парижском музее д’Орсе, в кадре мы видим черно-белую копию. Возникает вопрос: почему Соррентино не использует цветную копию? Ответ очевиден — так картина выглядит более мрачной и жуткой. В сериале это работает как завуалированный спойлер, намек на развязку.

В скандальной заставке сериала с танцующими монахинями и неоновым крестом фигурирует репродукция картины Паоло Веронезе «Брак в Кане Галилейской», написанной в 1562–1563 годах для трапезной бенедиктинского аббатства в Венеции. Во время наполеоновских войн полотно было перевезено во Францию и передано в Лувр, где и находится до сих пор, напротив знаменитой «Джоконды». Италия оспаривает право Франции на это полотно и пытается вернуть его в Венецию, правда, пока безуспешно. 

В сериале это работает как ироничный комментарий Соррентино: монахини оказываются внутри свадебного сюжета, который в реальности им не суждено пережить. С другой стороны, это намек на чудеса Ленни: ведь именно на пиру в Кане Христос совершил свое первое чудо — превратил воду в вино.

Первая сцена первой серии скандально повторяет мотивы знаменитой статуи Джованни Лоренцо Бернини «Экстаз святой Терезы». Великий мастер барокко создал эту скульптурную композицию в 1645–1652 годах для римской церкви Санта Мария делла Витториа. Святая Тереза — испанская монахиня, которой явился ангел в образе прекрасного юноши и пронзил ее чрево золотой стрелой с огненным наконечником. Экстаз святой Терезы Бернини трактует как соединение духовного — возвышенного и плотского — эротического.

Соррентино показывает очень похожую сцену: монахиня, обмывающая тело Ленни, смотрит на него с вожделением, не может сдержать себя и в той же комнате предается греху самоудовлетворения. Причем Соррентино вслед за Бернини интерпретирует ее действия как слияние мистического и физического, но делает это совсем уж по-хулигански. Кстати, женский монастырь в Ватикане — тот самый, в котором по ночам монахини устраивают дискотеки, — по прихоти Соррентино носит имя святой Терезы.

Как и в «Молодом Папе», в новом сезоне «Пьета» Микеланджело Буонарроти фигурирует несколько раз — и как цитата, и как аллюзия. Именно эта скульптурная композиция пострадала больше всего в результате теракта в соборе Святого Петра, именно к ней монахини приносят тело Ленни в финале и к ней же отсылает кадр с героиней Юлии Снигирь, купающей сына в ванне.

Кульминация девятой серии и всего сезона — сцена объятий Пия XIII с людьми на площади Святого Петра. Папа спустился с балкона Сан-Пьетро и тут же снова возвысился, символически вознесся — его подхватили сотни рук и понесли над толпой к собору. Эта завораживающая сцена напоминает классическую живопись, например картину Бугро «Ореады». Но еще больше она вызывает ассоциации с современной фотографией. В частности, с работой молдавского фотографа Андрея Шушвалюка «Пранидхана». Толпа, множество рук, нимб, смерть, вознесение — совпадение этих мотивов кажется невероятным. Впрочем, Соррентино признавался, что действительно серьезно изучал современное искусство, он отсматривал тысячи работ, многие из которых не сохранились в оперативной памяти, но остались в бессознательном.

Едва ли не в каждой серии «Нового Папы» Соррентино использует шесть сюит для виолончели соло Иоганна Себастьяна Баха, написанные в 1717–1723 годах. Они считаются самыми тонкими и сложными для восприятия произведениями немецкого классика. Габриэль Гарсиа Маркес в повести «Вспоминая моих печальных шлюх» пишет о них так:

«Я считаю их самым мудрым, что есть в музыке, однако вместо того, чтобы, как обычно, успокоить, они ввергли меня в состояние тяжелейшей прострации. Я задремал на второй, которая кажется мне немного суматошной, и во сне жалоба виолончели смешалась с тоскливым гудком отчалившего судна».

Бах появляется уже в первой серии, но в полную мощь звучит начиная со второй, превращаясь в главную тему сэра Джона, выражение его меланхолии и душевных терзаний.

В «Новом Папе», в отличие от первого сезона, все беспрестанно поют и танцуют: песни и пляски открывают серии и закрывают их. В финале четвертой серии музыкальный номер исполняет даже «ватиканский сухарь» — малоэмоциональный кардинал Ассенте. Он танцует под поп-хит 2010 года — «Оркестрину» Паоло Конте. И вновь ироничный комментарий Соррентино: в тексте этой хулиганской песни звучат эротические намеки на связь с соблазнительной одалиской и несколько раз повторяется шекспировская фраза to be or not to be, что подчеркивает гамлетизм нового Папы.

В персональном кинотеатре сэр Джон и Софи Дюбуа смотрят два легендарных фильма эпохи Нового Голливуда — «Беспечный ездок» Денниса Хоппера (1969) и «Иисус Христос — суперзвезда» (1973) Нормана Джуисона, экранизацию одноименной рок-оперы Эндрю Ллойда Вебера и Тима Райса. Оба фильма отсылают к «неформальному» прошлому Брэннокса, что будет обыграно в последних сериях. А «Беспечный ездок», в котором есть знаменитая сцена наркотрипа, содержит намек на «химические увлечения» нового Папы и его бунт против родителей, не принимающих его таким, каков он есть.

Смелое соединение крестов и сутан с неоном и гламуром — продолжение антиклерикальных тенденций в итальянском кинематографе, одним из главных выразителем которых был Федерико Феллини. Наряды пап и кардиналов, позерство Ленни и Джона, дефиле аббатисы монастыря святой Терезы по столу, как по подиуму, — все это отсылает к эпизоду показа мод в Ватикане из фильма «Рим Феллини» (1972).

Перенося действие многих сцен в Венецию, Соррентино не может игнорировать великую картину Лукино Висконти «Смерть в Венеции» (1971), экранизацию одноименной новеллы Томаса Манна. Проезд сэра Джона в гондоле композиционно напоминает подобный кадр с Дирком Богардом из фильма Висконти. А проход Ленни по пляжу Лидо и погружение в море — финал картины Висконти, сцену смерти главного героя. Соррентино переворачивает ее с ног на голову, как часто делает в сериале: в море уходит не прекрасный юноша Тадзио, а сам главный герой, в котором соединяется то, что у Висконти было разделено: жизнь и смерть, вечность и молодость.

В сцене ритуального омовения фанатиков на пляже Лидо Соррентино расставляет их так, чтобы они стали похожи на персонажей австрийского режиссера Ульриха Зайдля. Симметрия кадра, взгляд в камеру, работа с телесностью — узнаваемые черты стиля Зайдля, показанные несколько издевательски. Любимых героев Соррентино придирчиво облачает в роскошные наряды, а нелюбимых — раздевает в стиле Зайдля.

Эпилог сериала строится на отсылке к фильму Стэнли Кубрика «Сияние» (1980): маленький Пий рассекает пространство анфилады Апостольского дворца на трехколесном велосипеде — так же, как это делает маленький Дэнни, катаясь по коридорам отеля. Кажущаяся на первый взгляд случайной, эта отсылка работает как один из важнейших ключей к фильму. Во-первых, еще раз обозначает главную тему сериала — сиротство и отцовство, а во-вторых, намекает на то, что все увиденное нами во втором сезоне могло быть ирреальным — например, видением Пия, находящегося в коме. Как и в «Сиянии», в «Новом Папе» перемешаны реальное и ирреальное, подлинное и воображаемое, и вполне может быть, что в действительности нет ни Франциска II, ни Иоанна Павла III, ни новейшего папы Войелло. А есть Пий XIII, который лежит в коме и видит сон-галлюцинацию, в котором он предстает то новым Папой, проживающим историю, перекликающуюся с его собственной, то молодым Папой, который пытается все это переосмыслить, «переварить». И, когда эта работа проделана, его сюжетная функция исчерпывается — и он умирает. Или уходит в вечность — кому как нравится.