Бомж, рок-звезда, домохозяйка, училка: «Манифесто» — триумф Кейт Бланшетт

Немецкий видеохудожник Джулиан Розенфельдт затеял «Манифесто» в 2015 году как видеоинсталляцию. Театральный режиссер Томас Остермайер познакомил его с Кейт Бланшетт. Актриса и художник выбрали 13 самых важных, по их мнению, для современной культуры текстов: от Маркса до Джармуша. Бланшетт их зачитала, Розенфельдт это дело снял. Сначала серию видеоработ выставили в Австралии, в тамошнем Center of the Moving Image. Потом — в берлинском музее современного искусства Hamburger Bahnhof. Наконец, минувшей зимой Розенфельдт разрозненные видеоработы из этого цикла объединил в фильм и показал его в Штатах, на фестивале Sundance. Теперь лента выходит в прокат.

Путь из галереи современного искусства в кинотеатр обычно сулит зрителям очередную атаку бойкого совриска на дряхлый мир «большого кино». Но нет. Розенфельдт — не Стив Маккуин и даже, боже упаси, не Сэм Тейлор-Вуд. При всем уважении, он не звезда биеннале и арт-ярмарок, не лауреат и не скандалист. Так, тихий мастеровой, представитель креативного класса. «Манифесто» не атакует кино. Наоборот, это редкий (а может, уникальный) пример того, как современное искусство пасует перед большим и значительным актерским мастерством.

Розенфельдт в «Манифесто» не пытается преодолеть выставочную природу своего фильма, а просто соединяет видеоработы в единый поток, при этом ни одну из них выдающейся не назвать. Полноценным фильмом «Манифесто» стал только благодаря исполнительнице главной роли.

Кейт Бланшетт превратила каждый сеанс выразительного чтения в маленький шедевр, в полноценную роль. Она здесь дает «анти-Станиславского». У того был «я в предлагаемых обстоятельствах», а здесь «чужой текст в обстоятельствах, предлагаемых мной». Иногда это столкновение иронично: «Манифест коммунистической партии», например, читает берлинский клошар с тележкой, груженой всяким барахлом. Где-то Бланшетт вскрывает в текстах юных максималистов новые смысловые пласты. Так, дадаистское прославление пустоты она превращает в надгробную речь на кладбище. Некоторые тексты — парой штрихов — превращает в карикатуру. Манифест «Флюксуса» — движения, созданного литовскими мигрантами в Штатах, — произносит с ярко выраженным акцентом. И принимает при этом образ русской дамы-хореографа с пахитоскойТонкая сигара из мелкого резаного табака в листе маиса — прим. ред. в зубах.

По кураторской концепции «Манифесто» — штука очень сиюминутная и примитивная. Текучка. Таким добром забит каждый выставочный сезон. Искусство про искусство, рефлексия на тему быстротечности истории. В том числе истории искусств. 100 лет — достаточный срок, чтобы ядерный потенциал кубизма, новой волны, флюксуса выветрился, оставив одну чистую форму. Розенфельдт эту нехитрую мысль и демонстрирует. Даже драматургию, само чередование эпизодов он строит как по учебнику «Современное искусство для чайников». Протащив зрителя через дюжину в меру девиантных эпизодов, выводит его в самую ожидаемую точку, в школу. Бланшетт в образе училки растолковывает детишкам кричалки Жан-Люка Годара и Джармуша. Те старательно, слово в слово, записывают. Риторика именно школьная, считывается даже морской свинкой: вчера дадаисты были хулиганами, а сегодня про них рассказывают в школе.

Повторюсь, что за рамки такой выпускной работы в школе молодого художника «Манифесто» выводит именно что Бланшетт. Ближе всего фильм оказывается не к галерейным экспериментам, а к «Корпорации «Святые моторы» Каракса. Оба фильма — гимн лицедею. Только у Каракса он больше смахивал на похоронный марш, а «Манифесто» же — про величие, а не про страдание.

Сюжет «Манифесто» — не история искусств, а триумф актера. Триумф над всем на свете: историей, комплексами, современным искусством, пафосом. Бланшетт лишена каких бы то ни было страхов и может сыграть что угодно и кого угодно. Легко превращается в бородатого бомжа, пьяную рок-звезду, домохозяйку, училку. Играет одновременно ведущую и корреспондента, который включается в прямой эфир с места событий. Захватывают именно ее азарт и кураж. То, насколько она готова работать с любым материалом — от манифестов Малевича до расписания электричек. Это она, а не Розенфельдт, их препарирует, превращает в драматургический материал, адаптирует под киноэкран. Она и правда единственная в своем роде настоящая кинодива наших дней, потому что доказывает, что кино не бессмысленно и не мертво. Что смотреть на себе подобного — только более дерзкого, смелого и так далее — удовольствие вечное. И человечеству оно никогда не надоест.