Искусственный интеллект, свободный художник: «Капля креацина» — диафильм с планеты Мальгаут

— «Спящий заяц» — прекрасная работа. Без Названия — единственный, кто сегодня удачно работает с креациновой плазмой. 200 граммов чистого креацина!

— А кто такой этот Без Названия? В моей коллекции есть его работы? И что такое «заяц»?

«Капля креацина». Диалог из первой серии

Сериалы бывают разные. Мастерские, серьезные, выдающиеся. Культовые, популярные, знаменитые. Бывают, хотя и редко, гениальные. И есть «Капля креацина», которую трудно отнести к какой-либо из этих категорий. Произведение не кинематографиста, а художника, «Капля…» была представлена в 2017 году в петербургской галерее Anna Nova. С тех пор гастролировала по выставочным залам, пролетев ниже радаров кинофестивальных отборщиков. Несмотря на современное многообразие площадок, собирающих разного рода экспериментальные фильмы, «в кино» она была показана лишь однажды. Эта единственная премьера состоялась под открытым небом в сибирском лесу на знаменитом Канском фестивале (в количестве лишь двух первых эпизодов), где ее и увидел впервые автор этих строк. Страной производства в каталоге была указана планета Мальгаут, где действительно разворачиваются события одной из серий.

Здесь самое время сказать, что «Капля креацина» — это восьмисерийный диафильм, каждый эпизод которого (продолжительностью от восьми до 11 минут) представляет собой набор сменяющих друг друга слайдов, снабженных подписями и аудиодорожкой. На слайдах красочная живопись в фирменной стилистике ее автора, художника Ростана Тавасиева, с игрушечными, мнимо эмблематическими (а также иероглифическими и арабскими) мотивами. Место действия — вселенная, время — далекое будущее, вместо людей — диковинные существа различной природы. Тема — искусство, или, точнее, арт-индустрия, будущего. Главный герой — художник Без Названия, состоит из нарисованной в мультипликационном стиле заячьей головы зеленого цвета с конусообразным голубым кристаллом над головой (предположительно символом креацина), установленной на чем-то вроде куска колонны, две оранжевые морковки и что-то вроде синей орбиты в районе нижней части тела. Прочие персонажи не менее, а чаще более схематичны. Плюшевая игрушечность, характерная для других работ Тавасиева, уступила слегка тревожной абстракции, украшенной холодно-атмосферным электронным саундтреком. Текст сопроводительных субтитров, зачитываемый голосом операционной системы MacOS (помощником типа Сири) с его особой интонацией и часто ошибочной расстановкой ударений и в отдельных словах, и внутри предложения, иронически усиливает эффект отстраненности и техногенной футуристической дегуманизации.

Теперь несколько слов о том, что за будущее перед нами. Как гласит уведомительный текст (а тизер излагает это еще более афористично), в XXI веке человечество окончательно переложит все решения на искусственный интеллект, а тот однажды осознает себя сперва произведением искусства, а вскоре — свободным художником. В ходе этого процесса в биоквантовом сознании будет впервые синтезирован креацин. «Сильнейший стимулятор творческих способностей и для квантовых нейромеханизмов, и для биологических существ», креацин спровоцирует быстрый рост многочисленных инопланетных цивилизаций. Создаваемое художниками искусство, в свою очередь, превратится в главный источник чистого креацина, благодаря чему роль галерей и различных форумов современного искусства — этих важных хабов во всемирной циркуляции креацина — резко возрастет, а занятие искусством станет не только сверхприбыльным, но и опасным. Дополнительная острота в том, что в биоквантовой реальности креацин способен служить не только стимулятором творческих процессов, но и настоящим топливом, позволяющим преодолевать, например, космические расстояния со скоростью воображения или производить те или иные силовые изменения в физическом мире, нередко непредсказуемые и разрушительные. На этой креациновой непредсказуемости основаны многие приключения героев фильма.

Каждая серия — законченный рассказ о той или иной передряге, в которую попадает Без Названия и из которой он благодаря стечению обстоятельств, а также своему художественному дарованию обычно ухитряется благополучно выбраться. Уже первая серия настраивает на житие (жанр, в дальнейшем выдерживаемый вполне строго): в результате чужой неосторожности Без Названия — к тому моменту талантливый, но недостаточно признанный — поглощен собственной креациновой плазмой (вместе с галеристкой и коллекционером, которому они пытались продать работу), но чудом остается жив, коротая время на случайно подвернувшемся астероиде. Во Вселенной все уверены, что художник погиб, став частью собственного произведения, и цены на его работы бешено взлетают. В следующих семи сериях Без Названия торжественно воскреснет в атмосфере планеты Мальгаут; откроет выставку «Скука и Политика»; займет должность ректора в академии художеств двухмерной, то есть совершенно плоской, звездной системы Ка; попадет в плен к всесильному деспоту, исполнив его, казалось, невыполнимое желание, и совершит ряд других ослепительных подвигов, достойных настоящей живой легенды креациновой эпохи и героя житийной литературы. Для легкомысленного жанра фэнтези характерен акцент на увлекательных приключениях, но здесь он не мешает рассмотреть экстравагантное будущее, через контуры которого угадывается проницательный взгляд на современность.

Итак, производство красоты и вообще любая творческая активность сплелись в неразрывном союзе с неким универсальным нейростимулятором. Высокое искусство, этот почтенный объект баумгартеновской эстетики — того самого «чувственного знания» (cognitio sensitiva), которое всегда было немножко смешанным, неясным (confusa), — без всякого конфуза и неопределенности укоренилось во вполне «низменной» практике наркотической (наподобие кокаиновой или амфетаминовой) зависимости, став практически ей синонимичным (наличие креацина всегда означает могучий творческий потенциал, производящий новые порции креацина). Со времен Аристотеля эстетическое воздействие понималось как катарсис — термин, многие столетия используемый также и в медицинском контексте как очищение в результате действия слабительного или клизмы. Искусство будущего больше не очищает, а стимулирует новую выработку креацина, гарантируя продолжение эйфории.

Трудно не заметить, что с точки зрения классической культуры подобная волшебная экономика выглядит скандально. Несмотря на почтенную традицию употребления человечеством психоактивных веществ и не менее давнюю связь этой традиции с ритуалами и с творчеством, никакой наркотик не может, по общему мнению, превратить бездарность в талант, да и быть наркоманом еще, мягко говоря, не значит быть художником. Однако «Капля креацина» как бы намекает нам, что такое понимание вопроса может однажды остаться в прошлом и, возможно, уже сегодня выглядит устаревшим. В самом деле, с точки зрения капиталистической современности, когда практически все живое и неживое вокруг рано или поздно, добровольно или принудительно подчиняется требованиям эффективного менеджмента, процедурам оптимизации и автоматизации (сколь угодно грамотным или, наоборот, некомпетентным, безумным и варварским), превращение искусства в некий лицензированный результат, достигаемый строго через определенные биохимические процедуры, смотрится на каком-то этапе развития технологий вполне закономерно и естественно.

Рассмотрения заслуживает и другая не самая тривиальная идея сериала – что искусство (в частности, изобразительное) суть не что иное, как наркотик. Здесь имеет смысл вспомнить Антонена Арто, чьи интуиции имеют на удивление много общего с тем, что мы видим в сериале Тавасиева. Будучи тяжелым опийным наркоманом, то есть не понаслышке знавший, о чем говорит, Арто сравнивал просмотр кино с «инъекцией морфина […], действующей непосредственно на серое вещество мозга»Цит. по: FlittermannLewis, S. The Image and the Spark: Dulac and Artaud Revisited. – В книге: Dada and Surrealist Film, R. Kuenzli (ed.). Cambridge MA: MIT Press, 1996 — прим. Е.М.. Ассоциация с французским визионером может показаться слишком произвольной (где Арто и где Тавасиев), но она не ограничивается простым указанием на химическую природу воздействия искусства. Не менее важно наблюдаемое нами в «Капле креацина», пусть и в самой условной, упрощенной форме, алхимическое превращение внутреннего во внешнее. Арто верил, что в будущем «жизнь — или то, что мы называем жизнью, — станет неотделимой от ума. Глубокая ментальная территория [в английском издании: profound mental terrain] начнет прорываться на поверхность»Цит. по: Barber, S. The Screaming Body: Antonin Artaud. – Film Projects, Drawings and Sound Recordings. London: Creation Books, 1999 — прим. Е.М.. Также он считал, что кино лучше, чем любой другой вид искусства, способно отслеживать эти ментальные движения: «Использование кинематографа для рассказывания историй или для записи внешней реальности лишает его лучших из его ресурсов и препятствует его самой глубокой цели […] выразить элементы мышления, внутреннее сознание»Там же, с. 39 — прим. Е.М.. Из сериала мы не так уж много знаем о форме и содержании работ, которые создает Без Названия, — в основном это названия и обстоятельства возникновения (в первой серии, впрочем, мы видим работу «Спящий заяц»), но несомненно, что его искусство имеет дело и с изображением, и с сознанием (поскольку в биоквантовой реальности искусство создается через определенные техники сознания), и с движением изображений, то есть с технологиями, в какой-то мере восходящими к кинематографу. Пусть в упрощенной, комиксовой форме, но, похоже, этот описываемый Арто иммерсивный «прорыв наружу» идей, стремительно обретающих плоть реальности, и происходит в сериале. В каждой серии мы видим, как художники, галеристы и управленцы высокого ранга преобразуют окружающую среду, придавая ей посредством воображения ту или иную форму.

Любопытно, однако, что триумф красоты и интеллекта, их высшее признание, о котором, казалось бы, люди искусства в наше время могут только мечтать, вовсе не привел космическое сообщество к какой-либо гармонизации или упорядочиванию социальной жизни. Скорее он подтвердил давнюю уверенность Платона, что излишняя увлеченность художествами ведет любое государство к неуправляемому хаосу. Впрочем, основные проблемы, как и всегда, исходят от гигантских корпораций, сумасбродных правителей и «тайных зловещих обществ». Нестабильная реальность, в которой, по выражению Ницше, нет ничего, кроме становления, напоминает описания Поля Вирильо, глубже прочих осознавшего связь оптического иллюзионизма (в том числе проходящих под «мирными грифами» искусства или кинематографа) и современных военных технологий, становящихся все более дистанцированными и могущественными. Если воображение неотличимо от реальности, пророчество Вирильо о том, что «наша общая судьба — стать фильмом»См.: Virilio, P. The Last Vehicle. — В книге: Hatred of Capitalism: A Semiotext(e) Reader, C. Kraus & S. Lotringer (eds). New York: Semiotext(e), 2001 — прим. Е.М., можно считать сбывшимся.

Как и многие деликатные и ни на что не похожие произведения, «Капля креацина» не стала громким явлением, не оказала влияния на остальной процесс, не предвосхитила какие-либо передовые тренды. Нельзя даже сказать, что она сильно впечатляет визуально или технически. Однако с высокой долей вероятности это самый необычный сериал, который вы (не) видели за многие годы.