Авторы номера исследуют переходы между различными видами искусства, включая адаптацию литературы в кино и видеоигр в другие жанры. В номере обсуждаются современные российские экранизации, переосмысление традиционных форм искусства и феномен "автофикшн" в творчестве его представителей.

10 фильмов чехословацкой новой волны, которые нужно посмотреть всем в России в 2021 году

«Дело для начинающего палача», Павел Юрачек, 1970

Кинокритик Алиса Таёжная советует 10 обязательных к просмотру фильмов из Чехословакии с острой социальной критикой и не устаревшим оппозиционным посланием. Одним словом, смелое и бескомпромиссное кино на все времена.

Чехословацкая новая волна — уникальное движение в европейском кинематографе, вобравшее в себя одновременно визуальные и повествовательные эксперименты других европейских «новых волн» и политический заряд репрессированного общества 60-х Восточного блока. Оттепельные фильмы, но куда более радикальные в политической направленности, или nouvelle vague с артикулированным левым уклоном — фильмы Чехословакии о Второй мировой войне, бюрократии, патриархальном укладе и социальном расслоении отразили противоречия авторитарного государства между Востоком и Западом, которые раздирают нас 50–60 лет спустя.

«Шутка», Яромил Иреш
«Шутка», Яромил Иреш, 1968

Горькая трагикомедия по одноименному роману Милана Кундеры, опубликованному во времена относительной чехословацкой оттепели накануне Пражской весны. Главный герой Людвик больше десяти лет назад отправил своей тогдашней девушке открытку с шуткой «Оптимизм — опиум для народа. От здорового духа несет тупостью. Да здравствует Троцкий!», за которую был по доносу отправлен в штрафной батальон. Теперь, после нескольких лет репрессий и пережитого унижения, он возвращается чтобы отомстить доносчику через его жену. Но месть получается нелепой, а не героической, а мещанские обстоятельства только глубже засасывают героев в воронку безысходности: возмездие оборачивается фарсом. Критический фильм о всепроникающей цензуре и отсутствии широких жестов и больших поступков в картонных декорациях авторитаризма.

«Магазин на площади», Ян Кадар, Эльман Клос
«Магазин на площади», Ян Кадар, Эльман Клос, 1965

Пристальный взгляд на обыкновенный фашизм, в котором никто не видит ничего зазорного, если тирания санкционирована государством и поддерживается большинством. По плану нацистов во время пребывания войск в Словакии, в те годы добровольной союзницы Германии, еврейские дома и малый бизнес отходят местным «арийцам». Так не особенно востребованный плотник Тоно получает в распоряжение от брата по блату галантерейный магазинчик старой еврейки, похоронившей мужа еще в Первую мировую войну. Лояльность Гитлеру для большинства словаков того времени была способом улучшить жизненные условия и продвинуться по социальной лестнице, но Тоно, несмотря на давление настырной жены, задумывается, можно ли спасти хозяйку магазина от смерти. Авторы «Магазина на площади» разбираются в серых зонах мышления страшного времени: что в итоге решает судьбу евреев во времена Холокоста — безразличие, страх или лень окружающих?

«Сжигатель трупов», Юрай Герц
«Сжигатель трупов», Юрай Герц, 1969

Кафкианская черная комедия о крематории с новаторскими операторскими решениями и дерзким монтажом: в «Сжигателе трупов» нет ни одного проходного кадра, а каждая сцена снята минимум несколькими планами с неожиданными приближениями и отдалениями камеры. Начальник крематория Карел отлично знает свое дело: на превращение трупа в прах уходит чуть больше часа, нет человека — нет проблемы. Карел слывет интеллектуалом (то и дело обращается к «Тибетской книге мертвых») и с заботой относится к жене, сыну и дочери. Так что предложение от фашистских властей расширить крематорий для потребностей военного времени очень к месту: Карел, с одной стороны, повышает статус, с другой — зарабатывает положительное реноме доносами на знакомых евреев. Холодящий кровь хоррор о коллаборационизме, главный ужас которого — постепенный отказ от человеческого во имя абстрактных планов по «улучшению» вида: едкий черный юмор режиссера заставляет ерзать на стуле только сильнее. 

«О торжестве и гостях», Ян Немец
«О торжестве и гостях», Ян Немец, 1966

Чеховская трагикомедия о желании выслужиться и унизительной иерархии между начальством и подчиненными. Идиллический пикник как с картин соцреалистов прерывается, когда на торжество приходят непрошеные гости с требованием присоединиться к другому празднику неподалеку. Застигнутые врасплох нежелательным вторжением, какие-то гости замирают в нерешительности, большинство подыгрывает, а у одного хватает смелости оказать сопротивление, за что он мгновенно поплатится. «О торжестве и гостях» длится чуть больше часа, но, несмотря на короткий хронометраж, оставляет пространство для трактовок. За чей счет организован этот пикник на траве и не является ли вторжение высокопоставленных гостей продолжением той же вечеринки? Фильм Немеца — прямая, но изящная аллегория жизни в государстве, где твое благополучие и здоровье зависят от того, позвали ли тебя к общему столу.

«322», Душан Ганак
«322», Душан Ганак, 1969

Трагедия встречи человека, который часто шел на компромиссы с собственной совестью. Повар Лауко узнает про неприятный медицинский диагноз: начальство отстраняет его от работы, и на несколько дней перед помещением в больницу он остается наедине со своими мыслями о болезни и сожалениями о прошлом. То, что диагноз онкологический и, возможно, смертельный, главный герой не знает, но предчувствует: в направлении на госпитализацию указаны только цифры 322. В заболевании Лауко видит справедливую расплату за грехи: мы так и не узнаем всех подробностей — ясно лишь, что Лауко был причастен к репрессиям во время коллективизации в сельской Словакии. Путешествуя за город к могиле матери и перебрасываясь словами со случайными встречными, Лауко пытается собрать жизнь по кускам, предчувствуя неминуемую расплату. Режиссер работает средствами острого монтажа, статичных кадров, резкого чередования планов и ракурсов: распадающаяся на куски неблагополучная частная жизнь при сборке выглядит именно так.

«Адельгейд», Франтишек Влачил
«Адельгейд», Франтишек Влачил, 1969

Две бесприютных души, исковерканные войной, вынуждены соседствовать под одной крышей. Вернувшийся с войны с инвалидностью Виктор получает в свое распоряжение большой дом на земле, когда-то принадлежавшей гестаповцу и военному преступнику, отбывающему наказание. В усадьбе служанкой работает красивая дочь гестаповца Адельгейд: ее приставляют сиделкой к одинокому ветерану. Его изможденное сердце влюбляется в красивую и заботливую девушку, но, несмотря на сложившуюся привязанность, Адельгейд все еще ждет пропавшего без вести брата, чтобы он спас ее из этого плена. В вялотекущем романе дочери фашиста и травмированного солдата режиссер Франтишек Влачил изучает послевоенные отношения Германии и Чехословакии: жизнь вместе переплетается с травмой и подозрительностью. Клаустрофобическая мелодрама о власти и возмездии в приглушенных тонах предвосхитит фильмы Фассбиндера и куда более вычурного по форме «Ночного портье».

«...а пятый всадник — страх», Збынек Бриних
«...а пятый всадник — страх», Збынек Бриних, 1964

Страшная сказка о злоключениях еврейского доктора во времена Холокоста: четыре всадника Апокалипсиса никогда не прибывают в одиночестве. Еврейского врача Брауна во время репрессий отстраняют от работы и переводят на кафкианскую должность — переписывать и сортировать конфискованные у евреев вещи. Все моральные силы главного героя брошены на сопротивление реальности, когда к его дверям приходит беглый солдат сопротивления. Чтобы помочь ему найти обезболивающее, Браун пускается в путешествие по растерзанному родному городу. Выводящее из равновесия фортепиано и странствующая камера нагнетают тревогу: галлюцинации Брауна перемешиваются с фрагментами диалогов, а крупные планы конфискованных вещей — со средними планами улиц, где каждый репрессированный чувствует себя похищенным или чужаком. Вокруг Брауна — только фрагменты прерванных жизней: вещи и следы когда-то живших в Праге людей, чье существование в чумном городе кажется иллюзией. Магическое и страшное путешествие по сознанию, подсознанию и окружающей реальности до смерти напуганного человека, которого вот-вот раздавит молох эпохи.

«Ухо», Карел Кахиня
«Ухо», Карел Кахиня, 1970

Экранизация страшной пословицы авторитарных времен «Стены имеют уши», поставленная сразу после Пражской весны и преданная забвению до конца 1980-х из-за преследования сценариста Яна Прохазки: через год после выхода фильма автор скончался от рака. Вернувшиеся с правительственного приема чиновник и его жена обнаруживают, что в доме погасло электричество и отключен телефон и начинают параноить, что в этом замешана тайная полиция. Многие мелочи в доме намекают на то, что пара может быть под наблюдением, а чиновника репрессируют за недостаточную лояльность режиму. В поисках прослушивающего устройства в квартире двое супругов обнажают себя как эгоистичных, тревожных и трусливых людей, живущих под пятой режима и давно утративших доверие к себе и друг другу. Их брак наполнен клаустрофобией, их благополучие зависит от подковерной возни: относительно счастливая развязка погружает супругов в еще больший страх за будущее, в котором от них почти ничего не зависит. 

«Возвращение блудного сына», Эвальд Шорм
«Возвращение блудного сына», Эвальд Шорм, 1967

Экзистенциальная драма о нервном срыве и зыбкости нормы в рамках психиатрической системы. «Возвращение блудного сына» начинается с осторожных титров: «Фильм, который вы увидите, не имеет никакого отношения к реальности. Это просто пьеса, в которой все искажено и преувеличено. В жизни все не так». В кино авторитарных времен это значит только одно: реальнее некуда. Обычный инженер Ян ничем не производит впечатление психически больного человека: у него есть любимая жена и маленькая дочка, приличная работа и социальный статус. Но попытка самоубийства приводит его в психиатрический диспансер: местную «палату номер 6», где встречаются интересные маргиналы, куда более «нормальные», чем люди вне застенка. Положение усложняют легкие романы обоих супругов на стороне: несмотря на чувства друг другу, они никак не могут найти подходящих слов для откровенного разговора об общих проблемах. Формально не политизированная драма Шорма критикует общество, в котором невозможно быть откровенным с самыми близкими: многолетняя фрустрация и коллективное лицемерие приводят людей к суициду как единственному способу порвать замкнутый круг.

«Дело для начинающего палача», Павел Юрачек
«Дело для начинающего палача», Павел Юрачек, 1970

Вдохновленная «Путешествиями Гулливера» и «Алисой в Зазеркалье» сюрреалистическая притча сценариста «Маргариток» о внезапном путешествии обычного человека в недра воспоминаний и абсурдный альтернативный мир. Случайно переехав одетого в костюм кролика с часами, господин Гулливер оказывается перед домом своего детства, войдя в который теряет связь с реальностью. В алогичном городе Балибарни ему запрещено разговаривать (по местным законам понедельник — день молчания), а нежданное появление Гулливера приводит к непредсказуемым репрессиям или санкциям. В сюжете не объясняется большинство странных приключений Гулливера: Балибарни — заколдованное пространство с недоступными пониманию правилами, спонтанно возникающими второстепенными персонажами и властными самодурами. Стараясь не попасть в западню, главный герой остерегается каждого следующего шага: яркая аллегория на тоталитаризм с неписаными правилами, где шаг в любую сторону может означать внезапный конец игры.

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Safari