«Избушка» на детских ножках: хоррор о том, что семья — это секта

Экс-супруги Ричард (Ричард Армитедж) и Лаура (Алисия Сильверстоун) встречаются, только когда она привозит к нему на время детей — сына Эйдана (Джейден Мертелл из стивенкинговского «Оно») и дочь Мию (Лия Макхью). В канун Дня благодарения Ричард сообщает бывшей жене, что им пора развестись окончательно: он собирается жениться на молодой Грейс (Райли Кио) — странноватой девушке, чье детство прошло в религиозной общине. Лаура реагирует на это известие как на конец света: выпивает бокал вина и с дикой улыбкой пускает себе пулю в лоб. Спустя полгода, уже под Рождество, Ричард пытается сшить семью из того, что есть: уговаривает детей поехать с Грейс в загородный домик, чтобы покататься на коньках, полюбоваться заснеженным лесом и найти с будущей мачехой общий язык. Совместный досуг в избушке, где полно маминых вещей и будто даже витает ее дух, идет не слишком удачно, но становится совсем тяжело, когда очень занятой Ричард на пару дней уезжает по делам. Нечто — то ли внутреннее напряжение между детьми и новой папиной возлюбленной, то ли мстительный дух Лауры — начинает бормотать в темных углах, воровать вещи и даже убивает маленькую белую собачку.

«Избушка» (The Lodge) дуэта Северин Фиала и Вероники Франц начинается с пугающе подробного кукольного домика в комнате Мии, который, как вскоре выяснится, построен по образу и подобию того коттеджа, куда семейство отправится зализывать психологические раны и выстраивать новую коммуникацию после смерти Лауры. Не самый редкий образ в хоррорах, скрупулезно выстроенный кукольный дом в потоке новейших фильмов ужасов навевает ассоциации с «Реинкарнацией» (2018) Ари Астера — другой драматической страшилкой о кошмаре семейной токсичности. Дальнейшие акценты режиссерского дуэта только укрепляют эту ассоциативную связь: самоубийство, тотальное недоверие, темное прошлое Грейс, которая в 12-летнем возрасте оказалась избрана лидером секты радикальных христиан для того, чтобы зафиксировать на камеру массовый суицид истово верующих; бесконечная религиозная атрибутика — от нательного крестика и картины со святой до дома в виде креста (это, впрочем, мог быть и морок).

Впрочем, «Избушка» не торопится тянуть вслед за христианской символикой ее демоническую антитезу. Австрийские режиссеры, сотрудничающие уже две с половиной картины (0,5 — это альманах «Справочник зла»), насыщали крестами кадр и в первом совместном опыте — летнем хорроре «Спокойной ночи, мамочка» (2014), снятом под явным воздействием Ульриха Зайдля, супруга Франц. Там умеренно популярная и свеже разведенная телеведущая попала в автокатастрофу, пережила операцию на лице и стала вести себя более нервно, отчего сыновья-близнецы засомневались: а мать ли под бинтами.

В декорациях австрийского поля хоррор о расщепленной идентичности, приправленный европейской религиозностью и тотальной заботой социальных служб, складывался в полуденный кошмар как матери, потерявшей связь с детьми, так и ребенка, будто лишившегося привычной родительской фигуры. Двусмысленность ситуации (в какой-то момент начинает казаться, что под бинтами действительно посторонний человек) эффектно рифмовались с многочисленными отражениями, а австрийская природа — живописные поля, сумрачный лес, высоченная кукуруза — создавали эффект лимба, потустороннего мира, куда попадают после смерти неопределившиеся.

Этого же эффекта, но в зимней американской глубинке Франц и Фиала добиваются в «Избушке»: совершенство дизайнерских домов соседствует с бесконечной белизной, напоминающей душевную пустоту, в которой оказался квартет героев. Разумеется, эта ледяная первозданность, напоминающая заснеженные версии картин Эндрю Уайета, будет нарушаться: то фигурами ангелов, которых дети рисуют в снегу, то дурными предзнаменования, а то и трупами. Примечательно, что клубок насилия у режиссерского дуэта всегда запускает убийство домашнего животного: в «Мамочке» первой жертвой оказывается найденный мальчишками в склепе кот, в «Избушке» — уже упомянутый песик.

По Фиала и Франц, засечь червоточину в человеческом сердце можно уже на этой стадии: не случайно дети в одной картине увлечены разведением мадагаскарских тараканов, а в другой Миа заботится об артемиях — крохотных прозрачных рачках. Грейс говорит девочке, что завести собаку — хороший способ научиться заботе о чужой жизни. Эта проблема ответственности и подчинения живописуется подробно: отношения детей к питомцам рифмуется с тем, как родители выстраивают коммуникацию с чадами, а следом режиссеры берут выше — подобным образом строится и условный договор между человеком и богом. Ключевая загадка «Избушки» — сохранила ли Грейс верность фанатичным идеям секты, которая покончила с собой у нее на глазах, когда девушке было 12 лет. В пару к нему, правда, идет вопрос: насколько глубоко проникли идеи покойной матери в головы детей, винящих в смерти Лауры именно Грейс. И как оказывается, в стрессовой ситуации люди хватаются не за здравый смысл, а за «первобытное» — то есть то, что им полагалось принять на веру в детстве.

Если фильм «Спокойной ночи, мамочка» носил отпечаток Бергмана (в частности, «Персоны», 1966) и французского экстремизма, то «Избушка» с навязчивой религиозной символикой удачно вписывается в пул новейших американских хорроров — от упомянутой «Реинкарнации» до тягучих слоубернеровОчень неспешные хорроры вроде «Февраля» Оза Перкинса — прим. автора, где насилие, как и месть, подается зрителю почти в ледяном состоянии. Франц и Фиала ловко передают древесный запах и ледяной дискомфорт удаленной от цивилизации избушки, разыгрывая в этих декорациях не самый увлекательный сюжет о проваленной коммуникации всех со всеми. Людей друг с другом, животными и богом.

Ключевой образ здесь — кукла Мии, с которой она не расстается, воспринимая крохотную фигурку как последнюю связь с матерью. Низведение человека до образа, уже исследованное режиссерами в «Мамочке», тут оборачивается пугающими фантомами, потерей связи с действительностью. Не случайно на подоконнике в одной из комнат стоит фигурка Персея, обезглавившего Горгону, — мифологическое создание, превращавшее всех в камень, то есть неспособное к адекватной коммуникации. Однако двухчасовой прогулки по сугробам для этой чересчур подробно изложенной мысли, кажется, многовато — могут замерзнуть уши.