Усталая Москва: «Айка» как драма выживания в российской столице

«Талайбекова! Ребенок плачет. Давай кормить ребенка». Айка (Самал Еслямова) шарахается от двери и прячется в туалетной кабинке. Серовато-белый кафель, облупившаяся краска — российская государственная больница, точнее — роддом. Когда голос затихает, Айка, озираясь, выбирается из кабинки и кидается к заклеенному на зиму окну. Она рвет на себя раму так, словно от этого зависит ее жизнь (в общем, так и есть), рама сдается, впуская в помещение морозный воздух, и Айка быстро вылезает на улицу. В роддоме остается ребенок, которого она не может себе позволить.

Фильм Сергея Дворцевого о мигрантке из Киргизии, показанный в конкурсе Каннского фестиваля и попавший в шорт-лист «Оскара» от Казахстана (Россия выдвинула на премию «Собибор» — с предсказуемым результатом), заставляет вспомнить одновременно о кино братьев Дарденн с их сложным этическим кодом и о survival moviesЖанр фильмов, посвященных выживанию в экстремальных условиях, будь то «Выживший» или «127 часов». Ледяная пустыня, неприступная скала, необитаемый остров — привычные декорации фильма о цепляющемся за жизнь, но в «Айке» враждебной средой для героини становится занесенная снегом (к изумлению коммунальных служб) Москва. Мигрантский мир, показанный Дворцевым, — реальность, параллельная официальной, невидимая для одних и единственно возможная для других. Тесное — сон вповалку — жилье, тяжелая физическая работа, на которой в любой момент могут обмануть и не заплатить, отсутствие медицинской помощи (у Айки маточное кровотечение, которое она переносит на ногах), долги, постоянная опасность и бесправие. С другой стороны — парадно-выходная, готовящаяся к чемпионату мира по футболу (плакаты, телевизионные сюжеты), усталая сама от себя Москва. Беды Айки громоздятся одна на другую, и мы видим ее в состоянии, в котором ничего невозможно о ней понять. Рефлексия — это роскошь, о которой в ее обстоятельствах не может быть речи, и Айка лжет, бросает, угрожает, просит, подчиняясь инстинкту самосохранения, единственному внутреннему голосу, который не стала в себе глушить. Мы не знаем, что была у нее за жизнь, не знаем, легко или тяжело далось ей решение оставить ребенка, не знаем и не можем судить. Айка хорошо говорит по-русски, она умная, целеустремленная, мечтает о своем деле, но в момент, когда она попадает в поле зрения внимательной камеры Дворцевого, это все уже не имеет для нее значения, она расчеловечена до цепляющегося за жизнь зверя.

«Айка» — тест на способность к эмпатии, схождение в мир, который кому-то выгоднее, а кому-то проще не замечать. Устроенный, как водоворот, фильм с помощью длинных, сложно скроенных планов затягивает зрителя на дно воронки, туда, где не слышно ничего, кроме собственного сбитого от беспрерывного бега и оглушающей боли дыхания. Каждый вдох — еще один шанс дожить до завтра. «Айку» снимали шесть лет, но заканчивали работу над картиной фактически накануне показа в Каннах, после которого председатель жюри Кейт Бланшетт обняла Самал Еслямову, сыгравшую Айку, — объятие, как выяснилось несколько дней спустя, означавшее приз за лучшую женскую роль. И ритм этого не унижающего героев ни жалостью, ни осуждением фильма отражает сложную кардиограмму его долгого создания: он одновременно основательный и энергичный, длинный и торопящийся, бьющийся так же странно, как чье-то решившее онеметь сердце.