Непуганый: русский абсурд в «Человеке из Подольска»

«Человек из Подольска», абсурдный случай из жизни тридцатитрехлетнего Николая, — самая популярная пьеса в российском репертуарном театре последних трех лет. Комедия прозаика и поэта Дмитрия Данилова попала в театральный мир (как водится, самый открытый и легкий на подъем) в 2017 году, после шорт-листа драматургического конкурса «Ремарка». Стартом для новой жизни писателя в качестве драматурга послужил одноименный спектакль Михаила Угарова в «Театре.doc» — это после него Дмитрий Данилов получил в 2018 году «Золотую маску». Пьеса идет по стране: в «Театре.doc» артисты играют ее очень точно и без нажима; в питерском «Приюте комедианта» Михаил Бычков сделал реалистичную фантасмагорию; во владивостокском Молодежном театре Талгат Баталов превратил ее в экшн — и так далее, версий великое множество. Успех новой пьесы не частое явление в российском театре; «Человек из Подольска» же полюбили все без исключения — за триединство структуры (все происходит в одном месте, почти в одно время и в русле одного действия), за ловкость диалога, на котором строится клаустрофобическая ситуация допроса, и за убедительный релятивизм месседжа, который качает в зависимости от интерпретации от ненависти к ментам до любви к скромной родине.

В 2012 году вышел роман Данилова «Описание города», лирический герой которого поставил себе задачу — выбрать город и, побывав в нем несколько раз, описать его и сделать родным, «чтоб вошел в печенки». Эпиграфом к роману взяты строчки из стихотворения Данилы Давыдова «Я знаю есть город / он совсем никакой». А финал звучит так: «Надо как-нибудь так сделать, чтобы больше сюда не приезжать». Герой Данилова занят именно тем, что полицейские в «Человеке из Подольска» просят делать своего подопечного, пойманного ими на Курском вокзале Николая, мечтающего об Амстердаме, а не о стенах подъезда хрущевки, где он живет вместе с мамой. Герой «Описания города» кропотливо, системно фиксирует все, что видит в незнакомом и не самом красивом на свете месте: расклеенные объявления, пейзажи, гостиничные холлы, железнодорожные платформы. Полицейские зовут это Реальностью и пишут с заглавной буквы. Но Николай, в отличие от героя романа, сопротивляется прививаемой ему любви к Реальности. В фильме Семена Серзина глухой ужас перед любым подавлением свободы частного человека становится главной темой. Сам по себе взгляд Вадика Королева, играющего главную роль, исполнен растерянного, но все же стойкого и органически присущего ему непонимания ментовской доброй воли, оборачивающейся насилием. Материализуется этот вялый протест в сцене мечты, когда Николай, взяв со стены огнетушитель, разбивает череп госпожи полицейской (Виктория Исакова) со словами «Вот тебе, солнечная женщина!», а остальных кладет из табельного оружия.

Спорное отношение к реальности, звучащее в пьесе «Человек из Подольска», ранит новодрамовский театр в самое сердце, ведь именно реальностью он занимался в 2000-е, подрывая аполитичность и асоциальность российского театра, не желающего говорить про жизнь в ободранных хрущевках. И вот ясно выраженное сомнение, потому что дискурс «смотрите по сторонам» и «разглядите в Подольске красоту» захвачен властью и профессиональными патриотами. Как только это произошло — пусть даже на фиктивном уровне, цинично имитирующем эту самую любовь к родным промзонам, что и делает героиня Исаковой, жесткая, ухоженная госпожа, — о реальности с заглавной буквы стало неловко говорить. Или же нужно ее отстаивать. Но Данилов делает героем парня, не защищенного ни любовью к профессии, ни потенцией к жизни, ни идеями. Именно этот момент принципиален для пьесы, все действие которой построено на беседах разной степени абсурдности, прессинга и манипуляции. Отечественный театр промахнул мимо многих пьес, написанных с позиции подлинного внимания к реальности и неотчужденного от нее героя, но искренне полюбил пьесу «Человек из Подольска», в которой интерес к реальности апроприирован властью и вменяется ею жителям Москвы и ближайшего Подмосковья.

Диалог в этой пьесе — структурообразующий элемент; он двигает действие, совершающее большой и бессмысленный, кафкианский, как писали, круг. Герой с трудом догоняет, чего от него хотят менты, а менты играют в недоумевающих добрых и злых следователей, которые хотят добра россиянам. Действие в диалоге двигается от полного непонимания через череду абсурдных действий и допросов к финальному освобождению, которое имеет временный характер: в пьесе менты подбрасывают Николая до метро, в фильме его на ближайшей остановке настигает знакомый звук полицейской сирены. Именно с диалогом и с чисто театральным сохранением трех единств чуть поборолся режиссер вместе со сценаристом Юлией Лукшиной. Так появились начальный эпизод на вокзале, где Николая обворовывает цыганка, фантасмагорическая линия с офицером ДПС, в подчинении у которого рота гастарбайтеров в оранжевых жилетах, флэшбэки из 1980-х, где семья героя празднует некрасивый день рождения, а потом мама дарит мохеровый свитер и оборачивается соседом по отделению, уроженцем Химок. История отчасти выходит на улицу, раскапсулизируется. Но, искупавшись с госпожой Мариной в бассейне, побывав в своем детстве или посмотрев на дружно плавающих гастарбайтеров, Николай возвращается в ментовский кабинет — а там на подоконнике стоят все те же цветы и на столе у главного полицейского (отличная работа Владимира Майзингера) кивает лапкой японский манэки-нэко. Можно, конечно, сказать, что замыкается порочный круг тоскливой русской жизни. А можно — что истощается ресурс сюжета, написанного как театральный, рассчитанный на игру интонаций и обмен репликами текст.

Свой фильм, в котором так и не получается соприкосновения с пресловутой реальностью, о чем глумливо тоскуют русские менты, Семен Серзин прошивает концептуальными вставками, указывающими на невыносимо ужасный, потусторонний и до боли знакомый характер насилия. Временами мы видим происходящее глазами камеры наблюдения: в серо-белом мареве неслышно дергаются фигурки мучителей и их жертв, звучит музыка. Эта изнанка, негатив любого кажущегося мирным действия, совершенного в отделении полиции или еще какого-нибудь закрытого учреждения, и есть саспенс. То есть реальность там, где бьют и унижают, даже когда с виду все кажется приличным и цветным. Фильм «Человек из Подольска», по-юношески задорно снабженный музыкой, от «Гражданской обороны» до сочинений Вадика Королева, получился про скрытое и открытое насилие. Новым в этом старинном раскладе является фигура главного героя, сыгранного, может, и не очень умело, но содержащего в себе странную безмятежную уверенность в собственной неприкосновенности. И потому точно маркирующего время, в котором не так уж много осталось места для безотчетного страха перед «госпожой» и ее дубинкой.