«Елки последние»: Конец пушистой эпохи. Чем закончилась самая раздражающая российская франшиза

Тимур Бекмамбетов — человек невероятной целеустремленности, в его работе есть уверенность, присущая скорее изобретателям, чем кинорежиссерам. Он защищал буллет-таймыСъемка с помощью выстроенных панорамно фотоаппаратов, имитирующая замирание предметов в воздухе. Прием стал популярен после первой «Матрицы»., когда их считали дурновкусием, и десктоп-киноКино, в котором действие разворачивается на экране гаджетов., когда его называли однодневкой, и не прогадал. Его проекты живут по принципу «не баг, а фича»: даже добавление в каждый второй кадр гигантских логотипов Яндекса или Сбербанка стали частью авторского почерка. В елочной вселенной корпорации постепенно превратились в действующих лиц, местами даже более значительных, чем персонажи-люди.

То, как «Елки» год за годом, несмотря на штормовую критику, продолжали отстаивать стилистику гор конфетти, россыпи бокеНамеренная съемка фона не в фокусе, отчего задние источники света превращаются в неясные блики и никакущих, насквозь лживых историй про добрую доброту, вызывало смесь ужаса и уважения. И только теперь, когда Ургант и Светлаков в последний раз покрутились в предновогоднем чистилище и вырвались из лап его дурной бесконечности, становится понятно, что, хотим мы этого или нет, — «Елки» станут историческим артефактом, причем парадоксально честным.

Проект был задуман как долгожданное обновление, как попытка свергнуть тридцатилетнюю новогоднюю гегемонию пьяного Лукашина и заменить его чем-то посовременнее. Сначала Бекмамбетов попытался сделать это буквально, сняв продолжение истории Жени и Нади, но безуспешно. Тогда на роль новой парадигмы взяли альманах «Реальная любовь», хитовый фильм начала нулевых от британца Ричарда Кёртиса, который написал «Четыре свадьбы и одни похороны», «Ноттинг Хилл» и, по сути, стал соавтором идеологии «клевой Британии». «Реальную любовь» до сих пор смотрят в самолетах, вылетая в конце декабря в праздничную заграницу, так что эта история и сам Кёртис, который изменил имидж целой страны, — идеальная ролевая модель для того, чтобы перезапустить священный новогодний ритуал. Но ирония судьбы в том, что «Реальной любви» из франшизы за семь серий так и не вышло, зато «Елки последние» нашпигованы кадрами из шедевра Рязанова, как рождественская курица, что подсказывает нам: то была не ненависть, а лишь попытка избавиться от любовной одержимости, которая с треском провалилась. Избавиться от Лукашина невозможно.

А ведь пытались. Стремясь навсегда уйти от депрессивного мира заливной рыбы, «Елки» городили выдуманную, но желанную Россию будущего, где все живут очень хорошо, надо только использовать популярные социальные теории типа «шести рукопожатий» и помогать сиротам. В отличие от Кёртиса, который сумел создать рождественскую атмосферу радости и принятия, говоря при этом о чрезвычайно мрачных вещах (и даже не используя мимимишную магию снега, хотя у многих зрителей остались ложные воспоминания о заснеженной сказке), Бекмамбетов, певец больших форм, решил закормить зрителя блестками, искусственными белыми хлопьями, конфетти и салатами до состояния сахарной комы. Сюжеты «Елок» были не про нас с самого начала. Вернее, они были про каких-то других нас, которыми мы должны стать, когда умрет последний октябренок, Сколково станет инновационным центром Европы, а наша культура срастется с миром благосостояния из рекламных роликов «Кока-колы». В 2010-м это спорное целеполагание еще имело какой-то смысл. Еще можно было пофантазировать о связи всех со всеми в сказочной новогодней атмосфере: в первой части картонной девочке из детского дома помог вполне настоящий президент Медведев, которого специально записали для фильма — это даже круче, чем Хью Грант в роли премьер-министра. Но с каждой новой порцией историй про идеальных людей с фужерами мечта о единой стране, где в любой ситуации помощь обязательно придет, становилась все более и более анахроничной. Вдумайтесь в это: что-то стало слишком фальшивым даже для «Елок».

Поэтому после совсем уж завирущей пятой серии с Роскосмосом и нефтяниками во льдах упертым оптимистам понадобилась помощь мизантропа — и в перезапуск франшизы позвали Жору Крыжовникова. «Елки новые» в итоге действительно больше других похожи на правду. Беременная Снегурочка (Юлия Александрова), которая полушутя называет себя феминисткой четвертой волны, довольно горько, со спрятанной злой слезой добавляет, что сама справится со своей жизнью и еще поможет отцу ребенка, который ее бросил. Это уже не про единение, это манифест сильной женщины-одиночки, единственного постоянного стержня российского общества. Но подобная тревожная тональность так сильно выбивалась из общего хвойного строя, что долго не протянула. И уже в следующей серии богато наряженное дерево завалилось туда, откуда, собственно, и вырос сложный современный стиль Крыжовникова. В мир советской уклонистской комедии.

Последние «Елки» уже вовсю бурчат на российскую действительность, тут даже есть шутки про зарплаты врачам — прямо как в «Иронии…». Закадровый голос Константина Хабенского больше не дурит нас текстами-диктантами о необъятности родины. Он говорит напрямую, что «в нашей стране без веры не выжить». Вместо президента перед курантами выступает певица Брежнева (прямо как Пугачева в тяжелом 94-м), советует уметь прощать. Вторая совесть нации, Юля Александрова, тоже топит за прощение: ее героиня с трудом, но разрешает нерадивому папаше видеться со своим ребенком. Усатый Нагиев страдает от трудноопределимого кризиса русского мужчины и пытается повеситься, но приходит Елена Яковлева с холодцом, и все мирятся. А фоном, со всех экранов, грустная Надя из Ленинграда говорит все о том же, что и тридцать лет назад. Все вернулось на круги своя. Это бурчание людей, которые ничего не могут исправить, которым остается лишь принять жизнь такой, какая она есть. Даже бессмысленное противостояние парня в меховой шапке и питерского прощелыги в шарфе, своеобразного диетического заменителя Жени и Ипполита, — и то рассыпается в ничто. На прощание, Бекмамбетов собрал всех участников этих и других историй за одним столом, условным, как сферический конь в вакууме, и объявил: «Снято!»

«Елки», конечно, никогда не справлялись на «отлично» с драматическими или художественными задачами, но настроение создавали и деньги поднимали ежегодно, не хуже одноименного «чеса» для корпоративных ведущих, Дедов Морозов и Снегурочек, в честь которого они отчасти и названы. Неизвестно, сколько еще они бы могли успешно «чесать» на сезонной улыбке, но Бекмамбетов и его команда, кажется, больше не видят, чему можно даже глуповато порадоваться. Значит радоваться больше нечему. Дальше — только танки.