Наш любимый месяц цугуа: «Дневники Цугуа» Мигеля Гомеша и Морин Фазендейру

«Фильм был снят в условиях локдауна в промежутке между 17 августа и 10 сентября 2020 года», — сообщает один из финальных титров «Дневников Цугуа». Еще один фильм, придуманный внутри карантина и медитирующий на тему обездвиженности, в которую человеческие сообщества одновременно погрузились по счету три на всей планете? Действительно ли это то, что нам нужно сегодня, в августе-сентябре 2021-го? «Но, помимо прочего, это еще и вымысел», — будто бы на опережение сомнений оговариваются авторы в первой же фразе аннотации. И в самом деле, с изоляционными мотивами Мигель Гомеш и Морин Фазендейру поступают весьма игриво — обращают их вспять. Короткий дневник локдауна, проведенного в идиллической португальской провинции, начинается с пометки «День 22» и на протяжении следующих 100 минут движется в обратном направлении ко Дню первому. Конечно, подобная техника (не)обратимости изобретена не Гомешем и Фазендейру и многократно испробована, например, трансгрессивными французами — я имею в виду братьев Люмьер и их авангардное «Разрушение стены» 1896 года. И все же опрокинутая последовательность событий вносит в усыпляющий жанр карантинного кино непривычную тревожность от присутствия некой иноприродной сущности, немало влияющей на происходящее.

Не считая локдауна, главных героев в фильме трое. Криста, Карлото и Жоао в исполнении актеров с теми же именами, постоянных участников команды Гомеша, работавших с ним над амбициозной трилогией «Тысяча и одна ночь», среди них звезда португальского кино Карлото Котта, снимавшийся также у Габриеля Абрантеша, Рауля Руиса, Вернера Шретера. С первых минут они, танцующие под рок-н-ролльный хит 70-х Фрэнки Валли, смотрятся как старомодные призраки, пронизанные бесконечным потоком кинематографических и литературных воспоминаний о вольности и свободе прошлого. Импровизированная вечеринка закончится поцелуем, став свидетелями которого, мы тут же отступим на день назад и уже из новой точки увидим те же самые эмоции, повторенные слова и намерения («Давайте устроим вечеринку?»), из которых проявится уже известная кульминация. Криста, Карлото и Жоао, оказавшись взаперти в пространстве некоего гостиничного двора, целями днями прогуливаются по ближайшему саду, коротают время за возведением оранжереи для растений и бабочек. Из-за временной перестановки мы становимся свидетелями того, как они минута за минутой экранного времени разбирают постройку. Крупный план иногда занимает натюрморт из гранатов и айвы, меняющих цвет и форму от гниения к спелости — так же от разложения к сворачиванию меняются фразы, желания и чувства по ходу повествования, в обратном направлении приближающего нас к первым дням августа.

Загадочный Цугуа, заявленный в названии фильма как владелец дневника и едва ли не главный герой, ни разу не появится в кадре. Потому что он и есть сам кадр, пространство для метаморфоз. Не человек, не отдельный объект, но сам месяц август, произнесенный задом наперед. Tsugua — August. Слово, рифмующее «Дневник» с ранним фильмом Гомеша «Наш любимый месяц август» и открывающее еще одну маленькую инверсию. Тогда, в 2008 году, рассказ начинался как импрессионистская этнографическая зарисовка о маленькой португальской деревне и ее обитателях, незаметно соскальзывая с документального уровня на частный и чувственный, оказываясь историей первой влюбленности пары вымышленных персонажей. «Цугуа» развивается в обратном направлении — открываясь восторженной сценой танца в ирреальном иллюминированном помещении и поцелуем, украшенным калейдоскопом цветомузыки, по мере отступления в прошлое преображаясь в фильм о съемках фильма. Стоит лишь привыкнуть к размеренному быту трех героев, их изолированному ритму, как в одной из повседневных сцен в кадр вторгаются посторонние, начиная хозяйствовать в доме. Точно так же в «Лице, которое ты заслуживаешь» Гомеша годами ранее из лихорадочного состояния главного героя в жилище из ниоткуда возникали семь гномов, запуская серию странных игр и приключений. Своей собственной игрой заняты и местные обитатели — члены съемочной группы, среди которых сами Мигель Гомеш и Морин Фазендейру. Так из романтической истории на фоне карантина «Дневник» проваливается в хаос документальных зарисовок. При новых обстоятельствах даже тот самый финальный поцелуй меняет значение, впервые появляясь в словах Кристы, прочитавшей сценарий и обеспокоенной мерами ковид-безопаности: «Я не стану ни с кем целоваться!»

Учитывая столь значительные стилистические скачки фильма, любопытно угадывать, какие из элементов привнесены Гомешем, а какие Фазендейру. Парадоксально, но кажется, будто бы именно документалистка Фазендейру, ранее работавшая с гипнотически красивыми found footage в «Моту Маева», ответственна за особенную материальность кадра и его поэтические свойства. А Гомеш, известный как распорядитель сказочных ситуаций и фантазий, вторгается в фильм с документальной фиксацией. В конце концов «Дневник» становится описанием проницаемой, призрачной границы между фактами и вымыслами. Между монотонной самоочевидностью быта, пойманного взаперти, и мечтами о параллельных мирах, узорах бабочек и нелинейности времени, что проявляются из повседневности, но затем неизбежно сворачиваются обратно в ее кокон.