Обезьяна, курица и детектив: «Что сделал Джек?» — новый фильм-псевдонуар Дэвида Линча

В этом стилизованном под пленку «нуаре» Линч одновременно в роли режиссера, сценариста, композитора, художника-постановщика и актера: он играет детектива, который проводит допрос обезьяны Джека (предположительно рот и голос обезьяны — это тоже Линч) — опасного мафиози, подозреваемого в убийстве, членстве в коммунистической партии и криминальных связях со всякими сомнительными птицами. Сюрреалистичное действие фильма происходит в закусочной на вокзале.

Проект Линча для Netflix снят при поддержке одного из крупнейших фондов современного искусства Fondation Cartier (гигантский капиталистический храм совриска в Париже), что неудивительно, ведь именно короткие метры режиссера — это пространство чистого арта, безумия и свободы с самых первых работ: «Шесть блюющих мужчин» (1966), «Абсурдная встреча со страхом» (1967), «Алфавит» (1968), «Бабушка» (1970) и других.

Ко многим короткометражкам Линч (как и здесь) писал музыку сам, так что другая недавняя картина «Муравьиная голова» (2018) представляет собой «живое полотно» — статичное изображение под авангардный индастриал Линча-композитора; на котором муравьи в течение 13 минут ползают по головке сыра в виде изуродованного лица на фоне урбанистического пейзажа. Визуальные решения же короткометражных фильмов «Индустриальная симфония #1. Сон девушки с разбитым сердцем» (1990) и «Индустриальный звуковой пейзаж»/«Индустриальный саундшафт» (2008) и вовсе подчинены логике и структуре их музыкального сопровождения, опять же полностью или частично (в «Индустриальной симфонии #1» музыка написана в соавторстве с Анджело Бадаламенти) созданного режиссером.

«Что сделал Джек?», без сомнения, самый смешной фильм Дэвида Линча, однако, (пост-)ирония здесь граничит с абсурдом, а юмор — с обезоруживающей наивностью. Смешное — всегда «какая-нибудь ошибка или уродство, не причиняющее страданий»Из «Поэтики» Аристотеля — здесь и далее примечание редакции, внутреннее несоответствие, несовершенство, абсурд и гротеск — обратная его сторона. Это смешение в целом характерно для режиссера и достигает апогея в «Кроликах» (2002), абсолютно беккетовском интернет-проекте с элементами ситкома.

Образы нуара столь просты, плоски и понятны, что сами по себе уже гротескны для человека, не включенного в контекст. В «Джеке» мы находим всю необходимую атрибутику: клубы сигаретного дыма (притом что герой Линча не курит, о чем прямо сообщается в фильме), контрастные светотени, напряженный диалог, нескончаемый дождь за окном. Есть здесь и свойственные жанру персонажи: роковой женщиной выступает курица, а (анти)героем — обезьяна. Сам Линч напоминает здесь другого своего не менее гротескного персонажа из «Твин Пикс» — агента ФБР Гордона Коула, разве что слегка более сдержанного и не такого глухого.

Повторяющиеся образы/смысловые пятна формируют кинопоэтику автора. Новый фильм Линча полнится перекрестными референсами и обсессивными самоцитатами. В кадре замечена очередная damn good cup of coffeeС английского — чертовски хороший кофе; отсылка к сериалу «Твин Пикс»; обезьяна отсылает к приквелу «Твин Пикс», цыплят мы видели в «Голове-ластике», а куриц — в «Стране тупых» и короткометражной комедии со сложнопереводимым названием Out Yonder Chicken («Вне зоны видимости — Курица») с участием Линча и его сына Остина. Встречались раньше у Линча и femmes fatales — «Шоссе в никуда», «Синий Бархат». Попытку же возрождения (нео-)нуара мы видели в «Синем бархате», который, однако, в отличие от последней работы, решен в цвете, а не в черно-белой палитре.

Визуальный архаизм черно-белых кадров рождает квазиреальность прошлого (которого на самом деле никогда не существовало, ведь картина создана совсем недавно), благодаря чему эстетическое измерение придается самой ткани фильма. Вдобавок все стереотипы и ожидания, существующие в голове зрителя в отношении жанра, работают как дополнение к необходимой, исходно заданной ауре, хотя и претерпевают неудачу в полной их реализации на экране. Попытка повторения давно ушедшей эстетики предстает как невозможная и обнажает различие между старым и новым ее вариантом. Как подметил Тынянов, именно «бедность», плоскостность и бесцветность — это «конструктивная сущность» кинематографа прошлого (и нуара, как наиболее простого и схематичного его проявления).

Механизм происходящего в фильме напоминает языковую игру, устроенную по принципу замещения, где на место ожидаемых зрителем иконических знаков (персонажей) становятся другие, неуместные, при этом продолжающие ритуально воспроизводить конвенциональные в рамках жанра действия.

Несовершенство и намеренная небрежность видны и в графике: движение рта обезьянки исполнено нарочито плохо и небезупречно, без применения изощренных технологий, а словно с помощью не самой качественной маски в Instagram. Эти умышленные шероховатости утверждают примат концепции над формой.

При этом «Джек» — не просто пародия на криминальные драмы, но пародия аллегорическая. Этот общепринятый в XVII веке способ выражения идей в живописи был построен на сходном принципе: смешивались реальные люди и символические изображения в виде мифических существ, животных, фруктов, кухонной утвари и так далее; сами по себе будучи конкретными, они собирались в некую абстрактную идею — такой сюрреализм до его появления на свет. Есть ли подобное абстрактное понятие в этой работе? Вопрос остается открытым. Если оно и имеется, это, скорее всего, «любовь». Неслучайно Джек к финалу самозабвенно разрывается в песне «Пламя истинной любви», а зритель — в истерике. Ещё поговаривают, что 

«настоящая любовь — она словно банан. Сладкая и с золотым отливом».