Скинуть масть: «Холодный расчет» Пола Шредера

Ковролиновая Америка — одноэтажная или запрокинувшая дурную голову ввысь. Пластмассовая Америка — широко улыбающаяся или выживающая из последних сил. Америка на сейле, как любой другой бизнес. Сколько за последнюю тревожную декаду мы видели этих разоблачений американской утопии на «Нетфликсе» и так. Библейский пояс или Калифорния, о которой больше никто не мечтает. Сгущение красок, смещение акцентов, смешение синдромов — от вьетнамского до иракского через самый главный и самый травматичный — просто быть. Некрасивым, немолодым, небогатым. Больным и бедным, без права на надежду. Америка now — выставка-продажа глубочайших и неизлечимых депрессий. 

И все же Шредер, портретист самураев и ренегатов, показывает нам Америку, которой мы еще не видели. Америку — через стекло переговорной — в военной тюрьме. Америку без киношной обертки, Америку, напрочь лишенную киногении. Глаз камеры, смотрящей пристально, обычно любит и превращает объект наблюдения в красоту — искренне и вопреки — выхватывает, укрупняет, приковывает наше внимание. Но не в этот раз. Америка, ставшая трухой, пылью, даже не болью, а ее отголоском. Америка, на которую глядеть незачем и некому. Америка вакантная, обезвоженная, обесточенная, каждая камера — приговоренного к смерти — пуста, пленник казнен. Этим временем, нашим временем. Пациент исчез из пространства наблюдения, из виду, из жизни, отразившись напоследок в словно ослепшем зрачке камеры-глаза. 

Из камеры вышел и в камеру непременно вернется Вильгельм Телль, ветеран Ирака. Не солдат, но каратель. Изверг, мучитель, инквизитор высшего разряда. Обученный системой и системой же преданный. Не человек, а остов, сыгранный безупречно Оскаром Айзеком, убийцей с прозрачным и очень страшным взглядом.

За пытки и издевательства в Абу-Грейбе рядовой Телль отсидел почти десять лет. Ему не было одиноко или плохо в тюрьме. Дитя фронтира прекрасно освоился за решеткой. Расчерченный на квадраты мир — успокаивает. От обхода до обхода, от восхода до захода. Он читал Марка Аврелия, он учился играть в карты. Он считал время, он считал его номинал. Он тренировал память, чтобы все забыть. Все, что случилось там. На войне, которой, по сути, не было. Была «Буря в пустыне», был набор карательных операций — тоже тяжелая работа, но другая. Пытать — не убивать.

На свободу с наконец-то появившейся совестью и пониманием, что сделано, того не простить. Личная боль не оправдывает чужую. Не можешь выжить, остаться человеком — убей себя, а не безоружного иракского парня. 

Телль вышел. Переобулся, переоделся, но так и не смог себя преодолеть. В тюрьме плохое видится на расстоянии, на воле зло кроется внутри. Тебя самого, ты носишь его и не можешь скинуть, как масть, которая мешает выиграть на карточном турнире, за карточным столом, обтянутым зеленым сукном, — с крупного плана этой материи, на которой решаются судьбы, рушатся жизни и неизменными остаются души, уже потерянные, давно прописавшиеся в аду — стартует «Холодный расчет». 

В своей одиссее по этой карточной и картонной Америке, Телль встречает Ля Линду (Тиффани Хэддиш) и Керка (Тая Шеридана) — они станут пассажирами его такси, что, конечно же, следует на край ночи, в автопарк.

45 лет спустя Тревис Бикл больше похож на агента ФБР, чем на панка, а его Дульсинея Бетси — на тех самых сутенеров, с которыми Бобби Де Ниро сражался, как самурай в джунглях, на злых и грязных улицах не зачищенного еще Руди Джулиани священного NY 70-х. Айрис тоже не узнать. Она чуть повзрослела и сменила пол, хоть по-прежнему ее спасение является единственно возможным смыслом жизни для таксиста, чей счетчик выключился еще в Ираке.

На спине у Телля татуировка: «Я вверяю тело свое случаю, а душу — милости Твоей». Смерть не страшна. Мораль страшна. Что ничему не учит и ничего не может исправить. В бесчисленных гостиничных номерах, принимающих бедолаг-постояльцев в свое затхлое лоно — на час, на ночь, на вечность, — Телль устраивает каждый раз перформанс, которым был бы горд и недавно почивший художник Кристо. Все поверхности, все объекты должны быть обернуты в простыни. Как в саван. Ходячий труп не выносит проявлений жизни. Любая локация должна стать моргом. Здесь птицы не поют.

В покере главное — это ожидание. Ты ждешь часы, дни, годы, а потом что-то происходит. Призрак удачи или реальный проигрыш.

Но Телль гоняется не за удачей. Телль выслеживает судьбу. Телль ищет смерть. Просто встретить ее он уже не надеется. Смерть, безусловно, придет, вопрос лишь в том, насколько она опоздает? Насколько нарушит этикет самурая?

В беспросветной мгле Америки, уставшей ждать нового «Таксиста» и Нового Голливуда, Шредер, не чураясь автоцитат и навязчивых повторов, вдруг указывает путь наверх и выход насквозь. В финале «Холодного расчета», всегда, как мы знаем, оборачивающегося горячей от фонтанирующей крови баней, он протягивает зрителю руку помощи. И это, как будто в рифму к соперничающему с ним в конкурсе Венеции Соррентино, оказывается рука Бога. Только теперь, в отличие от оригинала с потолка Сикстинской капеллы, рука женская, черная, с накладными флюоресцентными ногтями. Время уходит, нравы все те же. Человеку нужен человек, возможно, худшее, но по-прежнему главное творение Бога.