«Высшее общество» Клер Дени: «за» и «против». Через фрикции — к звездам

Алексей Филиппов: за

Клер Дени умеет сочинить финал, который будет неделями преследовать, как подслушанный в такси шлягер. Ровно 20 лет назад в одной из ее лучших картин — «Хорошей работе» (1999) — Дени Лаван безудержно, как самоубийца на дискотеке, плясал под итальянский евродэнс The Rhythm of the Night в исполнении экс-банковской служащей Ольги да Соуза, более известной как Corona. Это упоительный эпилог, не требующий слов, к энергичной, брутальной и тактильной картине о маскулинности и чувственности, которая слов тоже не требует, хотя изрядно их содержала в дневниковом формате.

В «Высшем обществе» тоже хочется начать с конца: с ослепительной желтой полосы света, двух фигур — отца (Роберт Паттинсон) и дочери (Джесси Росс) — и песни Willow, которую под аккомпанемент группы Tindersticks исполняет сам Паттинсон. Эта испепеляющая вспышка вгрызается в память, а прихотливый механизм воспоминания — одна из ключевых тем картины. Вселенски грустный голос артиста, какие звучат все чаще во франко-английских балладах 1960-х, летает по экрану ошметками беззащитно-человеческого.

Как понятно из синопсиса, 70-летняя постановщица с мировым именем и более-менее устойчивым статусом замахнулась на глобальное, всеобъемлющее высказывание о человеческой природе. Космос тут не как предчувствие или бесчувствие, даже не исполинская арена вселенского одиночества, но необъятное пространство человеческих переживаний. Прежде чем толкнуть их в топку черной дыры, Дени перечислят все хищные вещи человеческого бытия: социальные условности, случайные и осознанные выборы, феминность-маскулинность, обнадеженность и обреченность. Стоит заметить, что финал «Высшего общества» — еще и красивая рифма к дебюту постановщицы: «Шоколад» (1988) практически заканчивался сценой, когда отец пытается объяснить дочери, что же такое горизонт. Здесь Паттинсон с дочкой Уиллоу буквально достигает горизонта событий, будто показывая эту удивительную границу, за которой железо уже не ранит.

С точки зрения интеллектуальных конструкций «Высшее общество» кажется совсем не возвышенно лобовым, хотя синтаксис Дени изящно запутан. Паузы, пропуски, постоянные инверсии и флешбэки, иными словами — поток сознания, разбавленный островками памяти. Вместе с тем именно в поэтичности, а не в видимой эстетичности, идейности и строгости, подлинное очарование картины.

Унылая, почти производственная драма в открытом космосе, где мужчины и женщины, обреченные на пожизненное заключение (не это ли ироничное определение жизни, которую каждый получает помимо своей воли?), ползают на карачках, выращивают помидоры и утомленно мастурбируют в специальной кабине, — периодически взрывается визуальными микрооргазмами. Помимо финала, это пара ночных кошмаров, в которых бродит ведьмоподобная Жюльет Бинош с распущенными, как у матери в «Зеркале» Тарковского, волосами (тут вообще много цитат из советского классика), а также эффектный сексуальный аттракцион, когда та же Бинош скачет на автоматическом удовлетворителе.

Дени любуется бессмысленностью и безвыходностью происходящего, она не стесняется поддать клюквы, подлить крови, создать эффект порочного абсурда. Потому что высшая жизнь (в оригинале фильм называется High life) — это существование вопреки, это крупицы добродетели в урагане хаоса, эроса и танатоса (не случайно кто-то поминает всуе индуистскую моральную смуту — Кали-югу).

Потому и Клер Дени делает ставку не на интеллектуальную рациональность, а на поэтичность, и в финале запускает проникновенную колыбельную, какой, думается, с пещерных времен человек пытался оградить от ужаса неизвестности себя — и кого-нибудь еще. Как говорится, не уходи безропотно во тьму.

Егор Беликов: против

Итак, отряд самоубийц летит на космокорабле ближайшего будущего с Земли прямиком в черную дыру, в процессе все неохотно совокупляются согласно плану демонической евгенички (Жюльет Бинош), а затем планомерно погибают. Экстравагантно и сексуально. 

Жюльет Бинош с распущенной гривой до пояса верхом на дилдаке, Роберт Паттинсон как аутистичный прислужник-осеменитель, забавная команда (от нашего Николая II, Ларса Айдингера, до рэпера Andre 3000) — не герои, а фантазмы постхипстерского кино, совершенно явная эксплуатация актеров, что на слуху. Искусственная радость не канает даже в формате грешного удовольствия (тоже не бог весть какое счастье, на самом деле, смотреть, как Бинош седлает «айфак»).

С другой стороны, это кино, снятое по наитию, ничего кроме этого самого необоснованного наития не демонстрирует. Проще говоря, «Высшее общество» — такой фильм, который даже сама Дени не может и не хочет объяснять. Клер Дени, может, и неосознанно, но отсылает к «Космической одиссее» (которую здесь женили ради хохмы на другом фильме Кубрика, «С широко закрытыми глазами») и к «Солярису», и даже, наверное, к «Интерстеллару» (снова отец с дочерью в центре универсума). Но это так, для смеха.

А любая серьезная трактовка «Высшего общества» упирается в банальности. Разумеется, люди — звери, причем прирученные: племенные быки и буренки, бесцельно летящие на посудине (мини-модели Земли) к неминуемой и весьма скорой в масштабах Вселенной бесславной кончине. То, что все герои преступники, а полет являет собой их наказание — так они уже и так поголовно приговорены первородным грехом Евы. Снова плоская метафора.

К финалу картина расплывается в обобщениях и необоснованных туманностях, которые бы оправдались, будь Клер Дени Терренсом Маликом, поэтом, воспевшим красоту невысказанного слова. Но она — не он, и фильм просто убегает, как молоко с плиты.