Аннетт Live: Отрывок из книги Антона Долина «Леос Каракс. История(и) любви»

«НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН ДОЛИНЫМ АНТОНОМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ, ЯВЛЯЮЩИМСЯ ЛИЦОМ, ВХОДЯЩИМ В СОСТАВ ОРГАНА ЛИЦ, УКАЗАННЫХ В Ч. 4 СТ. 9 ФЗ «О КОНТРОЛЕ ЗА ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ ЛИЦ, НАХОДЯЩИХСЯ ПОД ИНОСТРАННЫМ ВЛИЯНИЕМ», ВКЛЮЧЕННОГО В РЕЕСТР ИНОСТРАННЫХ АГЕНТОВ»

«Аннетт» начинается с шутливого предупреждения, имитирующего объявление перед музыкальным концертом или оперной премьерой. «Дамы и господа, мы просим полного внимания с вашей стороны. Если вы захотите петь, смеяться, хлопать, плакать, зевать, свистеть или пердеть, пожалуйста, делайте это про себя, только про себя. Сейчас мы просим вас хранить молчание и задержать дыхание до самого конца представления. Мы не потерпим дыхания во время шоу. Так что, пожалуйста, сделайте последний глубокий вдох прямо сейчас».

Этот текст, конечно, очень в духе Sparks. Но слышится в нем и голос Каракса, который давно шел к превращению своего кинематографа в музыкальное произведение. Наконец-то можно расстаться с радиоприемником, транслирующим чужие песни, исполнив и услышав музыку живьем. Да, в «Аннетт» актеры поют сами, и звук пения писался синхронно — они не просто открывали рты под фонограмму. Несовершенство актерского вокала не отвращало авторов. Напротив, трогало.

Первое live-шоу Каракса состоялось с подачи Стива Уокера в «Поле Х». Мощно и дискомфортно в залах заброшенного завода звучал ритмичный грохот индастриал-оркестра под управлением Шарунаса Бартаса. Еще раз вспомним, что, согласно роману Мелвилла, происходит это в здании так называемой церкви Апостолов — таким образом, это своего рода литургия, а не просто музыкальный эксперимент. Продолжает ту же идею и «Антракт» — интерлюдия и одновременно центральный эпизод «Святых моторов». Он снят в интерьере одной из парижских церквей. Мсье Оскар идет через темный интерьер старой церкви, играя простую и запоминающуюся тему из песни Let my baby ride Р. Л. Бернсайда на аккордеоне, и к нему по ходу дела присоединяется в этом параде целая группа, а затем настоящий оркестр музыкантов. Бессюжетный вставной номер разрезает фильм, бросает вызов кинематографическим конвенциям, знаменует отказ от вербальной коммуникации. Ставит выше всего эмоцию и правду живой музыки, которая неспособна лгать. Поэтому фоном издалека звучит в «Святых моторах» самый известный хит Кайли Миноуг — а о любви она поет живьем перед камерой, и это пение позволяет ей на краткое время перестать играть роль, стать наконец-то самой собой.

С живой музыки стартует и «Аннетт». Первая песня называется по первой строчке So may we start? («Так можно ли начинать?»). Предложение режиссера принимают Sparks, приступая к вступительному номеру в своей студии. Но после первых же строк бросают инструменты и, не прекращая петь, выходят на улицу, идут по ней, к ним присоединяются актеры и персонажи фильма. А потом все они в хоровой кульминации становятся на колени, напоминая об излюбленной метафоре Каракса — сакральном измерении музыки, способной творить чудеса.

«Чудеса существуют», — объявляет Генри Макгенри зрителям перед выступлением «младенца Аннетт». И настаивает, что предстоящее зрелище — не уловка фокусника, не спецэффект, не манипуляция. Пение летающей девочки — еще одно священнодействие, поднимающее действие фильма на иной уровень, трудно выразимый словами.

«Аннетт» сделана для кино, но могла бы жить и на театральной сцене. Главное — чтобы никакой фонограммы, только live. Пусть зрители задержат дыхание. Генри из «Аннетт» — само очарование. Неловкий и все же обаятельный, влюбленный и искренний, импульсивный и способный на полную самоотдачу, при этом способный сомневаться в себе… Мы смотрим на него иначе, чем избалованная публика, готовая искупать кумира в любви или отвернуться от него в одну минуту, если выяснится, что он замешан в чем-либо сомнительном. И только к середине фильма сомнение берет даже самого лояльного зрителя: Генри Макгенри и вправду нарциссичен, жесток, капризен, нездоров. Он действительно представляет опасность.

Каракс показывает не столько эволюцию провокационного художника, который на наших глазах превращается в убийцу, — он убедительно демонстрирует, как одно сочетается с другим. Собственно, как и любовь — с насилием над любимым человеком, а нежность к дочери — с ее циничной эксплуатацией. Его Генри — прямой наследник всех трех Алексов и Пьера, лирических героев караксовских фильмов. Впервые в каждом из них, «проклятых поэтах» и отверженных романтиках, мы начинаем видеть еще и преступников.

А ведь начиналось все с «Блюза удушения», герой которого душил во сне свою возлюбленную. Алекс из Boy meets girl нечаянно убивал своим крепчайшим объятием Мирей, в которую несколько часов назад влюбился с первого взгляда. Алекс из «Любовников с Нового моста» сжигал заживо человека, посмевшего расклеивать афиши о розыске его возлюбленной. Пьер, сначала невольно становясь причиной смерти своей матери, убивал двумя выстрелами в упор своего кузена Тибо, отнявшего у него право наследования.

Г-н Дерьмо — массовый убийца, не стесняющийся этого и в грош не ставящий жизнь других. Он прямая родня не только Джокеру из «Темного рыцаря», но и Алексу из ранних фильмов Каракса. Когда мсье Оскар из «Святых моторов» преображается в убийцу, он берет себе имя Алекс.

Неразрывная связь любви и смерти восходит к древнейшим временам. Убийцами были Тристан, Ромео, Отелло, большинство других романтических героев. Почему бы в их череду не вписаться и парижскому маргиналу Алексу или лос-анджелесскому комику Генри Макгенри из «Аннетт», который для описания успеха своего шоу использует оборот «Я их уничтожил»?

Меняется не жизненная траектория влюбленного убийцы, а отношение к нему. В отличие от Алекса, Генри не получит шанса на искупление и возвращение к единственному человеку, которого любит, — своей дочери.