Чтобы помнили: новые фильмы Кончаловского, Твердовского, Шумовски в Венеции-2020

К середине фестиваля неожиданно стало ясно, что в этом году главный вопрос не женский и не расовый. Восточная Европа и Евразия — или чем там является с географической точки зрения Россия — бьются над дилеммами куда фундаментальнее, нежели проблемы гендерного, классового или этнического свойства. На обочине цивилизации, в точке на карте, откуда путь только особый и на край ночи, люди, до сих пор не сделавшие работу над ошибками, не способны сделать выбор в пользу свободы, полагая, что и несвобода — тоже вполне себе приемлемый вариант.

Вечером воскресенья публика Лидо познакомилась с новой картиной Малгожаты Шумовски «Больше никогда не пойдет снег», претендующей на глубокие визионерские смыслы, фантасмагорией, главный герой которой — Женя, массажист родом из Припяти, врачует тела и души жителей элитного гетто для польских нуворишей. Цивилизация комфорта, прописавшаяся в дизайнерских кондоминиумах, обречена — за любой дверью, украшенной пластмассовым венком и звонком с идиотской мелодией, кроется экзистенциальная бездна. Там будет школьный бал, там будет детский праздник, но каждая семья несчастлива по-своему: то адюльтер, то алкоголизм, то неизлечимая болезнь — всем этим отпрыскам, а также их родителям, требуется психиатр, а лучше прокуратор. Загадочный Женя, владеющий и японским и украинским и французским — идеальный чужой, несущий в себе энергию инаковости, варвар, что один способен завершить Сизифов труд, ибо пережившим Чернобыль никакая ноша не в тягость, никакие муки не страшны. Побывавший в аду имеет свои представления о рае — Камю ему не указ; единственная нерешенная проблема человечества — убийство, а не самоубийство. Если больше никогда не пойдет снег — тот, что падал с неба после взрыва ядерного реактора, — значит жить хорошо и работать стоит. Умирать своей смертью — высшее из цивилизационных благ. 

Об этом и «Дорогие товарищи» Андрея Кончаловского, фильм, внушавший критикам сильные опасения. Реконструировать на экране расстрел мирного населения в Новочеркасске на деньги Алишера Усманова, телеканала «Россия 1» и Министерства культуры — как говорится, история повторяется дважды…в виде трагедии и интермедии.

Однако Кончаловскому удалось, не свалившись ни в ложь, ни в сермяжную правду, скупыми средствами донести главное — насильственная смерть неизбежна, ибо Россия — наше отечество. Властям десятилетиями любые преступления сходят с рук, ведь общество Сталина видело. Те, что там, наверху, даже близко не принимают во внимание нужды, чаяния и конституционные права своих сограждан. Закон здесь один — карать и править до тех пор, пока по стечению исторических обстоятельств не покарают их, чтобы править опять. Сталина на вас нету, потому что он среди нас. Оперируя вроде бы затертыми до дыр на целлулоиде образами — вот ботинок, свалившийся с ноги мертвеца, вот струя воды, что смывает с асфальта кровь, вот июньский дождь, он, увы, сильнее июльского, — Кончаловский решает сложнейшую задачу. Искусство или смерть, художественное или политическое? Конечно, второе, ибо все, что создает человек, меньше него самого. 

До такой степени честности (или цинизма) не дорос еще Иван Твердовский. Его «Конференция» о теракте на Дубровке, событии вместе с Курском, Бесланом и, наверное, «Зимней вишней», формирующим мартиролог путинской России, сделана именно, что художественными методами. Автор рефлексирует о форме больше, чем о содержании, стараясь удивить зрителя небанальным концептуальным подходом к чему-то, что и помыслить страшно, не то что представить. 

Постоянная соратница Твердовского, актриса Наталья Павленкова, играет одну из заложниц, подавшуюся в монахини и на семнадцатую годовщину решившую собственными силами организовать в здании театрального центра «поминальный перформанс». Ее сын погиб, дочь ее прокляла. Но ведь надо же во что-то верить — героиня Юлии Высоцкой в «Дорогих товарищах» уповала на призрак коммунизма, Наталья — просто на призраков. На тех, кто никогда не вернется, на тех, кто никогда нас не оставит. Полупустые ряды зрительного зала она наполняет воспоминаниями — своими, чужими, бесхозными. Последние преобладают. Страна не хочет оглядываться назад. Чтобы не превратиться в соляной столб, чтобы не потерять остатки любви к чему-то, что называется Родиной.

«Конференция» — смелый жест и где-то даже акт отчаяния — если не мы, то кто? Но кто эти «мы»? Нас, как известно, там нет, да и здесь тоже. Прошлое выборочно, настоящее выморочно, будущего совершенно точно не существует.