Хроники Берлинале: важные истории

Антон Долин: Ну что, можем ли мы сказать, что один из самых невыносимых и предсказуемых фильмов фестивального конкурса — еще и очевидный претендент на «Золотого медведя»? Я говорю о драме Исаки Лакуэста «Один год, одна ночь», испанской-французской картине (опять Франция! сколько можно?), посвященной выжившим в теракте в парижском клубе «Батаклан». История, конечно, леденящая, ей было суждено непременно рано или поздно превратиться в кино, как можно не сомневаться в будущей экранизации теракта в «Шарли Эбдо». Не сочувствовать несчастным парижанам и гостям столицы, оказавшимся заложниками убийц с калашами, невозможно. И все-таки сама эта тягучая волынка о непреодолимом ПТСР, разыгранная моднейшими европейскими молодыми звездами Ноэми Мерлан из «Портрета девушки в огне» и Науэлем Пересом Бискайяром из «Уроков фарси», насквозь пропитана конъюнктурным расчетом на зрительскую эмпатию, а рыхлая драматургия делает просмотр тяжким испытанием. Тем не менее и тема, и кастинг — верный билет в премиальные ряды. Или мне показалось?

Зинаида Пронченко: Нет, тебе не показалось. Я недавно читала огромный материал, посвященный процессу 13 ноября, и там как раз были расшифровки показаний выживших, которые в том числе рассказывали про ПТСР, насколько их жизнь изменилась, сломана, невыносима. Это был шекспировский совершенно текст, и я ещё подумала: не дай бог про теракты 13 ноября снимут фильм… Мы в свое время здесь же смотрели кино про Утойю, я очень враждебно настроена к этому жанру. Он, конечно, существует «чтобы помнили», но почти всегда оборачивается довольно примитивной манипуляцией.

АД: Это тот случай, когда игровое неизбежно уступит документальному. А как ты думаешь почему? Или дело просто в таланте сценариста, режиссера, исполнителей? Я подумал, что важную роль играет говорливость этого конкретного фильма, — все это такой дурной фикшен, какой бы документальный материал ни был в его основе (а фильм создан на основании воспоминаний испанца, выжившего в том теракте). Показать, как все было, можно было бы талантливо — хотя и это, на мой взгляд, не получилось, а вот рассказать и убедительно проникнуть в психологию пострадавших… Норвежский фильм про Утойю и теракт Брейвика, к слову, в свое время мне понравился несравнимо сильнее. Там был описан и передан физиологический опыт: бег наперегонки со смертью. Как минимум это кинематографичный материал, в отличие от нескончаемых ночных разборок мужчины и женщины, обвиняющих друг друга в «неправильном» отношении к травме, собственной и чужой.

ЗП: Я думаю, как Ален Кавалье, который напрочь перестал снимать профессиональных актеров, поскольку зачарован жизнью, а они этот «сон» как рукой снимают своим методом. Ну и да, согласна с тобой — либо подобные фильмы должны быть сугубо жанровыми, либо быть не должны

АД: Мое последнее на сегодняшний день сильное впечатление — «Часть неба» Михаэля Коха. Монументальное кино в каком-то, что ли, балладном жанре, снятое в декорациях ослепительно красивой швейцарской природы — такая же «естественная» love story, как очень мне тоже понравившийся китайский «Прах к праху». Он и она, сезонный рабочий и почтальонша, назло скепсису деревенских женятся и счастливы друг с другом. Но мы-то знаем, что без драматического конфликта такие сюжеты невозможны. Здесь этот конфликт предопределен — всего-то! — неизбежностью смерти. Снято и смонтировано потрясающе, силен и ход с комментирующим хором, который поет над водопадом или у горного озера старинные кантаты о любви и смерти. Я подумал, что никогда не видел на экране ничего настолько же швейцарского!

ЗП: Да, это фильм про людей, которые рождаются в горах и там же умирают. Очень выразительные найдены и визуальные решения, и драматургические — для описания их «горного» менталитета, когда жизнь как ущелье. И конечно, мигрени и болезнь главного героя — это тоже потому, что он именно «сезонный» рабочий, застрявший в горах, камень, что мы видим в кадре, — это буквально его tumor. И протестантская этика тут встречается с древнегреческой трагедией — завораживающее зрелище, особенно сцена свадьбы, прям гипнотическая.

АД: Подлинное кино. Конечно, будь моя воля, «Золотой медведь» ушел бы ему. И не потому, что я за какое-то там абстрактное «чистое искусство» и против фильмов о Гуантанамо и Батаклане, отнюдь. Просто найти новую форму для очень-очень старого, даже древнего содержания — это надо уметь. А актуальность — штука относительная и преходящая. Вот Берлинале нам показал, что актуальнее вопросов секса, любви и одиночества сегодня в мире нет вообще ничего. И в этой сфере Кох выступил сильно. Впрочем, у нас здесь — самый непредсказуемый президент жюри с того года, когда Берлинале возглавлял Роланд Эммерих. М. Найт Шьямалан — абсолютно не фестивальная персона, и критики все 20 с лишним лет его карьеры не могут даже понять, хороший ли он режиссер, или все-таки ужасный. Что, опять же, может не быть важным для драматургии распределения призов…

ЗП: Ну, я бы на месте Шьямалана распределила бы призы между Коте, Кохом и Зайдлем. But what do I know. Кстати в Берлине был еще один французский фильм про теракты — «Ничей герой» Гироди. И хоть он мне не понравился, все же там выбрана довольно убедительная логика повествования — от страха мы бежим в темноту алькова, потому что со страхом лучше всего рифмуется секс, мы знаем это со времен гибели Помпеи.

АД: Вот и зарифмовались два лейтмотива Берлинале-2022. Давай же в предвкушении призов (чуть боязливом) пожелаем друг другу в будущем больше любви (или хотя бы секса) и меньше страха? А кино, хочется верить, подтянется.

ЗП: Да будет так!