Состояние Америки и кино в 1999 году: «Бойцовский клуб», «Ведьма из Блэр» и так далее

Все последние месяцы XX века миллионы американцев верили в то, что их ждет час расплаты — уверенность в этом была такая, что остаток 1990-х они провели в подготовке к катастрофе. Не стоит сомневаться, что многих преследовал страх «Проблемы 2000» — ошибки, из-за которой тысячи компьютеров якобы должны были прийти в негодность, не справившись с переходом от 31/12/99 к 01/01/00. Что бы их ни пугало — технология или теология, — многие из тех, кто ждал апокалипсиса, сетовали на одно и то же — что за XX век мы слишком продвинулись вперед и принесли свою человечность в жертву удобству и своим желаниям. И теперь пришло время расплаты, будь то кара Господня или цифровое вознесение.

Если крушение цивилизации действительно было близко, время для него было самое неподходящее. В 1999 году Америка неожиданно оказалась на подъеме. Десятилетие началось с рецессии, продолжилось заокеанской войной, а кульминацией едва не стал импичмент президента. Но теперь вся страна заражалась блаженным оптимизмом. Эйфорию можно было наблюдать на Уолл-стрит, где и Dow Jones, и NASDAQ, и Нью-Йоркская фондовая биржа за 1999 год нагрелись до новых рекордов. 

Но именно в кинотеатрах в 1999 году — одном из самых неожиданных, важных и попросту прекрасных годов в кино за всю его историю — энергия новых возможностей сверкала электрическими искрами.

Год начался январской премьерой на фестивале Sundance «Ведьмы из Блэр» — дерганой до тошноты беззвездной авантюры, — а закончился декабрьским наводнением «Магнолии», самого киношного кино года — с хронометражем 188 минут, дождем из лягушек и зрелищем мегазвезды Тома Круза, виляющего пахом по пути к катарсису. Между ними друг с другом столкнулось множество замыслов, и каждый был потрясающе самобытным: «Матрица», «Шестое чувство», «Ведьма из Блэр», «Выскочка», «Академия Рашмор», «Офисное пространство», «Девственницы-самоубийцы», «Парни не плачут», «Беги, Лола, беги», «Свой человек», «Три короля», «Быть Джоном Малковичем». Многие из этих фильмов — как и «Звездные войны. Эпизод I: Скрытая угроза», самый непопулярный фильм года, если не всех времен, — ломали законы повествования, формы и даже законы физики, по которым летят пули.

Но при всей их смелости фильмы 1999 года подспудно оказывались очень личными: они завлекали зрителей шикарным захватывающим сюжетом и лоском кинозвезд, но в итоге переводили фокус обратно на зрителей, побуждая их задаваться вопросами о своей личности и судьбе: «Кто я? Кем еще я бы мог быть?» Акробатические номера «Матрицы», бунт клерков в «Бойцовском клубе» и «Офисном пространстве», поиски себя в «Быть Джоном Малковичем» и «Парни не плачут», сюжетные повороты и развороты, как в видеоигре под наркотиками, в «Экстази» и «Беги, Лола, беги». Все эти фильмы позволяли увидеть не просто альтернативную вселенную, а альтернативного тебя самого — может быть, даже настоящего тебя. В том году было радостно входить в кинотеатр, но прекрасно было и выплывать оттуда на волне надежд: финальные титры будто обещали что-то новое впереди. Казалось, будто что-то удивительное ждало нас с той стороны 1999 года.

Студийные начальники всегда мечтали о так называемом кино на четыре четверти — то есть таком фильме, который будет в равной степени интересен мужчинам и женщинам, молодым и старым. 1999-й был годом на четыре четверти — здесь нашлось что-то для каждого. Внутренний рынок кинопроката получил около $7,5 миллиардов, и хотя часть этих денег принесли фильмы из франшиз, такие как «История игрушек 2» и «Остин Пауэрс: Шпион, который меня соблазнил», многие из самых успешных картин 1999 года были сняты по оригинальным сценариям. «Матрица», «Шестое чувство», «Красота по-американски», «Американский пирог», «Ноттинг-Хилл» и «Ведьма из Блэр» собрали больше $100 миллионов каждый, и ни один из них не был основан на комиксах, телесериале или биографии реальной ведьмы (хотя некоторые из зрителей «Блэр» в это, кажется, поверили). 

Конечно, были и другие такие года, в которые кино делало космический рывок вперед, заново себя изобретая и придумывая себе новую жизнь прямо у нас на глазах. В 1939 году трехголовое торнадо из «Волшебника Страны Оз», «Унесенных ветром» и «Дилижанса» дало новое определение того, как рассказывать истории для большого экрана. В 1967 году вышли и определили (и разделили) новое поколение «Бонни и Клайд» и «Выпускник», а десять лет спустя появились «Звездные войны», «Энни Холл» и «Голова-ластик», троица фильмов, которые до сегодняшнего дня перепевают и переделывают. Даже в не самом удачном году типа 1985-го, самой середине эскапистской эпохи Рейгана, нашлось место таким странным артхаусным явлениям, как «Бразилия», «После работы» и «Отчаянно ищу Сьюзан». По большому счету, каждый год в кино — хороший, пусть иногда приходится внимательней искать шедевры и маленькие движения.

Но в 1999-м, 60 лет спустя после того, как домик Дороти упал на Страну Оз, группа киношников устроила свою собственную разноцветную революцию, которая произошла прямо на рубеже двух веков и из обоих черпала энергию и вдохновение. Многие из режиссеров, сценаристов и продюсеров, определивших тот год, были, по сути, киноведами — кто-то учился по лекциям профессоров в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, а кто-то по видеокассетам; и в их фильмах сквозило уважение к предшественникам. Нетрудно было сопоставить вымощенную желтым кирпичом дорогу из «Страны Оз» с раскрывающей истину красной таблеткой из «Матрицы»; подковерные офисные интриги «Своего человека» с кулуарной возней «Всей президентской рати» или растерянных подростков из «Девственниц-самоубийц» с их же сверстниками из «Шестнадцати свечей».

Мы, может, и покончили с прошлым, но оно не покончило с нами, — так звучит мантра, которая часто повторяется в «Магнолии». В 1999-м прошлое было везде, как будто прежние голливудские эпохи сжали, сохранили на дискеты и раздали режиссерам. Самую заметную тень на 1999 год отбрасывали фильмы, вышедшие с 1967-го по 1979-й — в эпоху, какой больше никогда не было и какую сложно сейчас представить, когда в кино уживались интеллектуальные триллеры, рискованные комедии и экзистенциальные драмы. Для многих режиссеров конца 90-х «беспечные ездоки, бешеные быки» — названные так в честь мифотворческой книги Питера Бискинда, вышедшей в 1998-м, — были величайшим поколением большого экрана, ведь им удавалось реализовать самые дикие идеи, работая на больших студиях. «Эти фильмы работали с материалом настоящей жизни, — говорит режиссер Элисон Маклин, которая в 1999 году сняла наркотравелог «Сын Иисуса» под влиянием раскованных драм 70-х — «Долгого прощания» и «Паники в Нидл-Парке». — В этих фильмах есть душа и чувство духовного кризиса — будто какого-то надлома».

Несколько десятилетий спустя это неприкрашенное, неудовлетворенное чувство неразрешимой тоски пробралось обратно в кинотеатры. Сходство фильмов 1999 года и эпохи Никсона и Картера иногда было в интонации: «Три короля» о войне в Персидском заливе перекликались с боевыми черными комедиями «Военнополевой госпиталь» и «Уловка-22», а трагический провинциальный роман в «Парни не плачут» был похож на историю в «Пустошах». Но иногда режиссеры сознательно выстраивали связи с прошлым. Победивший на «Оскаре» фильм Педро Альмодовара «Все о моей матери» — мощная мелодрама о любви и театре — была вдохновлена драмой Джона Кассаветиса «Премьера» 1977 года. Режиссер и сценарист «Магнолии» Пол Томас Андерсон для правильного настроя устраивал актерам и съемочной группе просмотры трагикомедии 1976 года «Телесеть». И ни один фильм не соблазнил столько режиссеров, сколько «Выпускник», вечная история о беспутной юности, отразившаяся всюду — от «Бойцовского клуба» до «Академии Рашмор» и «Американского пирога».

Такое почтение к истории кино сочеталось с острым желанием валять дурака, меняя его будущее. В 1999-м все подвергали пересмотру — визуально, сюжетно, тематически. Старая добрая формула «фильм X встречает фильм Y» больше не работала. «Я помню, как смотрел на линейку фильмов 1999-го и думал: «Назовите мне другой год от 1967-го до 1975-го, когда столько молодых и оригинальных режиссеров нащупали дух времени», — говорит Эдвард Нортон из «Бойцовского клуба». — Думаю, этот год выдержал бы любое сравнение». Сэм Мендес, чей дебют «Красота по-американски» об ужасе пригородной жизни получил «Оскары» за режиссуру и лучший фильм, добавляет: «Удивительно, сколько жанров было переосмыслено в тот год. «Шестое чувство» — это хоррор, триллер или история о призраках? «Бойцовский клуб» — это что? А «Быть Джоном Малковичем»? Да хоть «Красота по-американски» — это история взросления, фантазия? Что-то определенно менялось».

Некоторые из деятелей 1999 года — включая Стэнли Кубрика с фильмом «С широко закрытыми глазами» и Терренса Малика с «Тонкой красной линией» — вернулись в кино спустя десятилетия. Другие имели славу ловких, стильных провокаторов с 1980-х или раньше — как, например, Майкл Манн («Свой человек»). Были и молодые да ранние авторы из мира независимого малобюджетного кино: Уэс Андерсон («Академия Рашмор»), Вачовски («Матрица»), Александр Пэйн («Выскочка») и другие. В 1999 году к ним присоединилась молодая шпана из дебютантов Софии Копполы, Спайка Джонса и Кимберли Пирс. «Фактически мы не были истеблишментом, — говорит Пирс о своих современниках. — Наша кучка старалась реагировать на большие, насыщенные экшеном фильмы 90-х, как бы говоря: «А я думаю совсем иначе — вот моя история, я люблю ее, она меньше и страннее».

Почти что все режиссеры 1999-го предпочитали рассказывать истории, которые были личными (даже если не всегда маломасштабными). И они часто отвергали ожидания собственных фанатов. Мало кто мог бы предположить, например, что после потной порноодиссеи «Ночи в стиле буги» Пол Томас Андерсон продолжит отрезвляющей драмой о раке и взаимосвязанности. Никто не предсказал бы, что Дэвид Линч, который провел десятилетия, устраивая провокации наподобие «Твин Пикс: Сквозь огонь», закроет 90-е фильмом «Простая история» — выпущенным студией Disney историей с рейтингом G (фильм без возрастных ограничений) о пожилом человеке, который пересекает страну на газонокосилке, чтобы увидеться с хворающим братом. Если сценаристы и режиссеры 1999-го и делили негласную общую черту — ею было стремление сделать что-то, чего никто прежде не видел.

Все что угодно может случиться, казалось к 1999-му. «Люди забывают, какая стояла тревога, — говорит Нортон. — Это была тревога поколения X, вступившего во взрослую жизнь, и у нее были заметные проявления. Они выразились в «Магнолии», в «Бойцовском клубе» и в «Быть Джоном Малковичем»: эта тревога была связана с приходом в мир, который казался не слишком приветливым». Но именно герой Эдварда Нортона в «Бойцовском клубе» — безымянный, ищущий покоя и резко перезапускающий свою жизнь — открывал для всех скрытое обещание этого нового века неопределенности: «Потерять надежду значит получить свободу», — говорит он, и многие режиссеры и актеры фильмов 1999 года могли бы с ним согласиться. Оказавшись вместе в одной лодке в конце века, в высшей точке поп-культурной власти своей профессии, они были свободны от ограничений бюджетных и технологических, — а иногда и от желаний своего начальства — и могли делать такое кино, какое захотят и как захотят.

Стрелки часов приближались к полуночи, зануды готовились переждать ее в своих домашних бункерах, а остальной мир встречал новую эру вечеринками. Когда наступила полночь, миллионы людей почувствовали: их разыграли. Катастрофа Y2K не случилась. Компьютеры продолжали гудеть, самолеты не упали, банковские счета не исчезли. Мы так долго готовились к XXI веку, что большинство из нас не заметило, как он уже был на нашей улице. Будущее пришло на 12 месяцев раньше срока. Чтобы его увидеть, надо было просто пойти в кино.

Читайте также

• Почему «Бойцовский клуб» — это зеркало эпохи
• Почему 1999 год так важен для кино. Подкаст
• Почему 1999 год называют лучшим в истории. Паблик-ток