Советское детское: «Нос, или заговор не таких» от 20-х до нулевых

Мне предложили обдумать новый фильм Андрея Хржановского с позиции человека, изучающего литературу для детей и детскую иллюстрацию. Первое чувство — замешательство. Хржановский органически, даже генеалогически связан именно с «детским» дискурсом, много лет делает мультфильмы. Его отец в далекие 1920-е, а к ним обращается в своем фильме Андрей Юрьевич, иллюстрировал детские книги. В то же время более «взрослого» режиссера найти трудно. Его фильмы адресованы искушенному зрителю, переплетаются с игровым и документальным кино.

Если отмахнуться от замешательства и постараться нащупать корни такого парадокса, они найдутся все в тех же 20-х. Юрий Хржановский входил в школу Филонова — МАИ. При этом сначала он иллюстрировал детские книги, а позже озвучивал мультфильмы. Переход от строгого модернизма к чему-то «детскому» не внезапен. Сам Филонов не создавал книг для детей, но его ученики (достаточно вспомнить Алису Порет и Павла Кондратьева) делали. Ученики других великих модернистов — Малевича и Петрова-Водкина — тоже.

В 1920-е сформировался особый подход к детской книге — ею занимались люди, серьезно думающие о взрослом искусстве. По большому счету, между этими мирами тогда не было столь четкого разделения, какое возникло позже. И хотя Андрей Хржановский начал делать фильмы совсем в другую эпоху (но тоже советскую), в них можно разглядеть наследство 20-х.

И в «детских», и во «взрослых» работах он использовал схожие приемы. И музыка Шнитке перебиралась из этих мультфильмов во «взрослые» произведения композитора. Главный прием режиссера и композитора, конечно, коллаж. Каким бы он ни был, к чему бы ни относился — сюрреализму, постмодернизму, метамодернизму, — суть не меняется. В нем сталкиваются разные, нередко несовместимые контексты. Хржановский сталкивал Возрождение и Магритта. Шнитке — Вивальди и Шёнберга. Они — люди одного творческого поколения (с оговорками, которыми стоит это слово сопровождать). Не случайно Альфред Гарриевич на мгновение появляется в новом фильме Андрея Юрьевича.

В застойные годы проявляли себя художники-концептуалисты. Их деятельность словно бы полюс, противоположный бурным 20-м, когда новую детскую книгу придумали. Она была средством активной пропаганды — не всегда, но и не в последнюю очередь. В период застоя стала — и этого никто еще внятно не опроверг — убежищем. Свои серьезные, постсюрреалистические работы концептуалисты создавали для Запада, но и в советские детские книги нередко внедряли свой художественный метод. А Хржановский создавал свой сюрреализм или мрачный абсурдизм в мультипликации.

Интересно сравнить эти фильмы с книжными работами Виктора Пивоварова, автора хрестоматийных иллюстраций к сказкам Погорельского и Андерсена. Здесь различимо переосмысление Босха в новом, актуальном тогда психоделическом, или сновидческом, ключе. Нечто похожее — в «Стеклянной гармонике» (1968) Хржановского, сделанной раньше и предвосхитившей цитатную эскапистскую атмосферу 70-х.

Совсем иначе, но не менее точно предсказал 70-е мультфильм «Жил-был Козявин» (1966) — своего рода производственный абсурд, словно подытоживающий энтузиазм оттепели. Он вполне сравним с фильмом «Премия» и, будь снят лет на семь-восемь позже, воспроизвел бы подобную же ситуацию. Впрочем, это история Хржановского, в будущем для него не вполне характерная.

Это вступление важно для понимания новейшего фильма режиссера — «Нос, или Заговор “не таких”». Здесь вновь ощутимы колебания между взрослым и детским, заданные и прежним опытом автора, и контекстом, в котором давно существует гоголевский шедевр. Он входит в школьную программу, то есть как будто адресован подросткам. В то же время в самом начале фильма есть реплика: «Англичане издали список — сто книг, которые должен прочитать каждый человек, считающий себя культурным». Добавим: взрослый человек. «Нос» вошел в этот список.

Конечно, это не экранизация, а фильм по мотивам. Здесь уместно вспомнить слова, предпосланные более раннему «Носу» (Le nez; 1963) Александра Алексеева: Sur le thème de N.Gogol. Старый добрый коллаж, умело маскируясь, не покидает искусство не меньше ста лет. Напомнил о себе и здесь. «Нос...» Хржановского — коллаж в трех снах. Мультипликационный Гоголь пишет «сон», исправляет на «нос», тем самым задает жанр, в котором развивается действие. Как во сне, все мечется в пространствах, цитатах, контекстах и временах. В эпоху Гоголя и его повести входит сталинская (либо наоборот). Временами вспыхивают почти документальные фрагменты — мы видим, как этот фильм, который мы смотрим, создается в студии, как художники рисуют его героев. Если допустить иронию, не чуждую режиссеру, это сумбур вместо экранизации. Слова о сумбуре не случайны. Они связывают приемы и темы. Сны сочетаются друг с другом весьма прихотливо, из гоголевской истории зритель попадет в анекдот о Сталине и Булгакове, а оттуда — в анимационную версию «Антиформалистического райка» Шостаковича.

Шостакович — основной герой, его образ связывает разрозненные фрагменты, задает мотив, сопричастный нашей реальности. Когда Дмитрий Дмитриевич говорит, что разрешил некоему режиссеру использовать свою музыку в мультфильме, — речь о Хржановском, еще одном «не таком».

Детского в фильме как будто все меньше и меньше, но анимированная история-анекдот с Булгаковым, похоже, рекомендует «вождя народов» как героя сказов à la Шергин или Зощенко: «Нагрянули было к Ленину праздные посетители. Заслышал разговоры да смехи — как будешь отказывать?! Пальто насунул, воротник поднял, щетку в руки — да марш коридором... Тогда электричество темно горело, гости думают — с уборкой ходит человек... Дали ему убежать...» (Борис Шергин).

Сталин в подобной роли непредставим, он пребывал во всемогущей иррациональности. На страницах знаменитого «Чижа» вы не найдете историй или комиксов (о Ленине придумывали и такое) с его участием, только лишь прославления. И вот, наблюдая анекдот с Булгаковым, зритель фактически слушает забавную сказку о непредсказуемом всемогущем царе и его «тонкошеих вождях». Сталина называют здесь не иначе как «ваше величество».

Впрочем, Булгаков совсем не главный персонаж. Если продолжить сказочные аналогии, герои тут Гоголь, Мейерхольд и Шостакович. Один историю начал, другой погиб, третий выжил, историю продолжил, передал нам. История эта, или, если угодно, сказка, конечно, о творце и власти, но власти не абстрактной. Обобщения найдем в давней «Стеклянной гармонике», стремившейся пройти через цензурные запреты. В нынешнем мультфильме все конкретизировано: перед нами власть советская, губившая или мучившая смелых советских художников. Сегодняшняя ситуация в России, очевидно, видится как продолжение советской. Это и есть сквозной мотив фильма и не вполне, признаемся, новый.

Рефлексия, переосмысление советского опыта не покидают нас уже несколько десятилетий. Кстати, фильм Хржановского-младшего «Дау» об этом. В середине 90-х Сергей Курёхин критиковал «Утомленных солнцем», говоря, что тиражирование эстетики сильного государства (он усмотрел в фильме Михалкова даже любование ею) мешает построить новое общество. В «Носе...» никакого любования нет, но старое для нас актуально так же, как и двадцать лет назад.

Детская литература не исключение. Знаменитый писатель Эдуард Веркин называет себя наследником Гайдара, несколько авторов одновременно развивают традиции Юрия Коваля. В сущности, другой детской литературы, кроме советской, у нас и не было, и она была разной; там есть из чего строить. Но, вероятно, пора признать, что там, где можно было ждать ошеломительно нового, мы обречены на разнообразные и трудные отношения с прошлым, для кого-то ужасным, для других великим или разным. «Нос...» Хржановского стоит в этом смысле воспринимать как симптом.