Катинка Фараго о Ингмаре Бергмане...Мы просто держались за руки...

Ольга Суркова: Прежде всего, Катинка, конечно, интересно узнать, когда и при каких обстоятельствах вы встретились с Бергманом?

Катинка Фараго: Я была очень молода. Мне было всего семнадцать лет. Я только что закончила школу, и меня, как помню, везли на машине на киностудию, где я уже начинала к тому моменту трудиться. По дороге мне сообщили, что летом мне предстоит работать с Ингмаром Бергманом. Надо сказать, я не была в восторге и поинтересовалась, отчего именно мне так «повезло». На что получила вовсе обескураживающий ответ: а с ним больше никто работать не хочет.

К этому моменту у Бергмана сложилась на студии плохая репутация, рассказывали о том, что своих «провинившихся» ассистентов он мог и вовсе вышвырнуть со студии. У меня выхода не было, и добрые люди посоветовали мне, когда я явлюсь пред его очами, ответить на его пристальный взгляд, которым он меня наградит, таким же пристальным и немигающим взором. А если он еще и плеваться начнет, то и в него советовали плюнуть не задумываясь…

Действительно, когда Бергман вошел и увидел нового человека, то начал пристально смотреть на меня. Ну я бесстрашно уставилась на него. Так мы смотрели друг на друга без страха и упрека, и он рассмеялся. Стало ясно, что у нас с ним все будет хорошо. Таким образом, мы проработали потом вместе еще тридцать лет! (Смеется.) Хотя поначалу я все же побаивалась его из-за скандальной репутации, наблюдая резкие смены его настроений, тяжелый, порой давящий темперамент, но со временем мы ужились, привыкли друг к другу, и все у нас пошло гладко.

Ольга Суркова: Как он работал с актерами? Они испытывали на себе его переменчивость и непростой темперамент?

Катинка Фараго: Нет, с актерами он старался не ссориться, особенно с актрисами. Ведь это имело и чисто практическое значение. Разрыдаются, расплачутся, и грим потечет, а тогда начинай все сначала. Себе дороже! (Смеется.) Отыграть свое плохое настроение можно было на мне.

Ольга Суркова: Но в процессе работы он, кажется, был очень собранным человеком?

Катинка Фараго: Да! Он всегда был максимально сконцентрирован на своей задаче и очень тщательно готовился к каждому съемочному дню. Мне никогда не приходилось работать с другими режиссерами, столь же хорошо организованными и подготовленными к съемке. Может быть, его можно сравнить только с Тарковским! С ним я тоже работала.

Ольга Суркова: Как интересно! Но пока о Бергмане… А на площадке он мог позволить себе быть дерганным, нервным, если у него что-то не получалось? Демонстрировать свое разочарование или раздражение? Или он держал себя в руках?

Катинка Фараго: Нет, на площадке он, конечно, старался сдерживаться. Но бывало, что не скрывал своей злости, когда смотрел отснятый материал и выяснялось, что какие-то сцены ему не нравятся, то есть требовалась пересъемка. Вот тогда он уже не стеснялся в выражениях!

Ольга Суркова: То есть он не позволял себе срываться на крик, упрекать актеров в недостаточном умении?

Катинка Фараго: Если это и случалось, то очень и очень редко! Между прочим, также корректно вел себя с актерами и Тарковский.

Ольга Суркова: А как все-таки складывались отношения Тарковского с Юсефсоном? Он до конца понимал Тарковского? Тем более что у них не было общего языка?

Катинка Фараго: Им, конечно, помогал переводчик. А к тому же помогало огромное уважение друг к другу.

Ольга Суркова: Но я имела в виду не буквальное их понимание, которое им обеспечивал переводчик, а очень важное, как мне кажется, для Тарковского взаимодействие с актером на чувственно-иррациональном уровне. Не случалось ли Юсефсону ощущать в работе с ним некий дискомфорт именно такого недопонимания?

Катинка Фараго: Нет, я думаю, что они полностью соответствовали друг другу. Мне помнится, что Юсефсон иногда по-хорошему смеялся над Андреем, который, находясь в пятидесяти метрах от актеров, кричал им почему-то по-итальянски: «Тропо таленто!», то есть «слишком талантливо». (Смеется.)

Ольга Суркова: Сегодня на фестивале будет показана картина Бергмана «Лицо». Вы, наверное, тоже принимали участие в этой работе?

Катинка Фараго: Да, да! Но это было слишком давно, в 1958 году! И я уже не помню ничего специального.

Ольга Суркова: Тогда, может быть, вы вспомните какие-то иные истории из вашей совместной работы?

Катинка Фараго: Мы снимали на западе Швеции «Седьмую печать». Знаменитый теперь эпизод игры в шахматы Рыцаря со Смертью. Съемки должны были происходить с позднего вечера и до рассвета. То есть в кадре должно было появляться встающее над морем солнце. Но солнце никак не могло появиться на западном побережье моря, потому что оно встает на востоке. Смешно, но нам пришлось решать, как все-таки быть. Мы снимали на закате и притворялись, что солнце не садится, а встает. Интересно, что финальная сцена с танцем, когда герои, взявшись за руки, вьются цепочкой по берегу вдоль моря на общем плане, была незапланированной импровизацией. Поздним вечером, когда актеры, занятые в фильме, уже разъехались по домам, потому что рабочий день закончился, оператор увидел вдруг облако необычной формы. Бергман встрепенулся, срочно нахватал каких-то людей, переодел их в костюмы героев и, пока еще облако не растаяло в небе, успел на этом фоне отснять тут же возникшую у него в воображении сцену, завершившую фильм.

Ольга Суркова: Часто ли у Бергмана возникали проблемы с финансированием картин?

Катинка Фараго: Бывало, конечно! Например, именно на «Седьмую печать» ему не сразу удалось получить деньги, так как руководство Svensk Filmindustri посчитало сценарий слишком скучным. Но когда Бергман получил «Пальмовую ветвь» в Канне за свой фильм «Улыбки летней ночи» и снова принес на студию тот же сценарий, то деньги для награжденного Мастера все-таки нашлись.

Ольга Суркова: То есть получается, что состояться многим его лучшим фильмам помогал успех иных его картин в других странах? Можно предположить, что успех в самой Швеции бывал не таким уж всеобъемлющим?

Катинка Фараго: Да, ему, безусловно, способствовало признание на фестивалях и за границей. Но тем не менее эти «другие» картины ему удавалось тоже снимать все-таки именно в Швеции, обеспечивая себе возможность создания своих шедевров вроде «Седьмой печати».

Ольга Суркова: Помнится, его отношения с коллегами тоже иногда создавали для него некоторые сложности.

Катинка Фараго: Ну конечно! Многие в Швеции ему просто завидовали. И не только потому, что он был известным режиссером, но еще и потому, что этот известный режиссер получал финансирование от Шведского киноинститута, которое хочется получить каждому.

Ольга Суркова: Катинка, а не могли бы вы сказать хотя бы несколько слов о запомнившемся вам человеческом портрете Бергмана?

Катинка Фараго: В последние годы каждое утро перед рабочим днем мы сидели у него в комнате и просто держались за руки какое-то время. Это была гардеробная, там не было света, но он таким образом сосредоточивался и просто набирался сил перед работой. Мне кажется, он каждый день боролся за то, чтобы соответствовать своему собственному завышенному представлению о самом себе. Он был очень амбициозным человеком, в хорошем смысле этого слова. Каждый день ему нужно было прикладывать усилия для того, чтобы быть настолько хорошим, насколько ему этого хотелось!

Ольга Суркова: Все-таки странно, что в шестьдесят четыре года он объявил «Фанни и Александра» своим последним фильмом. Ведь он умер в восемьдесят девять лет!

Катинка Фараго: Но он не заканчивал работать и многое сделал для телевидения…

Ольга Суркова: Может быть, он уже не чувствовал достаточно сил для большого кино?

Катинка Фараго: Может быть… Будучи, как я уже сказала, очень амбициозным человеком, он продолжал работать для телевидения, потому что там сам процесс был для него легче… Ведь в то время пленку проявляли в лабораториях и изображение можно было увидеть только через пару дней, которые просто выводили его из себя. Он называл это время «абсолютным цирком», нервничал и сходил с ума: когда же наконец можно будет посмотреть, что получилось?!

Ольга Суркова: В этом есть что-то детское. И вы полагаете, что это могло стать причиной его ухода из большого кино?

Катинка Фараго: Не могу сказать точно, но думаю, что это одна из причин.

Ольга Суркова: А чем вы объясняете, что Тарковский не встретился с Бергманом, работая в Швеции над «Жертвоприношением»?

Катинка Фараго (смеется): Потому что Бергман не хотел с ним встречаться.

Ольга Суркова: А можно найти причину? Или догадаться?

Катинка Фараго: Не знаю… Но я знаю точно, что Тарковский очень хотел встретиться с Бергманом, а Бергман нет. Ведь однажды они встретились в коридоре киноинститута, но прошли мимо, не сказав ни слова друг другу.

Ольга Суркова: Хотя это психологически так интересно… Ведь Тарковский все-таки был большим поклонником Бергмана.

Катинка Фараго: Да, и Бергман был очарован некоторыми его кадрами, но тем не менее…

Ольга Суркова: Ощущался ли Тарковский среди шведской группы как иностранец? Были ли с ним какие-то дополнительные сложности в отношениях, в понимании особенностей его работы?

Катинка Фараго: Когда Тарковский, приступая к съемкам «Жертвоприношения», сказал, что в его картине будет только 123 кадра, мы очень обрадовались. Но не знали еще, что каждый кадр будет длиться у него десять минут!

Вспомнила еще смешную историю. Мы собирались в Стокгольме снимать одну сцену, к которой был уже подготовлен снежный ландшафт. Я со спокойной душой отправилась в офис, не подозревая, что все остальные члены группы еще надолго задержатся на площадке. Я не имела понятия, что они там делают, но вся команда заявилась домой очень поздно. Я спросила в полном недоумении, что же они делали там. Они объяснили, что им пришлось лопатами собирать огромную кучу снега. Тогда я удивилась еще больше: отчего же не вызвали для этого трактор, который сделал бы это в два счета? Они пожали плечами, а Тарковский ответил мне очень странно: «Человеческая сила бесплатна, а машины стоят денег!» (Хохочет.) Тогда я подумала: «Господи, как же мы теперь будем со всеми этими странностями работать?»

Ольга Суркова: А история со сгоревшим домом? Как решился Шведский киноинститут еще раз профинансировать эту сцену?

Катинка Фараго: Да, помню эту ужасную историю. Мне удалось поговорить с директором киноинститута Улофссоном, который тогда был в отпуске. Я объяснила ему, что без этой сцены фильма не может существовать, и они дали нам еще пятьсот тысяч шведских крон! А ведь именно эту сцену Андрей рассказал нам первой, как только приехал в Швецию.