Надав Лапид, режиссер «Синонимов»Все проще, когда ты на Луне

Для израильского режиссера Надава Лапида «Золотой медведь», полученный на Берлинале-2019 за его третий полнометражный фильм «Синонимы», стал первой наградой на фестивалях большой тройки. Все его фильмы, по собственному признанию, во многом автобиографичны. Так и «Синонимы» основаны на эпизоде из жизни Лапида: герой фильма Йоав, так же как и Надав, закончив военную службу, уехал из Тель-Авива в Париж, где попытался отринуть все израильское и стать настоящим французом с помощью случайно встреченных обеспеченных молодых французов Эмиля и Каролин.

— Почему главных героев ваших фильмов так часто зовут Йоав? Все ли герои с этим именем — ваши альтер эго? Какой в этом имени символический смысл: может, это как-то связано с операцией «Йоав» (наступательная военная операция 1948 года Армии обороны Израиля) или с Йоавом из Танаха (библейский полководец армии царя Давида)?

— Начать нужно с того, что Йоав рифмуется с Надав. Вообще, я заметил, что существует тенденция изолировать фильм от правды, реальности и настоящего мира (я имею в виду, в игровом кино), создавать такой резервуар для выдумки. Мне кажется, это неверный путь, такие фильмы получаются очень стерильными и обособленными.

Йоав в моих картинах, в том числе в «Синонимах», — это один и тот же персонаж, со своими обсессиями, восприимчивостью. Зачем мне называть того же персонажа как-то иначе? Хорошо, когда у героя есть за плечами своя история. Конечно, не все связывается между собой, не все, что случалось с Йоавом в одном фильме, происходило с ним же в другом. Прошлое и настоящее смешиваются. Я не могу точно сказать, тот ли это Йоав в «Синонимах», который был ребенком в «Воспитательнице», потому что в действительности Йоава вообще не существует.

Это как Шерлок Холмс, который страшно надоел сэру Артуру Конану Дойлу. Автор не мог больше писать о сыщике и решил убить его в очередной книге, после чего стал получать тысячи писем: «Как вы могли так поступить с Шерлоком? Холмс жив, вы убийца» и так далее. Так что мне нравится заигрывать с этим. Кино — это вообще такая игра.

Но кроме того, мои герои действительно кочуют из фильма в фильм, это одни и те же люди, мы видим одинаковых персонажей на разных стадиях их жизней.

— Вы говорили в интервью, что фактически каждая сцена происходила с вами в реальности, что это ваша жизнь в Париже показана в фильме «Синонимы». Вы правда ничего к вашему личному опыту не добавляли? Все ли персонажи из фильма существуют в реальности?

— Конечно, не все было так же, как в фильме, и некоторые персонажи — это комбинация нескольких реальных людей, часть персонажей я наполовину придумал.

Но я действительно отслужил год в армии и внезапно принял решение уехать из Израиля, причем сам точно не знал, зачем уезжаю. Но я уехал из страны с твердым намерением никогда не возвращаться. Приехал в Париж, чтобы жить там и там же умереть. Я перестал говорить на иврите, начал учить французский, купил словарь, непрерывно учил синонимы, бормотал их себе под нос. Я ненавидел Израиль, и все же однажды я вернулся обратно.

Многое было так же, как в моей жизни, многие детали соответствуют. Йоав даже готовит пасту по тому же рецепту, что и я, эти почти пустые макароны.

— Это вообще относится к вопросу о человеческой памяти: мы же никогда не запоминаем все так, как было на самом деле, воспоминания видоизменяются со временем.

— Да-да. Вообще, пока я снимал этот фильм, мне помогало красивое изречение одного из художников, немецких экспрессионистов, который сказал однажды что-то вроде: «Я не хочу рисовать машину. Я хочу нарисовать ощущение, которое осталось в моем теле после того, как мимо проехала эта машина». Вот то же самое в «Синонимах»: это реконструкция того, что со мной происходило, но в то же время это и реконструкция моих чувств и ощущений.

— Что вы подразумевали под этими синонимами, которые Йоав беспрестанно учит наизусть? Моя версия: он пытается механически выучить французский, но у него нет и не будет глубокого понимания языка, и поэтому он в любом случае никогда не сможет стать французом, и это должно быть для нас очевидно с самого начала фильма.

— Прежде всего это красивая теория, мне нравится идея. Что ж, он уехал из Израиля, и продолжать говорить на том же языке было бы бессмысленно. Если он хочет избавиться от самого себя, избавиться от собственной индивидуальности, то недостаточно просто улететь из страны. Каждое слово, произнесенное им на иврите, возвращает ему то, от чего он пытается сбежать. Вся суть в языке. Поэтому ему нужно было чем-то пожертвовать, а ведь нет ничего ценнее языка. И он приносит иврит в жертву и становится человеком без слов, ведь слова на иврите были единственными, которые он знал и понимал так хорошо. Ему нужно выучить новые слова и притом выучить их по-своему, понять их так, как может только он.

Он понимает, что должен завести свой французский язык, точно такой же, как его личный Париж, который он себе придумал. Вообще, чтобы выучить язык, нужно создать внутри себя какую-то новую личность, мне кажется.

Это как горчичное пальто Йоава, которым он обзаводится в начале фильма. С одной стороны, это пальто делает его частью парижского общества, ведь до этого он был совсем голый. Но с другой стороны, это яркое пальто всегда будет отделять его от социума, удерживать от полной ассимиляции.

Точно так же и его французский — это такой синоним к французскому языку, который знают все. Казалось бы, теперь он француз, потому что выучил те же слова, что и все остальные. Но это всегда не совсем те слова, которые выбрал бы человек, знающий французский с рождения. Его выбор верного синонима для каждой отдельной ситуации всегда будет отделять его от остальных французов, он так и останется аутсайдером. Примерно так же, как в поэзии. Поэт использует те же слова, что и все, но порядок слов совершенно другой.

— Эта идея как раз связывает «Синонимы» с одним из ваших предыдущих фильмов, «Воспитательницей», который тоже в немалой степени был посвящен поэзии. Я должен спросить об американском римейке «Воспитательницы» с Мэгги Джилленхол в главной роли, который недавно вышел. Как вы думаете, возможно ли снять американский римейк «Синонимов»? Давайте сыграем в игру: какой американский режиссер, по вашему мнению, смог бы его снять?

— Римейк «Синонимов»? Интересно, как он выглядел бы в исполнении, например, Тарантино или Гаса Ван Сента... Возможно, Джона Кассаветиса, но он больше не вариант, к сожалению. Мне нравится, когда режиссеры делают римейки чужих фильмов, потому что это своего рода веселое упражнение в кино. Но мне трудно поверить в возможность римейка «Синонимов». Синопсис «Воспитательницы» выглядел коммерчески более перспективным. Я помню, как рассказывал о фильме серьезным агентам: главная героиня пытается спасти талант от жестокого мира. Ребенок — поэт, это что-то вроде «Билли Эллиота». «Воспитательница» была более концептуальная, и это дало возможность для римейка немного с другой интонацией.

«Синонимы» — это скорее экзистенциальный фильм, он о чем-то другом. Хотя я вот представляю себе картину о колумбийце или мексиканце, который пересекает границу с США и перестает говорить на родном языке только для того, чтобы обнаружить, что жители Голливуда ничем не лучше наркоторговцев в Мексике. (Смеется.)

— Вам понравился римейк «Воспитательницы»? Что вы о нем думаете?

— Это хороший фильм, но я должен признать, что предпочитаю свой, и это нормально. Меня больше всего поразило, что сценарий был более или менее таким же: те же слова, те же фразы, те же сцены... И все же фильм был совершенно другим, и разница эта состояла в ином мизансценировании и монтаже. Это немного похоже на те уроки, которые Эйзенштейн давал своим ученикам: вы берете один и тот же текст, снимаете иначе, и фильм рассказывает о совершенно других вещах.

— Я смотрел ваш фильм «Подружка Эмиля», короткометражный. Там вновь появляются те же герои. Тот же Йоав. Но там они встречаются в Израиле. Мне кажется, сегодня «Синонимы» можно рассматривать как приквел (или сиквел), с некоторыми несоответствиями, конечно.

— Я полностью согласен, что это, как вы сказали, своего рода приквел. В конце концов, у нас нет трех жизней, есть только одна наша жизнь. Поэтому мне интересно бывает снимать несколько фильмов об одном и том же и смотреть, как сильно они отличаются или похожи между собой. Они немного разные, но там те же самые навязчивые идеи, там вновь обнаженный Йоав бормочет синонимы.

— Об Эмиле и Каролин. У меня есть еще одна идея. Как вы считаете, они настоящие или это фантазия Йоава о том, как парижане выглядят и живут? Просто Йоав, кажется, не воспринимает их как реальных людей, не понимает, что это тоже люди, у которых есть свои личные драмы.

— Все открыто для интерпретаций. Я прочитал статью в каком-то журнале, возможно, в Sight & Sound, где автор писал, что, может, Йоав просто умер в ту ночь, когда приехал, замерз в ванне, и все, что происходит потом, — это предсмертные видения. Почему бы и нет? Я, конечно, не задумывал это так. Но фильм... Он пытается быть одновременно сложным и простым, абстрактным и очень физическим, конкретным, в то же время интеллектуальным и жестоким. Эмиль и Каролин действительно могут быть плодами воображения Йоава, но, даже если так, он представляет их очень детально и точно.

— А у этих людей правда есть реальные прототипы? Вы общаетесь с ними сегодня?

— Я как раз собирался пригласить на французскую премьеру одного из них.

— Думаю, что одна из самых важных сцен в фильме — это сцена в студии фотографа, где Йоава просят раздеться, вставить себе палец в анус и говорить эротично слова на его родном языке, иврите. В чем символический смысл этой сцены? Йоав возвращается к своему языку и еврейской идентичности через это унижение? Или это комментарий об истинной бисексуальности персонажа, о том, что он пытается стать бисексуалом и, следовательно, обрести сексуальную свободу, стать по-настоящему свободным человеком?

— Да, думаю, что вы правы. Для меня это не сцена изнасилования, или греха, или страдания. Возможно, сцена самоунижения, но также и расширения сексуального кругозора. Когда парень говорит ему засунуть палец в прямую кишку, Йоав произносит: «Это божественно». В каком-то смысле он должен быть одновременно французом и израильтянином, натуралом и геем, бойцом и поэтом, солдатом и танцором.

— Он просто пытается найти себя, кем бы этот «он» ни был.

— Кроме того, в состоянии самоунижения он как бы стирает или проституирует свое тело, и случается этот момент, когда он вновь произносит слова на иврите. Через это он вдруг каким-то образом вновь становится израильтянином.

— Трудно ли быть настолько откровенным в своих фильмах? Или для вас это похоже на психотерапию, когда вы рассказываете о своем прошлом в кино?

— Знаете, труднее не быть искренним. Иначе я не знаю, с чего начинать. Однажды я читал интервью с Мишелем Уэльбеком, и на вопрос, как он может так писать о себе и реальных людях, ведь они могут прочитать, что пишет о них, он ответил, что у него есть простое упражнение: каждый раз, перед тем как начать писать, он просто воображает, что уже мертв.

Я же, снимая фильм, воображаю, что я как будто на другой планете. Это тоже немного похоже на смерть. Совершенно не задумываюсь о том, имеют ли мои фильмы какие-то коммерческие перспективы, достаточно ли они понятные... И вообще: не пытаюсь делать ни очень понятное всем кино, ни авангардное. Все значительно проще, когда ты на Луне.

— Вы сказали в интервью для Variety, что Израиль — это страна, которая требует полной любви без сомнений и вопросов. Любите ли так Израиль лично вы? Ведь из ваших фильмов понятно, что вы весьма критически относитесь к израильскому государству.

— Чем Израиль заслуживает мою любовь? Даже если очень сильно любишь человека, то все равно неоднозначно к нему относишься. Что до «Синонимов»... Йоав вначале думает, что убегает из худшей страны в наилучшую из возможных, а к финалу понимает, что во Франции его по-своему обманывают, там своя ложь, трусость, там тоже много насилия. Там не лучше, чем в Израиле, может быть, даже хуже. Но это не значит, что он передумал и Израиль стал для него не так плох. Я не думаю, что он в конце концов решил, мол, Израиль — довольно приятное место для жизни. Все государства в мире немного синонимичны, все они в некотором роде безобразны. Но также и прекрасны. Йоав знает, что обречен быть вечно бездомным в этом мире, стучаться в закрытые двери.

— Появились ли у вас какие-либо проблемы с государством по поводу «Синонимов», после того как вы выиграли «Золотого медведя»? Были какие-либо комментарии представителей власти? Если дела пойдут хуже, вы снова эмигрируете во Францию? Это возможно?

— Допустим, я хочу эмигрировать в Россию. (Смеется.) Я могу жить во Франции, или в Германии, или в США, это не проблема. Многие израильтяне живут за границей. Означает ли это стать изгнанником? Я снимаю свои фильмы и в Израиле, и во Франции, но они все про израильского парня. Могу уехать жить во Францию, но я пришел в этот мир не для того, чтобы снимать фильмы про, не знаю, каких-нибудь Франсуа и Полину, которые живут в достатке, не понимаю, как это снимать. Я чувствую отторжение по отношению к Израилю, и все же я живу здесь. Это что-то да значит.

— «Синонимы» заметно отличаются от других израильских фильмов, которые сегодня можно увидеть в том числе на фестивалях. Чувствуете ли вы дистанцию между вашими фильмами и израильским кино?

— Не думаю, что мои картины похожи на работы любого другого израильского режиссера. Мои можно любить, можно ненавидеть, но, мне кажется, стоит признать, что в них много кинематографических ассоциаций, связей и отсылок, они шлют воздушные поцелуи другим режиссерам... И в то же время это только мое кино.

Как можно описать Израиль? Очень прямые, часто невежливые, иногда агрессивные люди. Теми же словами можно и про мои фильмы сказать. Мой главный герой бежит из Израиля, очень мужской, жестокой страны. Эти же неприятие и разобщение присутствуют и в нашем национальном кино.

При этом «Синонимы» — в некоторой степени очень французское кино, но в то же время они не похожи ни на один фильм какого-либо конкретного французского режиссера.

— Точно так же, как Йоав — израильтянин в душе, пытающийся выглядеть как француз. Кажется, это относится и к вашему фильму.

— Да, совершенно верно.

Читайте также:

• «Синонимы» — один из лучших фильмов Берлинского фестиваля и 2019 года. Объясняем, что это за кино
• Кто такой Надав Лапид — режиссер «Синонимов» и самобытный голос молодого израильского кино