Наташа Бережная, героиня «Дау»Там я была человеком, которым не могла быть в этой жизни

— Почему вы раньше не давали интервью?

— Не люблю журналистов. Не обладая информацией, люди начинают придумывать. Это удел всех корреспондентов, я так думаю. 

И когда я у Ильи спрашиваю: «Илья, я не хочу давать интервью». — «Не хочешь — ну и не надо. Я знаю твое отношение к корреспондентам». Поэтому я ему и говорила: «Илья, я не хочу давать интервью, это мне напряжно».

Сейчас читала один хороший отзыв о фильме, и тут же внизу комментарии такие — слова фильдеперсовые, которых я не понимаю. Один там писал-писал-писал какие-то слова-слова-слова, я даже не полезла в Википедию искать значение этих слов. Я просто написала: «Ты придурок. Писать на русском тебя не учили?» Вот и все. И больше я этого человека в комментариях не вижу.

— Вообще, ходили слухи, что вы не даете интервью, потому что говорят, что у актеров был контракт, согласно которому нельзя было ничего рассказывать журналистам. Это правда?

— Пока картина не вышла, конечно, смысл ее разглашать, рассказывать о чем-то там, пока нет фильма. Была у нас такая договоренность, да.

— И теперь все могут рассказывать по поводу «Дау» что угодно?

— И так могли рассказывать, в принципе. Но зачем о нем предварительно говорить? Когда все посмотрели, тогда и рассказываем.

До «Дау»

Примечание редакции: в январе 2019 года во французской газете Le Monde был опубликован материал (перевод), посвященный «Дау», в котором утверждалось, что режиссер Илья Хржановский в ответ на обвинения в насилии на съемках сказал, что актриса, сыгравшая в сцене допроса с бутылкой, — «всего лишь проститутка, которую я нашел в БДСМ-борделе». Позже в Le Monde было опубликовано письмо Хржановского, где он пишет, что никогда такого не говорил.

— Расскажите о своей жизни до «Дау». Все, что захотите упомянуть.

— Я была частным предпринимателем, у меня была в аренде автомойка, я имела отношение к рекламе, к недвижимости. Были отношения с мужчиной, потом в одну секунду как-то разругались, рассорились, в общем, я от этих проблем… Хотя нет, проблема — это если у человека нету рук-ног, тогда проблема. Нерешенные вопросы у меня были личного характера. Я рассталась с мужчиной, я хотела поставить точку в наших отношениях. Чисто случайно так получилось, что попала в «Дау». Там и осталась.

— Давайте обсудим эту публикацию Le Monde, где описывается, что Хржановский заявлял, будто вы проститутка из БДСМ-борделя. Вы имеете какое-то отношение к этой теме — к БДСМ или к борделям?

— Это бред сумасшедшего.

Я шифровку вот эту — БДСМ — когда услышала, открыла Википедию, чтобы узнать — что такое, с чем его едят? Когда прочла, думаю: «Сука, гондон». Я Илье сказала, я сразу его набрала, говорю: «Слышишь, Илья, ты это говорил?» — «Ты что, с ума сошла? Конечно же, нет!» — «Дай я его [журналиста Le Monde] за горло подержу!» Вот честно, у меня навязчивая такая идея, я засыпаю и просыпаюсь с одной мыслью уже на протяжении года. Мы когда с Ильей встречаемся или созваниваемся, я говорю: «Илья, дай мне его подержать за горло. Я, ***, это так не оставлю» — «Ну он же хотел тебя защитить». — «Да не хотел он меня защищать, он гондон, просто гондон». После этого я и не хотела никому давать интервью.

— Как вы попали в этот проект? Что это был за кастинг, что там происходило? Почему вас выбрали, как вы думаете?

— Попала чисто случайно. Я приехала туда с подругой на кастинг, мы очень долго общались, мне сказали: «Давайте попробуем!» — «Давайте!» Мне позвонили на следующий день, спросили адрес — и прислали машину.

— Можете описать, что происходило на этом кастинге? Говорили, что там задавали очень много личных вопросов, записывали на видео.

— Сидели разговаривали. Знаете, как обычно говорят по душам. Напряга не было. Человек задает вопрос — отвечаешь. Я могла задать встречный вопрос, если меня что-то интересовало или было непонятно.

О работе

— Сколько вы пробыли в «Дау» вообще? Ну, когда это началось, когда закончилось, в смысле?

— Полтора года я там пробыла, с 2008-го.

— В интервью для фестивального пресс-релиза «Дау. Наташи» вы говорили, что вы не жили в Институте, а приходили, уходили, как на работу. Там вообще кто-то жил?

— Жили. А я туда приходила ежедневно, как на обычную работу. 

— В чем разница? Почему вы приходили, а остальные жили там?

— Я не была актрисой, я была вольнонаемным работником. Я в любую секунду могла развернуться и уйти.

— Актеры тоже могли развернуться и уйти?

— Они тоже могли уйти, но они выбрали там жить, им изначально это предложили. А меня устраивала такая жизнь. Я приходила и уходила. Я же еще не бросила свой бизнес, поэтому мне надо было одновременно совмещать как-то.

— Был ли Институт по-настоящему обитаемым местом или только такой гигантской декорацией? 

— Это было обитаемое место, там было две квартиры. В одной из квартир жила Нора с нянечкой, с домохозяйкой, как это и положено. В другой квартире жила Оля, институтские работники.

— Функционировал ли буфет на самом деле?

— Это был настоящий буфет — с отчетами, приемом товара, накладными, сдачей кассы. Сначала я считала на счетах, записывала простым карандашом, потом мне выдали перо с чернильницей. Мне тоже, когда принесли чернильницу: «Вот, Наталья, это тебе чернильница, вот тебе чернила, перо, палочка для пера». Я первые полчаса думала, что я сойду с ума, я была вся в чернилах, как чушка, у меня передник заместо белого был чернильный, Оля в шоке была. В общем, это было очень интересно. Потом был кассовый аппарат, а потом уже ручка появилась.

Я пришла в буфет с первого дня, а там голые стены. Мне принесли стол, холодильную камеру, электропечку, качалку колбасы, кирпичик хлеба, два чайника, два заварника, заварку, стаканы, ложечки и говорят: «Через десять минут у тебя будут люди, их надо накормить бутербродами и чаем напоить».

— И вы справились с этим за десять минут?

— Конечно. Я женщина, которая жила, рожала, растила ребенка, причем сама, зарабатывала деньги на его образование, то есть я не безрукая. Я справилась.

Вот мы с Олей с утра приходили, до вечера работали, вечером закрываться — и даже не присели за день, были такие моменты, что очень сильно уставали.

— Какое место для буфета в экосистеме Института подразумевал Илья? Мне кажется, он должен был стать социальным центром, объединять всех, кто может в этом буфете оказаться.

— Совершенно верно, все кушают, все общаются, мы на них смотрим, как они пьют, как они едят, сколько они пьют, что они после того, как выпили, говорят.

Про Олю, съемку и алкоголь

— Насколько соотноситесь вы как человек в Институте с человеком за пределами Института, то есть насколько вы в фильме похожи на себя саму? Есть ли какая-то разница между вами самой и вашей героиней?

— Есть, конечно. Я не все время стерва. Я более спокойна, более уравновешенный человек. Ну как спокойный, относительно. Может, просто это с возрастом уже пришло, для меня «Дау» был 13 лет назад. Там я, наверно, была тем человеком, которым я не могла быть в этой жизни.

— А почему вы не могли быть таким человеком в реальности? Вас ограничивают какие-то социальные нормы или вы не хотите быть таким человеком?

— В фильме получилась конкретная такая стерва, сука. Но я же не все время такая была. Просто на монтаже оставили именно то, что посчитали интересным. А вообще мы не все время дрались и ругались, нет.

Да, приняла я Олю, не понимая, что происходит, мы не все время ругались, мы с ней больше дружили.

— О съемке предупреждали заранее, что придет человек с камерой?

— Не всегда. Они могли делать где-то съемки, допустим, в Институте, а тут наши взбалмошные ученые решают: «А пойдемте [выпьем] по 50?» —«А пойдемте!» И камера пошла за ними следом. 

— Вы были готовы, что вас будут снимать? Вас предупредили о том, что фильм будет сниматься иногда без предупреждения?

— Да, это оговаривалось.

— Могли ли вы это остановить, если хотели, то есть попросить, чтобы вас не снимали?

— Да. У нас была договоренность: если я не хочу сниматься и хочу уйти, я смотрю в камеру. 

— Изначально, когда вы поступили, вы обсуждали это с Хржановским, правильно?

— Конечно. 

— Пользовались ли вы этим правилом вообще?

— Нет. 

— То есть все, что снято, было снято только по вашему желанию?

— Каждая сцена обсуждалась, как это должно происходить, какая последовательность. Да, были там моменты импровизации, но не настолько, чтобы там все импровизировалось.

— Текст весь импровизировался, насколько я понимаю, потому что сценария же не было?

— Текст импровизировался. Но все действия обговаривались.

— Окей. А вот конфликт с Олей, например, он оговаривался или это импровизировалось?

— Конфликт с Олей — да, он оговаривался. 

— Как это было? Что это был за разговор? Вы, Оля, Хржановский, правильно? 

— Была поставлена задача — конфликт. И мы придумали этот конфликт. 

— Вы сейчас общаетесь с ней или нет?

— Конечно. Мы общаемся, поддерживаем отношения. Изначально я была участницей Олиных отношений с Димой. Оля — участница моих отношений с Люком, она присутствовала везде и всегда, когда приходил Люк, она переводчицей у меня была.

— Много вообще пили водку в Институте? И много ли пили вы?

— Мы пили тогда, когда мы хотели. И водку мы вообще с Олей не пьем. Мы пили с Олей шампанское, вино, коньяк — это мы.

— Сейчас Хржановского обвиняют в том, что он набрал местного харьковского населения и спаивал его, чтобы поставить на них социальный эксперимент.

— Кто хотел — тот пил, кто не хотел — не пил. У нас был Александр — один из ведущих ученых, лекторов нашего Харьковского университета, я не буду называть фамилию. Он вообще не употреблял спиртное. Вот если он не пил, то он не пил.

Вот почему я говорю, что рассказывают, что там спаивали, — бред, бред сумасшедшего. Вот если человек хотел пить, он пил. Если человек не хочет пить — он не пил, это не было такое: вот ты сейчас нажрешься — и все. Вот это в обязательном порядке — нет, не было такого.

— Вечеринки, которые в фильме показаны, — часто ли они происходили? 

— Бывало такое, что они пили три дня подряд. А было такое, что предлагаешь им, а они говорят: «Не-не-не, мы сегодня не пьем».

Роман с Люком Биже

Примечание редакции: в фильме «Дау. Наташа» показан роман Наташи Бережной с приехавшим из Франции приглашенным профессором физики Люком Биже (в реальности он астролог). Есть постельная сцена с участием Наташи и Люка в состоянии алкогольного опьянения. Создателей фильма обвинили в том, что постельная сцена была снята без ведома актеров.

— Хржановский очень расплывчато описывал в интервью, как начался ваш роман с Люком Биже, как это было подготовлено. Он говорил, что он показывал ему ваши фотографии, вам — его фотографии. То есть это было как-то изначально предусмотрено, что вы будете общаться с ним?

— По крайней мере, меня подготавливали.

— Как это было?

— Рассказывали, что будет ученый, будет там француз, о нем рассказывали: он скоро приедет. 

— Вас о чем-то конкретном просил режиссер? Обязаны ли вы были с ним общаться?

— Нет. Оно как-то само по себе завязалось.

— Но вам же как будто бы невзначай рассказывали, что вот какой-то Люк приедет?

— Да.

— Хитро. Я бы заподозрил что-то неладное.

— Нет, начнем с того, что мы с Олей очень часто разговаривали, кто там должен приехать, кто приехал. Мы с ней все косточки всем перемывали. 

Заходит Люк, и Оля говорит: «Это тот Люк, о котором я тебе говорила». Увидел меня, заулыбался, я ему заулыбалась. Он долго сидел, мы с ним долго разговаривали, Леша Блинов и Оля переводили, мы смеялись. На следующее утро он опять пришел. Потом днем пришел, потом вечером. 

Встречались мы с ним недели две, наверно. Он был внимательный, он был обходительный, он не такой, допустим, как все были.

— Почему не такой, как все?

— Культурный, воспитанный, внимательный. У меня завернулся воротничок на платье — он поправил его. 

Я не знаю, как это описать, эти женские чувства, когда на сердце большая-большая рана и появляется человек: он добрый, ласковый, за ручку взял, поцеловал. Знаки внимания — они настолько были красивыми и необычными. Он шутил, много каких-то историй рассказывал.

— О постельной сцене. Готовы ли были, что вас будут снимать на камеру в этот момент, знали ли вы об этом? Контролировали ли ситуацию?

— Это у нас с Люком началось спонтанно, мы даже сами друг от друга не ожидали.

Сначала я не поняла, что съемка идет. А потом было уже все равно. 

Этого не предусматривал никто. Я, допустим, предположить не могла, что я пойду на это. 

— Говорят, что в комнате был кто-то еще, кроме вас с Люком и оператором. Правда ли это? 

— Был оператор, Люк, я. В комнате больше никого не было. 

— А у вас спрашивали, готовы ли вы, чтобы эта сцена вошла в фильм?

— Да, спрашивали.

— Почему для вас это оказалось допустимым? 

— Там нет ничего сверхъестественного.

Почему даже в советских фильмах показывают насилие, убийства, повешения — и это считается нормальным. А здесь обычные человеческие отношения.

Еще до этой сцены Люк предложил мне уехать с ним во Францию и сказал: «Выходи за меня замуж». Да, это прямо на проекте случилось.

— И вы не поехали?

— Я не поехала. Он уехал, и так получилось, что я встретила другого мужчину. 

— Сейчас Люк говорит в интервью, что его спаивали, что это все был какой-то заговор против него, что все это было не по-настоящему.

— Ну, ему никто не наливал. Он пил сам. Получается, я его изнасиловала? Бред какой-то. Ему никто не наливал, это раз. Второе: наливали вино не ему, а он — мне и себе. Он пил вино, он пил водку, он в тот вечер выпил приличное количество, будем так говорить. И он до этого пил. В буфет приходил — он выпивал, никто ему не заливал.

— А вы общались с ним после «Дау»?

— После съемок я его не видела ни разу. Но он приезжал еще раз до того, как я ушла. У нас была вечеринка, он был на этой вечеринке, и он говорил мне нежные слова, он целовал мне руки, он говорил, что он скучает.

Допрос

Примечание редакции: по сюжету фильма «Дау. Наташа» на Наташу Бережную пишут донос в органы госбезопасности в связи с ее преступной связью с иностранцем. В сцене, где Бережную в карцере допрашивает Владимир Ажиппо (в реальности — бывший работник тюремной системы), он рвет на ней одежду, дает ей пощечину и заставляет ее вставить себе в вагину горлышко от коньячной бутылки. В финале сцены Наташа целует Ажиппо и уходит. Создателей фильма обвинили в том, что изнасилование бутылкой было настоящим, а не сымитированным. Утверждалось, что Наташа не знала о том, что ее ждет на съемках этой сцены.

— Главный вопрос у всех — обсуждали ли вы с Хржановским и Ажиппо заранее, что конкретно будет происходить в сцене допроса?

— Конечно, обсуждали. Это было оговорено до мельчайших тонкостей. 

Я очень долго упиралась, что я буду в кадре обнаженной, но потом — для большей правдоподобности — я согласилась.

— То есть вы не хотели, а вас уговаривали?

— Нет, не так. 

Мы с Ажиппо обсуждали этот вопрос. Он говорит: «Надо разорвать на тебе одежду». Я говорю: «Да, и я буду голая перед камерой». Он говорит: «Ну и что? Я что-то новое увижу?» Я говорю: «Да ничего ты нового не увидишь». И он: «И что, не будет?» Отвечаю: «Ну, сумеешь разорвать — рви, я раздеваться не собираюсь». И когда он мне начал говорить: «Раздевайся» — я отвернулась. Даже в кадре видно, что я отвернулась, но там не видно, что я улыбнулась.

Ажиппо боялся даже дотронуться до меня. Он боялся рвать на мне одежду. Я чуть не засмеялась. Я должна была ему смотреть прямо в глаза, но не могла этого делать, потому что было смешно.

А если бы я засмеялась? Мы бы испортили кадр. И пошли бы по-новому, по-честному.

— Это был один дубль?

— Да, все должно было сниматься за один раз. Повторов не было. 

— Вы были готовы к пощечине, к бутылке — вы ко всему были готовы и согласились на это?

— Да. Все действия оговаривались, и если люди поверили в происходящее, то это значит, что мы все очень хорошо сыграли.

— Расскажите о вашем поцелуе с Ажиппо в финале сцены.

— Это была импровизация. Моя инициатива, я решила все-таки поиздеваться над мужчиной, который не сумел разорвать нормально одежду. Мы потом смеялись над этим. Он спрашивал: «А что это было?» Он не ожидал.

Илья сказал, что должен быть финал какой-то интересный. Мне больше в голову ничего не пришло.

— Ажиппо — какой он был вообще человек? Вы общались с ним?

— Да, я общалась с ним, он приходил в буфет. Все говорят, что он угрюмый, неулыбчивый. Да, у него школа жизни была не из лучших, после всего, что он в жизни делал. Но вообще по жизни он был шутник, юморист. И где он на пианино задницей садится в фильме «Дегенерация», это тоже его импровизация была.

Отношения с режиссером, денежный вопрос и травма

Примечание редакции: после пресс-конференции на Берлинском кинофестивале, в которой участвовали в том числе Наташа Бережная и режиссер Илья Хржановский, российские журналисты утверждали, что в поведении Бережной заметно посттравматическое расстройство, последствия стресса, который она получила на съемках.

— Какие у вас были отношения с Хржановским? Как сильно влиял на вашу жизнь режиссер на проекте? Были ли у вас какие-то конфликты, как вы сегодня к нему относитесь?

— Вот с Ильей именно у меня конфликтов вообще не было. Был такой момент в моей жизни, я пришла, говорю: «Все, я ухожу, меня все за***!» Он говорит: «Наташенька, дорогая моя, что случилось?» Я говорю: «Да куча начальников — некого на*** послать». Разворачиваюсь и ухожу из его кабинета. А он следом за мной идет и кричит: «Наташа! Наташа! Наталечка!» Я резко поворачиваюсь, а он: «Ну блин! Вот этот взгляд твой злобный — он меня испепелил! Что случилось? Да ты можешь всех на*** послать, даже меня!»

Ну не было у нас с ним конфликтов. Я не помню, чтобы он на меня голос повысил, вот в чем дело. Он даже ругался с улыбкой. Он меня когда ругал, он всегда улыбался. Я говорю: «А чего ты, когда ругаешь меня, улыбаешься?» Он говорит: «А я не могу серьезно с тобой разговаривать. Я знаю, что ты в мозгах крутишь: «На*** иди».

— Ходили слухи, что кому-то за съемки в «Дау» не заплатили, кинули на деньги, кто-то жаловался на нарушение трудовых прав. Были у вас такие проблемы или у кого-то из ваших знакомых?

— Я об этом не знаю, на «Дау» работало слишком много людей, я могу говорить только за себя.

Были задержки по зарплате, допустим, но чтобы кинули и не заплатили — такого не было. Давали двумя, тремя частями, но чтобы нам не заплатили — я такого не помню.

— Вы довольны тем, сколько вам платили?

— Да. Мне платили ровно столько, сколько я зарабатывала на своем частном предприятии. 

— Сегодня в контексте «Дау» много обсуждается его бюджет, потраченный Хржановским, — говорят, что гора родила мышь, что слишком дорого стоил этот фильм.

— У меня нет такого впечатления.

Чужие же деньги всегда умножаются на десять. Да пускай даже на миллион они умножают. Поэтому я и стараюсь меньше читать комментарии и всю прессу, начиная вот с этого придурка, которого у меня до сих пор есть желание подержать за горло, причем крепенько так подержать…

— Получили ли вы эмоциональную травму на съемках «Дау»?

— В чем они травму увидели — я понять не могу. Я живой, нормальный, обычный человек, я адекватна. Странные эти люди, которые пытаются себе что-то придумывать.

Про насилие

— Хочу спросить про насилие. Как я понял, с вами на съемках ничего не произошло, к чему вы не были готовы. А было ли вообще такое вокруг вас, что кто-то кого-то бил, например? Видели ли вы что-то подобное?

— Нет. (Смеется.) Я такого не видела.

Я не знаю, что должно было произойти для того, чтобы человек развернулся и ушел.

— То есть это было не связано с тем, что вам было дискомфортно на проекте? Вам просто хотелось пожить настоящей жизнью?

— Ну, я же говорю, что встретила человека, с которым у меня завязались отношения, началась у меня более такая жизнь, которую я не могла разорвать, разорваться не могла между настоящей жизнью и той жизнью, поэтому я выбрала настоящую жизнь.

Про кино

— Что вы думаете о «Дау» как о кино?

— Я смотрела практически все, но отрывками. У меня не получалось вот сесть и посмотреть. Я полностью смотрела «Наташу», «Дегенерацию», сериал «Меню» про Олю. А очень хочется абсолютно все посмотреть, потому что это происходило у меня на глазах. 

Я свой фильм смотрела четыре раза — и все четыре раза я плакала.

— Почему?

— Ну, мне жалко актрису.

И «Дегенерацию» я смотрела прямо на одном дыхании. Меня уже не было, когда это происходило все. Когда я увидела, я была ошарашена, конечно. Это было для меня потрясение, этот фильм вообще [для меня] продолжение «Наташи», те же доносы и стукачество, но в больших объемах. Оля мне очень сильно понравилась. Тоже плакала. 

А остальные фильмы я смотрела отрывками. Но это огромная, колоссальнейшая работа.

— Я слышал, что Моника Беллуччи к вам подошла в Париже, правда это или нет?

— Да, у меня даже есть фото.

— А что сказала?

— Она была в восторге от фильма, держала меня за руку, гладила меня по руке, говорила, что очень хороший, красивый фильм, я ей сильно понравилась.

То есть вообще супер-супер. Мои знакомые, допустим, посмотрели и говорят: «Слушай, как так вообще можно было сыграть? Как? Мы плакали, мы смеялись, ужасно было, страшно было». То есть я пока ни от кого не услышала: «Да ***ня!»

Я вообще много общалась со зрителями — тоже в восторге были. Говорили, что это очень красиво, это очень трогательно, в Берлине мужчина рядом со мной даже рыдал. Украинка-документалистка в Берлине меня целовала, обнимала меня, говорила, что это круто, это больше чем круто.

— Хотели бы вы дальше где-то играть? Предлагали ли что-нибудь? 

— Значит, ну вот конкретики, конкретно: «Я хочу, чтобы ты снялась у меня в фильме» — такого не было. Но были вопросы: «Если я предложу, откажешься или нет?» Я говорю: «Вы сначала предложите, а потом мы будем думать».

Я думаю — да. Были бы предложения — я бы не отказалась.

После «Дау»

— Почему сюжетная линия вашей героини заканчивается после сцены допроса? Чье это было решение и что произошло с героиней вообще? Вы ушли в этот момент с проекта?

— Нет, жизнь продолжалась дальше, она шла после допроса. У нас готовились новые съемки. Но после отъезда Люка я встретила человека, и меня закружило чувство. Он сказал: «Либо я, либо «Дау». И я выбрала его. 

— Что это за человек?

— Он работал у нас водителем.

Мы с ним познакомились очень дерзко, когда он развозил нас по домам. Если один человек ехал домой, то он заходил с сопровождением водителя. 

— У вас опасно в смысле в Харькове было тогда? Или он просто сильно беспокоился?

— Опасно, не опасно — вы же не знаете, где вы споткнетесь или где на вас нападут. Поэтому Илья очень щепетильно к нам относился и дал указание, чтобы нас доставляли прямо до дома. Так я и познакомилась с Ромой.

— Вы вышли за Романа замуж? Вы до сих пор вместе с этим человеком?

— Да.

— А кто придумал вообще про этот донос и допрос? 

— Надо было придать правдоподобности. Отношения советской женщины с иностранцем — это было законом запрещено. В то время это было ужасно. Поэтому надо было сделать так, чтобы на меня донесли.

— Вы знаете, кто на вас донес?

— Да. Просто мы дальше не стали раскручивать этот сюжет.

— В биографии вашей героини на сайте проекта «Дау» написано, что ее арестовали по обвинению в шпионаже, и все обрывается. Это вы придумали?

— Нет, это уже когда я сказала: «Илья, я ухожу». Он говорит: «Нам же нужен какой-то финал». Я говорю: «Арест у меня уже был, давайте меня посадим». Он говорит: «Давай тебя посадим?» Я говорю — давай. Вот меня в шпионы и записали.

— Если бы вам предложили сегодня, сейчас участвовать в «Дау», а не тогда, если бы весь этот опыт можно было аннулировать, вы бы согласились или отказались?

— Да, как минимум по одной причине: я бы встретила там Рому. 

Нет, я бы, конечно, согласилась участвовать в «Дау». Это просто кто там не был вот так вот, не проходил из года в год… Там была своя жизнь. Я в буфете, допустим, слышала, видела, как обсуждали эти доносы: «Вот, надо написать на того-то, потому что он что-то сделал». — «А кто напишет — ты или я?» — «Ты». — «За это выпьем. Наташа, нам бутылочку!» 

Я проживала ту жизнь, которую, допустим, проживала моя бабушка. Вот прабабушка у меня лишилась наследства, имения — мы со столбовых дворян — из-за доносов. Прадеда расстреляли из-за соседа, который увидел мешок пшеницы и донес куда надо.

Я читала газеты, книги тех времен. Я проживала ту жизнь, это была поучительная жизнь.

Если бы вы хотя бы раз побывали, зайдя в Институт, на саму территорию, [вы бы поняли]. Заходишь на территорию — я же это делала ежедневно на протяжении полутора лет — и та жизнь за пределами теряется. Как машина времени, раз — и все. И ты углубляешься в ту жизнь, которая там происходит. Это очень интересно. Это как наркотик. Потому что знаешь, что там вот каждый день что-то новое. Там нет обыденности, там жизнь бьет ключом, там интересные разговоры, там нет [обыденности].

— Изменил ли вас этот проект как личность? Сделали ли вы какие-то выводы о себе и о мире? 

— Я думаю, да. 

Поменялось, наверно, мировоззрение на людей в хорошую сторону. Я теперь могу отличить, где хороший человек, где плохой, где человек лукавит, когда говорит неправду. 

У ученых очень многому можно научиться. Там, допустим, были ученые-физики, были химики. Люк очень много всего рассказывал — он же астролог, предсказатель.

— Сбылось что-нибудь, что он предсказывал?

— Да. Две вещи точно сбылись.

Читайте также:

• «Дау». Путеводитель по всем фильмам
• Антон Долин о страстях вокруг «Дау»
  
• Интервью с оператором Юргеном Юргесом
  

Этот материал можно свободно перепечатывать — с сохранением ссылки на «Искусство кино».