Мария ШалаеваНемоляева это актриса, которая заслуживает главную роль

— Кому принадлежит идея создания фильма?

— Инициатива исходила, конечно, от меня. А потом Максим Муссель с Борей Гуцем затеяли школу мобильного кино, куда пригласили людей из киноиндустрии, которые хотят что-то делать. Когда мы стали разрабатывать в этой лаборатории сценарий, я познакомилась с Тоней Зикеевой, ставшей одним из моих соавторов. Она взяла на себя много обязанностей в этом фильме: и соавтора, и исполнительного продюсера, и ассистента по актерам... В общем, взвалила на себя все производство. Потом к работе подключилась моя подруга и мой воспитатель, коллега и соратник Лариса Бочарова, благодаря которой началась моя карьера в кино в фильме «Завтра день рождения». Она, скажем так, вынула из меня этот сценарий.

Мы все это задумали еще до пандемии, послали сценарий сразу двум продюсерам. Сергей Михайлович Сельянов мне сказал, что надо еще допилить. А Игорь Мишин предложил: «Давай-ка ты прямо бери и снимай». И, конечно, глаз у меня загорелся, и я выбрала «брать и снимать». Но, может быть, надо было допилить…

— То, что ваш фильм снят на мобильный телефон, продиктовано скромным бюджетом или каким-то концептуальным замыслом?

— По итогу я считаю, что это большая глупость: надо было искать какие-то вменяемые бюджеты. Но изначально мне казалось, что благодаря мобильному я буду в каком-то смысле свободна. Я с самого начала хотела провернуть эту идею, сняв фильм на телефон. И конечно, это очень оправдано экономически, тут я не буду ничего скрывать и придумывать концептуальные оправдания. Мы, кстати, с Максимом Мусселем по этому поводу спорим: он все время говорит, что нужно обязательно еще придумать какую-то причину, концепцию и так далее.

Например, тот кадр, когда Светлана Немоляева идет по улице и оборачивается на трактор, который бурит асфальт… Я не знаю, сколько миллионов стоит постановка такой сцены. Мне она ничего не стоила, потому что я месяц ходила, дружила с этими рабочими. В итоге они за пятнадцать минут «отыграли» этот эпизод. И мы это сняли. Но я столкнулась с ограниченными возможностями телефона, особенно при съемках внутри помещений, в [реальных] локациях. Надо сразу понимать, под какие задачи это подходит. Сейчас я, конечно, знаю, что фильм, который я задумывала, совершенно не подходит под идею мобильного телефона, кроме эпизода с мальчиком. Вот там можно было бы внедрить съемку на мобильный. А все остальное, конечно, снимать на лучшую оптику, использовать лучшие возможности, большие бюджеты и так далее.

— Что вас заставило взять в руки камеру?

— У меня была страсть к съемкам, когда еще были все эти видеокамеры, но она не находила выхода, не было уверенности в своих способностях и силах... Когда появился инстаграм [запрещен в РФ], я снимала какие-то маленькие истории. Одна из них, кстати, случайно попала на Каннский фестиваль.

Раньше мне казалось, что режиссеры какие-то особенные люди. А потом со временем начинаешь думать: если не сейчас, то вообще никогда, видимо. Мне не хватало каких-то таких простых историй. Не концептуальных, не про войну, не про патриотизм, просто про человеческие отношения. Я сама мало таких ролей получала. Мне хотелось снять такую совершенно простую историю. Порадовать людей.

— Название «Синдром жизни» — это отсылка к психологическому термину «синдром отложенной жизни»? Когда люди живут, так сказать, на перекладных, ждут, что настоящая жизнь вот-вот начнется, совсем скоро, откладывают все на будущее, которого в результате не происходит?

— Я рада, если эта мысль прослеживается. Да, у меня это какая-то идея-фикс. Со мной очень долго были мои бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки. Нашему поколению свойственна рефлексия, сейчас все через одного страдают депрессией, не могут себя найти. А я помню, как мой прадедушка в восемьдесят два года поступил в художественную школу и заляпал краской всю квартиру, а в девяносто лет начал еще и лодку строить.

Это какое-то такое качество жизни, которое мне хотелось показать на экране, в кино: что бы ни случилось, все равно, пока ты жив, ты жив. Конечно, есть чудовищные вещи, которые мы сейчас наблюдаем, но все-таки, пока ты жив, ты можешь как-то ее, эту жизнь, почувствовать, взять ее в свои руки.

Я сознательно хотела сделать эту историю простой, частной. О том, что пожилой человек, которого в нашем обществе обычно списывают со счетов, может сам все раскрутить и все наладить, почувствовать себя очень нужным... Это и есть настоящая жизнь.

— Почему вы пригласили на главную роль Светлану Немоляеву?

— Я считаю, что Немоляева «недоигранная», недооцененная актриса. Если мы сейчас начнем с вами вспоминать ее роли в кино, мы практически не найдем ничего, чтобы вся картина была построена на ней… А ведь Немоляева —актриса, которая заслуживает главную роль.

— Как вы уговорили ее принять участие в фильме? Это было сложно?

— Светлана Владимировна приняла меня дома и долго отказывалась, говорила, почему она не хочет играть. Я все время думала: «Почему? Что она такого страшного нашла в этом сценарии? На самом деле ее героиня не больная, наоборот, это кино про то, что она самый здоровый психически человек. И она вдруг в какой-то момент говорит: «Был один сценарий, знаете, недавно мне прислали. Там есть намек на деменцию. Но персонаж, оказывается такой-то...» Я поняла, что она говорила про какую-то другую картину, а сейчас начинает мне рассказывать, как ей понравился мой сценарий. И я говорю: «Подождите, остановимся». Когда я сказала, что я автор как раз того самого сценария, который ей понравился, она достаточно быстро согласилась… Я думаю, что предоставила ей достойный материал как актрисе. Об этом говорило то, как она работала, как включалась в процесс, как она вообще верила в меня и слушалась.

— Как вам удалось привлечь Татьяну Догилеву, которая у вас сыграла эпизодическую роль?

— У нас с Татьяной давние теплые отношения. У нее такой персонаж, понимаете, точный. Это такие небольшие роли, которые требуют очень крутого артиста. С другой стороны, у меня был, например, мальчик Саша. Он не актер, он дебютант. И были исполнители, которые играли эпизодические роли, тоже актеры не такие известные. Это просто вопрос того, как ты увидел. Когда я писала, я понимала, кто сможет, скажем, эту секретаршу сыграть. Но так, чтобы это было смешно, а не противно.

— Если не считать мальчика-внука, то в вашей истории все держится на женщинах. Мужские персонажи либо выведены за ее рамки, либо откровенно отталкивающие. Почему у вас на экране выведен абсолютно женский мир?

— Скажем так, это моя актерская боль, я часто думаю об этом, в том числе в контексте своей карьеры. Какие роли у нас предлагают после того, как актрисе исполняется сорок лет? Несчастная домохозяйка, проститутка или какая-то чиновница. Всё. Что-нибудь можете еще мне назвать про отношения с мужчинами, какие-то такие истории? Ну Дуня Смирнова, может быть, еще на этот счет заморачивается. А для стариков вообще выбор сведен к двум ролям: либо какая-то полоумная, либо больная. Мне вот сорок лет, хотя я понимаю, что, возможно, не выгляжу на сорок. Но в российской индустрии нет таких сюжетов, как в советском кино, для людей средних лет. Я замучилась получать сценарии, где постоянные элементы — больной ребенок, муж не любит и т.п. Есть же какая-то нормальная жизнь тоже. Чуть-чуть тоньше бы. Ты как будто немножко отрезан от актуальных историй, хотя в 1970-е было много таких сюжетов: «Осенний марафон», «Москва слезам не верит»... Он пьяница, но она все равно его любит... Женщины сорока лет существовали на экране не только в слезах.

Я хотела сделать акцент на положении определенной возрастной группы — женщин среднего и пожилого возраста, которые как будто не востребованы не только в контексте культуры, но даже визуально. Поэтому женщины у меня главные. Вокруг меня множество одиноких женщин, которые на себе всё тащат все. Это реальность, которая меня окружает. Не то чтобы я сильно выдумываю...

— А что это за история с Парижем, какие у нее корни? Зачем в фильме этот французский флёр?

— Чтобы, наверное, обозначить какой-то культурный код: моя семья связана с предыдущими волнами эмиграции во Францию и Италию, хотелось все соединить, чтобы обострить ситуацию того времени, в котором существуют герои фильма… Чтобы усилить этим историю и качества этих людей. Кроме того, я действительно собиралась снимать в Париже. Но мы вошли в 2020 год и Париж стал призрачной мечтой и невозможностью.

Единственное, что мы смогли себе позволить по бюджету, — этот символический туннель. Чем-то он напоминает коридор, когда идешь к самолету, выход такой-то. Это на самом деле уже было не совсем важно. Она уже как бы этим своим стремлением становится спасена, выходит, грубо говоря, на свет своей жизни.

— Почему фоном для вашей истории стал бесконечный ремонт московских улиц?

— Если вы посмотрите мою короткометражку «Развод», то все сразу поймете. Там тоже фон — эта глобальная московская стройка. Меня этот образ ужасно завораживал. Не говоря уже про то, что я несколько месяцев просыпалась от звуков бурения асфальта. Вся эта фактура для меня является настоящим, самостоятельным героем. Такая перестройка, переделка, разрушение старого мира, в котором жила героиня Немоляевой. Для меня это вообще образ моей страны. Образ того мира, в котором мы живем, очень кинематографичный образ. Если у Тарковского всегда была вода, то для меня такая вода — это постоянная стройка.

Мы все время раскатываем наше прошлое в асфальт: бесконечная стройка как символ отсутствия памяти. Почему у меня в фильме возникает Париж? Потому что там кафе, в которое ты ходил в восемнадцать лет, в двадцать, в двадцать пять и позже, даже если оно пережило пожар или пандемию, все равно останется стоять на том же самом месте. Это очень важно — цепляться за такие вещи. А у нас — тут кафе и нет его, тут «Макдоналдс», а теперь и «Макдоналдса» нет. Мы такое поколение, которое как будто не имеет никакой исторической памяти… Нам все время меняют историю. Помните, в 90-е был момент, когда в школе не было учебника истории? Я думаю, поэтому пропаганда никак не может до нас достучаться. Нас, детей 90-х, вдруг случайно научили анализировать ситуацию, верить своим глазам, а не тому, что написано в учебнике. Все время приходится начинать все заново: то дефолт, то доллар поднялся, то теперь вот так, а теперь иначе: подстройтесь под ситуацию как хотите. Ты только начал домик строить, а тебе — раз, и всё.

— Как вы видите в этом контексте свою дальнейшую актерскую и режиссерскую карьеру?

— В первые дни я еще ходила на какие-то пробы. Это, кстати, как-то помогало отключать мозг, но я сейчас не знаю, как это делать. И вот вдруг счастливым образом выходит мой режиссерский дебют…

Мы тут кое-что задумали, потихонечку начали что-то делать. Нечто важное, что касается того, что сейчас происходит.