«1001 кадр»: иранская молодежь против насилия

Кино, снятое в Иране без разрешения властей. Это уже стало своеобразным штампом, а иногда и частью промостратегии, чего уж греха таить. Режиссеров в Иране притесняют — запрещают снимать фильмы, сажают под домашние аресты, не пускают за границу. Те в ответ сопротивляются: снимают партизанские фильмы и протаскивают флешки с ними через строжайший пограничный контроль. Все хорошо понимают свои роли и продолжают игру в кошки-мышки. Стратегия вполне рабочая: почти на каждом уважающем себя западном фестивале в лайнапе есть как минимум один иранский фильм, и он редко остается незамеченным. Иранское кино — это бренд, и противостояние режиссеров с иранским левиафаном его только укрепляет.  

Впрочем, все это никак заведомо не обесценивает иранские фильмы, — как подпольные, так и снятые под строгим надзором иранских цензурных органов. Иранцы, как никто другой, знают, как добиваться своего, несмотря на цензуру, и как использовать эзопов язык. Но важно помнить, что оппозиция «подпольное» — значит, хорошее, а официальное — значит, плохое и пропагандистское, в корне неверна: возможно, русскоязычным комментаторам и зрителям тут мешает собственный предзаданный фрейм. 

Режиссерка Мехрнуш Алия даже не пыталась получить разрешение на съемку, — просто сразу заключила, что его не дадут, и, скорее всего, была права. Сюжет фильма такой: проходит кастинг, кинорежиссер (Мохаммад Агебати) якобы ищет актрису на роль Шехерезады, а на самом деле то ли подыскивает себе любовницу, то ли просто любит издеваться над женщинами, пользуясь даже такой мимолетной властью. Фильм снят одной камерой, режиссер-насильник при этом находится за кадром: так мы понимаем, что блуждает не камера, а его сальный взгляд, — он буквально «раздевает» своих собеседниц глазами. Опьяненный вседозволенностью, он доводит молодых (некоторым нет и 18) актрис до исступления, предлагая им то изобразить кошечку, то представить, что их хотят изнасиловать, то ответить на вопрос «как далеко ты готова пойти ради роли?». В конце фильма напряжение достигает такой силы, что Алие приходится проломить «четвертую стену», — и это, пожалуй, первая и единственная манифестация ее режиссерской решительности. Кажется, она сама осмелела только к концу съемок.

Драматургия в фильме вообще очень наметочна: истории героинь никак не переплетены между собой, действие статично, а кульминация и развязка наступают только из-за того, что извращенец-режиссер переходит в решительное наступление. «Девушек в беде» в итоге спасает Deus ex machina, в данном случае слом «четвертой стены». Приносит ли это нам, как зрителям, заслуженную разрядку? Едва ли. 

Фактически «1001 кадр» — это пространный авторский комментарий на тему #MeToo, не столько режиссерский, сколько активистский. Полнометражный фильм вырос из короткометражки Алии «Шехерезада» (2015) — и, как это часто бывает, драматургически так и остался коротким метром, отсюда возникает ощущение растянутого хронометража. Кастинг оказался явно тоньше, чем режиссура, и это, пожалуй, главное достоинство фильма. 

Со всех актрис Алия взяла расписку: ответственность за сказанное в кадре и за появление в кадре без хиджаба осознаю, претензий не имею. Как это часто бывает с иранскими картинками, тут интересен не только сам фильм, но и метаконтекст, условия, в которых он создавался. То, что для нас — чуть больше часа экранного времени, для десятков людей — как минимум подписка о невыезде и огромные персональные риски (в том числе для самой Мехрнуж и ее супруга, по совместительству ее продюсера). 

Итак, как высказывание на тему харассмента фильм довольно вторичен. В поисках формы Алия тоже не особо оригинальна — сама идея про то, что кинопробы открывают большой простор для манипуляций, была отработана еще Махмальбафом в «Салям, синема!».  

И все же «1001 кадр» — хоть и игровой фильм, но точнее было бы отнести его к «постдоку», и именно документальная фактура в нем наиболее информативна и ценна: женщины на экране — раскованные, уверенные в себе, четко осознающие свою сексуальность. Это не обезличенный образ «закутанной в хиджаб жертвы», который мы привыкли видеть, а режиссеры — с таким упорством воспроизводить. Эта документальность выдвигает требования прежде всего к нам, сидящим по ту сторону экрана: выдавливать из себя по капле сноба, деавтоматизировать восприятие, смотреть прежде всего кино, а не «иранское кино» — и тем более не «оппозиционное» иранское кино. 

После протестов 2022 года и движения «Женщина, жизнь, свобода» появление на публике без хиджаба стало если не повсеместной, то распространенной практикой. Иранцы вообще многократно опровергли мнение о том, что протест, не приводящий к радикальной смене власти, бессмысленен. Протесты 2022 года, требования которого не ограничивались правом не носить платок, были жестоко подавлены с помощью мобилизации силового аппарата, пыток и тюремных сроков. Но для гражданского общества это было важным моментом объединения: мы есть, нас много, и мы добьемся своего — не сегодня, так завтра. 

«1001 кадр» — еще одно свидетельство тому, что нет никаких «сатрапских восточных режимов», никакой «восточной женщины», ждущей спасения[Отсылка к программной статье Лилы Абу-Лугод Do Muslim Women Need Saving?], как нет и «бремени белого человека» — или, в данном случае, бремени белого зрителя.