Ад пуст! Все дьяволы в Нью-Йорк слетелись: сериал «Наследники» как сборник шекспировских пьес

Шоураннер и сценарист Джесси Армстронг не раз подчеркивал, что задумывал «Наследников» как «quite a Shakespearean drama». Почти полностью построенное на желчных диалогах повествование, подогнанное под стандарты опрятной английской пьесы. Классицистическая — в смысле подсвечивающая многозначительные символы и макгаффины — драматургия. Заметки с полей о предательстве внутри коронованной семьи. Копание по локоть в требухе гниющего Датского королевства. Все в «Наследниках» указывает на то, что Армстронг — внимательный читатель, оставляющий колкие комментарии и дорисовывающий чертиков XXI века на полях шекспировских страниц. «Макбет» в декорациях медиарынка позднего капитализма. Торгующий словами постправды «Король Лир». Колеблющаяся, как ликвидный мир акций на Уолл-Стрит, борьба за власть «Гамлета». Не иначе, «Наследники» — путеводитель по шекспировским драмам, перенесенным в современный Нью-Йорк.  

Здесь можно продолжать литературоведческо-генеалогические аналогии: телероман, напоминающий томас-манновских «Будденброков» или «Сагу о Форсайтах», и все же, на круг, «Наследники» показывают, что их корни уходят глубже — к пышным религиозным сюжетам и библейским притчам. Напомним сюжет: сериал рассказывает о Логане Рое (Брайан Кокс) и его четверых детях, борющихся за власть внутри многомиллиардной империи, владеющей таблоидами, интернет-медиа и телеканалами. Это общее место: сравнивать динамику отношений мегаломана Логана и точащих ножи детей с персонажами Библии, удушающими друг друга кровными узами. Писать о том, что отец семейства Рой — ветхозаветный старец, или Бог Отец, или тираничный капитан ковчега, а его противящийся старший сын Кендалл (Джереми Стронг) — блудный сын или Хам — безусловно, верно, но это как размахивать прадедушкиным револьвером.

«Наследники» работают еще и с другим, ключевым для религии мотивом — словом. История Армстронга кажется исторически последовательной, даже скрытно ироничной, учитывая, что современным СМИ и рынком медиальности мир обязан церковным индульгенциям XIV–XV века и религиозным институциям, заказывающим у печатников дешевые брошюры с пропагандой, ставшие первыми свидетельствами информационного масс-маркета. Рои — последователи этого финансового евангелизма, продолжающие начатую в Италии медиакампанию по тиражированию сотканных из воздуха и не имеющих ничего общего с действительностью слов; милитаристы, разжигающие гибридные информационные войны, как их разжигали римские папы, призывающие идти священной войной на Османскую империю. Если у Роев есть родня, то она в Ватикане. 

В известном смысле пересказ первого ли сезона, третьего или второго будет звучать одинаково: Рои все так же будут бороться за власть, относиться к родным как к коллегам, ставить подножки, и только стоит всему затихнуть, как битва продолжится из-за очередного ничего-не-поделаешь-вызова-откуда-не-ждали. Во втором сезоне медиаимперию Роев, Waystar Royco, обвинили в сокрытии харассмента на принадлежащих им круизах. Рыба гниет с головы, но нужно отделаться малой кровью и сдать прессе и суду кого-то помельче Логана и вместе с тем достаточно крупного, чтобы удовлетворить паблисити. Такой отмашкой становится старший Кендалл, готовый добровольно сесть в тюрьму за грехи отца. Как мы помним (и, вероятно, этот финал будут изучать в киношколах), в последнюю минуту он выступит перед камерами с обвинениями в адрес отца. 

Если первые два сезона были наполненной событиями, но все же аккуратной рекогносцировкой у вражеского штаба, то третий — это введение тяжелой артиллерии. В этот раз Кендалл находит силы пробудить внутреннего макиавеллистского государя и финансирует медиакампанию против всей семьи, остальные Рои, терпящие репутационные нокдауны, ищут партнеров со стороны, Логан рассматривает на роль нового наследника среднего сына Романа (Киран Калкин), а первенец Конор (Алан Рак) все так же неудачно пытается стать частью президентских гонок. «Наследники» всегда могли похвастаться авральными темпами повествования и встраиванием десятка динамичных сцен с еще одним твистом в один эпизод, но преимущество третьего сезона — в постоянно трансформирующихся недолговечных альянсах. Третий сезон — что-то вроде гоббсианской войны всех против всех, где младшие Рои то объединяются, то предают друг друга в страхе перед старшим поколением. Другими словами, столько хитросочиненных многоходовочек еще не было.

Под стать повествовательному темпу, визуальный язык «Наследников» с его неуемной, гиперактивной камерой существует в каком-то турбулентном режиме. Как сам капитализм, с каждым годом набирающий все большие скоростные мощности, сериал Армстронга становится спидраннером, заездом на болиде: кажется, за всю историю шоу события еще не происходили так быстро и не было еще столько противостояний. По существу (и что роднит сериал с шекспировскими текстами), «Наследники» — это сериал об антропологии предательства, тот самый библейский рефрен, ставший абсолютной нормой в корпоративной культуре крупных компаний. Но если, скажем, предательства первого сезона еще можно было бы уложить в одну притчу, то для событий третьего может не хватить сборника пьес.