Баллада о солдате: «Мальчик русский» — отечественный дебют, достойный сравнений с «1917»

Показанный в программе берлинского «Форума» «Мальчик русский» заставил вспомнить «Военный реквием» Дерека Джармена из конкурсной программы Берлинале-1989, авангардистский проект по произведению Бенджамина Бриттена — приношение памяти погибших в Первой мировой войне. Оратория, опера, котурны, торжественная статуарность миманса, знаменитые певцы, театрализованная скорбь в раме роскошных кадров — дебютант Александр Золотухин всего этого избегает. А вспомнила я про визуально мощный киномонумент в поисках контекста для фильма, где документальная съемка репетиции оркестра сопрягается с игровым сюжетом из истории Первой мировой. Странное сближение картин, чьи стилистические разногласия очевидны, работает. Их и впрямь объединяет дискурс исторической памяти о великой мировой битве, у нас в России выцветшей едва ли не до полного забвения.

Политика памяти, жестко срежиссированная едва оперившейся советской властью, вытеснила ту войну из отечественной истории, утопив рефлексию в крови Гражданской. Знаменитый роман Ремарка «На Западном фронте без перемен» (1929), вышедший на русском языке в 1959-м, стал у нас бестселлером. И в нем, пожалуй, все, что мы знаем о той войне из первых рук: Эрих Мария Ремарк ушел на фронт со школьной скамьи и провоевал от звонка до звонка. Книга была трижды экранизирована, сейчас по ней снимается сериал.

Русский мальчик Золотухин, родившийся после двух мировых войн в семье военного летчика, снял первый фильм о солдате Первой мировой и вернул нам вырванную из коллективной памяти главу российской истории. Звучит пафосно, не в духе фильма, в котором ноль пафоса. Напротив, история деревенского добровольца Алексея, ослепшего в первом же бою из-за газовой атаки, рассказана в тональности той русской военной прозы, где густота правды такая, что нет нужды в восклицательных знаках («Севастопольские рассказы» Льва Толстого, роман Виктора Астафьева «Прокляты и убиты»). Авторская рефлексия и солдатская героика переданы музыке Рахманинова в исполнении петербургского молодежного оркестра «Таврический» — он репетирует в кадре, становясь частью визуального ряда. Игровые куски солдатской жизни коррелируют с документальными кадрами репетиции, создавая эмоционально-смысловой контрапункт, по умолчанию втягивающий в пространство фильма ни больше ни меньше 100 лет драматической российской истории в пяти поколениях.

В интервью по поводу «Мальчика русского» режиссер ни слова не говорит об историософской сверхзадаче фильма. Более того, он даже замечает, что не может назвать картину строго исторической: «Мы рассматривали ту эпоху через призму образности, а не через призму исторической реконструкции. Из сегодняшнего дня мы вспоминаем те события. Есть определенная степень отстраненности, которую мы хотели подчеркнуть характером изображения». Военные кадры, тонированные в цвет травы, работают еще и как оптика памяти. Оператор Айрат Ямилов использует эффект легкого расфокуса, специальный приглушенный режим светотени, чтобы акцентировать ощущение огромной временнóй дистанции между нами и теми, кто изображен. 

Кабардино-Балкарская мастерская Александра Сокурова — киношкола, получившая международную известность с легкой руки Кантемира Балагова, отмеченного в Каннах. В этой школе учился и Александр Золотухин, дипломированный программист, однажды резко поменявший профессиональные ориентиры. К полному метру студент начал готовиться уже на третьем курсе. Инициация случилась, когда он впервые увидел изображение старинного локатора — огромное ухо, обращенное в пространство. Такие локаторы использовали на фронтах Первой мировой: не было иного способа предупредить налет вражеской авиации, кроме как услышать звук самолета на дальних подступах. Тут-то и годились слухачи — слепые солдаты, люди с обостренным слухом. 

Вокруг локатора начала складываться история, написан первый вариант сценария под названием «Слухач», а потом он переписывался, доводился до ума много раз. Параллельно изучались исторический материал, иконографические источники, дагеротипы и фотографии 10-х годов ХХ века. Судя по кастингу, исследовательская работа пошла впрок. Сегодня собрать коллекцию старинных лиц — людей совсем иного антропологического замеса, не имеющих в генетическом коде ни революции, ни гражданской войны, ни сталинской каторги, — отдельная тема. Это разговор о режиссерском чутье и об интуиции. Чтобы опознать в детдомовском мальчике Владимире Королёве героя, надо на раз чувствовать психофизику тогдашнего деревенского люда. Малорослый, дробненький Алексей в солдатской фуражке, сползающей на заушные хрящи, отправился на фронт с патриотической целью «немца пострелять». Его бравое заявление смешит мужиков. Прозванный Постреленышем деревенский паренек застенчивым обликом выражает смирение и кротость — добродетели православного христианина. Такое еще можно сыграть в театре, но не в кино. Таким, внутренне смиренным, надо быть, чтобы принять слепоту без паники, не проклинать судьбу. Так ведет себя ослепший солдат: только просит слезно не отправлять его домой. Не хочет Алексей быть в доме обузой.

«Наш фильм о том, как проявляет себя национальный характер в экстремальных условиях», — заметил в одном из интервью Золотухин. Представление о русском национальном характере он не сформулировал устно — вопрос, видимо, не был задан. Режиссер воплотил его в персонаже ослепшего Алексея и в коллективном образе его однополчан, двужильных молчаливых мужчин с навыками тяжелого крестьянского труда, который ой как годится на войне. Алексея оставляют в полку, обучают управляться с локатором, опекают по мере возможности. Сослуживцы — люди в массе своей деревенские, хорошей жизни не знавшие, но не обозленные, словом, человеческие люди — способны пожалеть ближнего. «Человеческий фактор» не проблематизируется в фильме, полемического нажима нет и в помине, как нет идеализации отношений в царской армии. Напротив, субординация строго соблюдается: слепой, случайно присевший за офицерский стол с миской, должен быть наказан. И какой-то унтер-офицер немилосердно сечет Алексея по рукам. Обычное дело. 

Чего боится Алексей — это отстать от своих. То и дело слышен его возглас: «Подождите меня, братцы!» Время от времени он все-таки теряет Назарку — солдата, что вызвался его опекать. Он чувствует себя защищенным, лишь становясь частью коллективного тела. Куда все, туда и он. Войсковая часть окажется в польском городке, Алексей заблудится, попадет в костел, ксендз захочет его накормить, но чужая речь пугает солдатика, он убегает. В конце концов в разрушенном храме, где скульптурное изображение распятия болтается вниз головой, русский мальчик столкнется с немецким солдатом, ровесником. Тот нерешительно возьмет в плен слепого и отконвоирует к русским пленным, к родной зенитной бригаде, тоже попавшей в плен. Алексей соединится со своими, обнимется с Назаркой. Вот счастье! 

Пунктир сюжета прерывается вторжениями документальных кадров: оркестр репетирует Второй концерт Рахманинова, команды дирижера будто бы слышны там, на театре военных действий. В финале, когда русские пленные на ремнях тащат в гору тяжелую пушку, напоминая бурлаков, в кадр врывается реплика: «Крещендо! Еще крещендо!» 

А может быть, все наоборот? Может, это военные кадры разрывают плотную ткань документальной съемки? Рождаются из бесплотной музыки, материализуясь в короткую балладу о русском мальчике, угодившем в воронку великой битвы. Помимо режиссерского умысла и воли над фильмом реет метасюжет: ослепший от иприта мальчик русский олицетворяет светлое, аполлоническое начало, противостоящее хтонической, иррациональной, дионисийской стихии войны. Вот что говорит Золотухин о музыкальном решении фильма: «Мы сразу понимали, что звук должен быть особенным, но музыка Рахманинова, оркестр пришли не сразу, намного позже — как объединение художественных и ремесленных задач. Мы поняли, что история о парне, потерявшем зрение, должна сопровождаться особенным звуком и музыкой, которая должна передавать энергию, эпоху, драматизм того времени, эту стихию, в которую закручивает всю Европу, этот водоворот событий, но в то же время музыка должна быть лирическая, напоминать о нашем главном герое — простом мальчике, очень добром, физически слабом, но внутренне очень сильном человеке». 

Трагедия в фильме рождается из духа музыки и преодолевается ею.