Блюз печальных дорог: американская мифология «Земли кочевников»

Говоря про свой фургон, которому она дала гордое имя «Авангард», Ферн пользуется не безличным местоимением it, а, будто речь идет про живое существо, she — она. Так в англо-американской традиции называют корабли, одушевляя ладьи-ковчеги, которым доверяют свою судьбу. Ферн вложила в «Авангард» столько фантазии, столько прилежания и терпения, чтобы приспособить пошарпанный минивэн к более или менее удобной жизни, что теперь лучше влезет в долги, чтобы его починить, чем расстанется и купит что-нибудь новое, понадежнее.

С тех пор, как в 2011 году после рецессии обвалился рынок гипсокартона и закрылось предприятие в моногороде Эмпайр, штат Невада, которое просуществовало восемьдесят восемь лет, и после того, как умер ее любимый муж, Ферн колесит по дорогам Среднего Запада, то присоединяясь к братству таких же кочевников, то выбирая одиночество как способ обновления жизни. Движет ею не жалость к себе, так много потерявшей, а стойкость выживания. «Вы, как пионеры», — формулирует образ жизни Ферн и ей подобных ее сестра. Пионерами называли тех, кто в XVIII—XIX веках оставлял свой дом в Европе или на востоке Америки и с караваном фургонов двигался на запад, чтобы освоить новые территории. Они не ощущали себя неприкаянными и могли бы сказать о себе словами Ферн: «Я не бездомная, у меня просто нет дома». То были времена строительства «империи» (Соединенные Штаты видели образец страны в Древнем Риме: в 1793 году первый президент страны Джордж Вашингтон заложил первый камень в здание Капитолия — места пребывания Конгресса США на Капитолийском холме в Вашингтоне, и в столице каждого штата есть свой Капитолий). Превращение Эмпайра в город-призрак — метафора стремительно меняющейся страны, разрушения старых структур, призывающего американцев покинуть отжившее свой век пристанище. В рассказе Джека Лондона есть песенка: «Как аргонавты в старину, спешим мы, бросив дом...» Но на этот раз американцы спешат не за «золотым руном», а скорее прочь от попыток его добыть.

Удостоенную «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля «Землю кочевников» этнической китаянки Хлои Чжао, выросшей в Америке, можно причислить к разным жанрам, прежде всего к роуд-муви или к жанровым гибридам типа мокьюментари. Но я бы предложила для этого фильма лейбл «постфикшн» по аналогии с постдоком. Здесь только два профессиональных актера — таким образом, это слегка беллетризованная экранизация одноименной документальной книги журналистки Джессики Брудер с подзаголовком «Выжить в Америке в XXI веке». Вообще же по типу высказывания этот фильм кажется мне ближе всего к «потоку впечатлений» — книге битника Джека Керуака «На дороге». Его автобиографический роман составлен на основе дневниковых записей о странствиях двух друзей, на пути которых встречаются, как у Джессики Брудер, реальные люди, только фигурирующие на его страницах под псевдонимами.

Дорога, по Керуаку, и есть сама жизнь, которая уводит от символической смерти в границах города — мира постоянной рутинной работы и налагающих массу обязательств семейных уз. «Мы будем стервами пустошей!» — провозглашает Ферн кредо своего спасения от подобной «смерти». Ее искусительный соблазн является Ферн в виде уютного существования в доме благополучной замужней сестры или вместе с очень неравнодушным к ней, если не сказать больше, Дейвом. Дейва, с которым Ферн встретилась в дороге, играет (под своим именем) профессиональный актер Дэвид Стрейтейрн. А главная профессиональная актриса в фильме — дважды оскароносная Фрэнсис Макдорманд. Она побывала в обличье разных средних американок — целеустремленной беременной полицейской в «Фарго» братьев Коэн, ищущей справедливости Милдред у Мартина Макдоны в «Трех билбордах на границе Эббинга, Миссури», а теперь она Ферн — еще одна средняя американка, на этот раз выбравшая странствие как способ дожить свою жизнь. Ферн — ключевая фигура «Земли кочевников», открывающая нам дверь в большой мир, населенный невыдуманными героями нового сословия.

В популярной энциклопедии американской жизни — телесериале «Симпсоны» — есть такой эпизод. Гомер выходит из автомобиля на хайвее, бросая парню за рулем: «Спасибо тебе, Джек Керуак», а тот протягивает ему рукопись на бумаге А4 с пометкой «окончательный вариант» и объемистый свиток, говоря: «Вот эту исправленную рукопись брось в почтовый ящик, а этот рулон выброси, чтобы его никто не увидел». Едва Гомер получил из рук автора легендарный первый вариант, напечатанный на склеенных листах японской бумаги, свиток, сохранивший живые впечатления дорожной жизни, мгновенно рассыпается в пыль, к ужасу Гомера, почитателя Керуака, уносясь в небо. Хлоя Чжао как раз и стремилась успеть запечатлеть ускользающую реальную жизнь реальных людей именно как она есть, а не в приглаженной чистоплюйством редакторов версии.

Однако в интонации романа Керуака и книги Брудер (как и фильма Чжао) есть существенное различие. Керуак и его приятель Нил были джазниками (jazzniks), и книга-импровизация, писавшаяся в эйфории победоносных послевоенных 1940-х, изначально собиралась в стиле джаза. В «Земле кочевников» играют и поют не джаз, а блюз, по настроению гармонирующий с медитативным минимализмом саундтрека Людовико Эйнауди. Само слово «блюз» переводится как «тоска»; он родился раньше веселого джаза, хотя десятилетия спустя джаз и вырос из этих грустных песен, настоянных на ностальгических воспоминаниях о счастливом прошлом, в которое нельзя вернуться.

Пробавляясь временной сезонной работой — упаковщицей на сортировочном складе концерна Amazon, подавальщицей в придорожном сетевом кафе, уборщицей в Национальном парке Бэдлендс, — Ферн странствует по западным штатам, встречая на пути таких же кочевников. В большинстве своем это немолодые люди, столкнувшиеся на склоне лет с перспективой нищеты. Линда Мэй, например, трудившаяся с двенадцати лет, вырастившая двух дочерей, признается: узнав, что ей светит всего 550 долларов заработанной пенсии в месяц, подумывала о самоубийстве. Веселого в событиях, лишивших их дома или подтолкнувших к тому, чтобы покинуть свой дом, мало. Но у каждого находится резон не поддаваться унынию: даже в бедности можно найти светлую сторону — ты теперь не зависишь от прихотей всемогущего доллара, можешь отправиться туда, где давно мечтал побывать, или, как Шарлин Свонки, вернуться туда, где когда-то был счастлив. Свонки поделилась с Ферн воспоминанием о том, какое невероятное блаженство ощутила она у подножия скалы, сплошь усеянной птичьими гнездами. Вокруг летали ласточки, и сама она, отражаясь в озерной воде, казалось, летает в их стае. Зная, сколько ей отмерено прожить на этой земле, Свонки спешит вернуться в те края. В память ли об этой женщине или желая испытать то же сакральное счастье, Ферн тоже туда доберется. И еще попробует по ее примеру вернуться туда, где была счастлива, но убедится, что возвращаться в пустые стены к разрушенному очагу смысла нет.

Экранно-реальные кочевники — не битники, не беспечные ездоки эпохи контркультуры, не профессионально маргинализованный прекариат (персонажный пул Греты Гервиг); они наследники Генри Дэвида Торо, пропевшего гимн одиночеству, спасающему от скучной зависимости от чужого мнения и навязанных правил. Поставленный Торо в середине позапрошлого века над самим собой эксперимент добровольной самоизоляции (актуальный, надо сказать, опыт, полезный нынче не только в Америке) доказал, что вполне можно жить вне общества, довольствуясь необходимым. Тем более что в распоряжении кочевников девственная природа, в которой пейзажисты Гудзонской школы видели эталон божественной чистоты, стало быть, неизбывного источника обновления. Сегодня похожую философию проповедует еще один герой фильма — гуру американского кочевничества Боб Уэллс, устраивающий на Новый год двухнедельную встречу единомышленников в Аризоне.

«“Титаник” тонет», — провозглашает Уэллс, вынося вердикт привычному, мнимо устойчивому жизнеустройству, и обучает прибывающих на встречу перспективному искусству «жить на дороге». Припарковав свои фургоны, в рождественские дни люди поют и танцуют, собираются у костра и переживают общие эмоции, становясь участниками почти магического, ритуального неоархаического действа. Встречи с незнакомцами открывают новые страницы жизни и даруют новый опыт вместе с бескорыстным участием благодарных слушателей их собственных историй про утраты, болезни, семейные неурядицы. Они не источают импульсивной радости, но они свободны, потому что не пытаются изо всех сил удержаться на привычной жизненной тропе, они хозяева своей жизни и могут себе позволить бездумно, пусть и меланхолично, наслаждаться вечной красотой природы. Ферн, в послужном списке перепробованных работ которой есть и «учительница на замену», тоже слушает других и рассказывает о себе, о своих главных ценностях — семейном альбоме и дешевых тарелках, которые отец покупал на сезонных распродажах. Может она поделиться и полезным советом. Вновь встретившись на дороге с молодым парнем Дереком, она узнает, что на севере у него есть любимая девушка, но письма к ней не обещают взаимности. И Ферн читает Дереку шекспировский сонет 18 — признание в любви, которое вдруг да поможет. Потому что она знает цену любви, храня горькую память об утрате любимого мужа.

Присутствие на экране Фрэнсис Макдорманд, как и ее героини в дискурсе, деликатно и ненавязчиво. Актриса не нагружает кадр активным действием, она — внимательный и сочувствующий наблюдатель, не устремляющий многозначительный или оценивающий взгляд в кинокамеру; ее глаза всегда обращены либо к собеседнику, либо следят за дорогой или за предметами труда, которым занимается. Символичен в этом смысле ее проход с бенгальским огнем мимо фургонов кочевников, которых она поздравляет с Новым годом. Она напоминает героиню поэтической пьесы Роберта Браунинга «Пиппа проходит», в 1909 году экранизированной Дэвидом Гриффитом. Пиппа просто проходит, напевая, мимо чужих домов, и всем от этого становится немножко лучше.

В фильме есть много кадров, снятых через ветровое стекло фургона, и Ферн предстает перед нами в лучах солнца, на фоне песчаной пустыни, летящего снега... Так же как Гриффит сумел без слов перевести поэтический язык английского драматурга-философа в изысканную визуальную игру светотени, оператор Джошуа Джеймс Ричардс, прежде исполнивший песнь дороги в предыдущем фильме Хлои Чжао «Наездник» (The Rider; 2017), вписал героев ее новой картины в фантастически прекрасный, необъятный мир девственной природы, устанавливающий красноречивую иерархию с быстротечной и ненадежной индустриальной цивилизацией.

В Национальном парке Бэдлендс (парке «плохих земель», как называли эту каменистую местность Южной Дакоты аборигены-индейцы) Ферн делает символическое селфи у рекламного щита знаменитого мемориала на горе Рашмор, где высечен барельеф четырех американских президентов — Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона, Теодора Рузвельта и Авраама Линкольна, чья деятельность обозначила важнейшие точки истории и роста Америки. Вместе с ними, вместе с пионерами и героями фронтира, своими судьбами выстраивавшими закон и порядок страны, хрупкая Ферн вписывается в национальную мифологию, открывающую одну из новых своих страниц.