Поле битвы Ла-Манш: «Империя» Брюно Дюмона

Обнаженная девушка болтает по телефону, перемещаясь по выжженному пейзажу, настолько отчетливому, что он кажется искусственной декорацией на хромакее. Рыбак, закончив работу, бесконечно долго вытаскивает лодку из воды, как будто снова вернулись нулевые с его медитативным фестивальным кино. Дети болтаются на раскаленной деревенской улице, но внезапно склоняют головы перед идущей в их направлении женщиной. Все они только кажутся обычными людьми, расставленными по сцене режиссером, умеющим извлекать киногению из пространства, — а на самом деле участвуют в грандиозной битве между Нулями и Единицами, двумя инопланетными цивилизациями, одна из которых хочет поработить землян, а вторая — защитить их от порабощения. 

«Империя» — научно-фантастическая комедия с элементами пародии на «Звездные войны», разыгранная обычными дюмоновскими персонажами, обитателями побережья Ла-Манша на Северо-Западе Франции, крестьянами и рыбаками (это как если бы диалоги из сценария Джорджа Лукаса всерьез произносили маленькие человечки Алексея Балабанова, обитающие на руинах другой империи). Молчаливый протагонист этого театра военных действий, на котором игрушечные световые мечи наносят реальные увечья, — двухлетний безмолвный малыш, сын рыбака Джони (Брендон Влиге). Обе противоборствующие группировки считают его мессией: Нули под предводительством Вельзевула (Фабрис Лукини) уверены, что он поможет злу победить, а Единицы считают, что в будущем он станет светлым королем. Периодически действие переносится с земли в космическое пространство, в интерьеры межпланетных кораблей, напоминающих о том, на каком высоком уровне сегодня находятся даже самые доступные программы для 3D-моделирования и создания спецэффектов.

Брюно Дюмон известен как автор, пребывающий в постоянном поиске трансцендентного в обыденном. Его герои чаще всего обитают в маленьких населенных пунктах на севере Франции, мало говорят и переживают трансформирующий опыт планетарных масштабов, в том числе и столкновение цивилизаций (прославившая его в 1996 году «Жизнь Иисуса» рассказывала о конфликте между членами христианской и мусульманской общин, позднее тема была продолжена «Хадевейхом», 2009). В какой-то степени, как минимум со снятой в Америке картиной «29 пальм» (2003), он примыкал к «новому французскому экстриму» — длинному списку кинофильмов рубежа веков, радикальными методами исследующих человеческую телесность. Интересно, что и другой представитель этого тренда Бертран Бонелло недавно резко сместился в фантастический жанр, сняв происходящее в разных эпохах «Предчувствие» (2023). Хотя для Дюмона подобное смещение не является совсем новым: в 2018 году вышел его мини-сериал «Кенкен и инопланетяне», продолжение «Малыша Кенкена», в котором пришельцы (возможно) претендовали на тела деревенских жителей.

Выход фильма в России совпал с парижской Олимпиадой и ее широко обсуждавшейся церемонией открытия, при создании которой Франция в очередной раз предъявила себя как герметичную цивилизацию, крайне неохотно идущую на компромисс с другими культурами. Наивно было ожидать от этого представления объединяющей коллективной эмоции для всего мира — получив возможность выйти на сцену, Франция всегда будет предъявлять только себя и только в том виде, в котором ей это кажется уместным. В каком-то смысле «Империя» с ее космическим кораблем в виде готического парижского собора Сен-Шапель — явление того же порядка, что и открытие Олимпиады: нарочито небрежно разыгранный капустник, помещенный в рамку авторского кино и маркированный, как искусство.

В недавнем интервью Film Comment Брюно Дюмон утверждает, что в современном кино есть всего два направления — натуралистическое европейское и голливудское (не слишком ли западноцентричное восприятие для 2024 года?). Режиссер считает их полярными, но одинаково интересными: «В своем кино я давно хотел сформулировать понимание значения добра и зла, но на этот раз я хотел подойти к этому через популярный американский метод, который заключается в развлечении и отвлечении внимания. Я тоже не хочу его высмеивать. Мне нравится популярное кино, и я не собираюсь показывать пальцем на американцев и говорить: «О ла ла, посмотрите, какие они глупые». Удивительно обнаружить, что дискуссия о допустимости диалога с Голливудом продолжается во Франции до сих пор, хотя прошло уже 60 лет после «новой волны», теоретики и практики которой убеждали себя и окружающих, что голливудские режиссеры тоже были «авторами» своих фильмов (теория, о которой с бесконечной иронией отзывался Эрик Хобсбаум в «Веке крайностей», напоминая, что фильм — продукт коллективного, а не индивидуального, производства). Еще один вопрос, который невозможно не задать: не является ли миграция французских авторов-натуралистов в сторону популярных жанров симптомом некоторой исчерпанности натуралистического европейского кино последних (как минимум) 30 лет, чья аудитория на фоне конкуренции с другим аудиовизуальным контентом сокращается до объемов нескольких фестивальных залов?

В первые минуты фильма означенное столкновение методов «европейского натуралистического» и «голливудского жанрового» производят впечатление. Но смотреть этот капустник с его примитивными спецэффектами два часа довольно утомительно, если только не воображать на месте Анамарии Вартоломей, играющей дюмоновскую принцессу Лею, первоначально претендовавшую на эту роль Адель Энель, для которой «Империя» могла стать возвращением в киноиндустрию после протестной акции на премии «Сезар» в 2020 году. Но, увы, так и не стала.