Частная жизнь исторического человека: «Горбачев. Рай» Виталия Манского

Есть в этом фильме парадокс. И не единственный. Виталий Манский настойчиво задает Михаилу Сергеевичу Горбачеву вопрос, не поддающийся разумению режиссера: как человек, разваливший СССР, досадует, что Союз не сохранился? Ответ, как ни странно, дан в знаменитой книге Алексея Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось», выдержавшей пять изданий.

Юрчак пишет, что «бинарная модель описания, которая до сих пор широко распространена, неадекватна своему предмету»Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. М., «Новое литературное обозрение», 2020, с. 554.. Перечисляя оппозиции (государство — общество, насилие — сопротивление, конформизм — нонконформизм и т.д.), уточняет, что «огромное число смыслов, ценностей и взаимоотношений, которые не вписываются в эти противопоставления, но были важной частью советской жизни, — в этой модели игнорируются»Там же..

«Горбачев. Рай», опровергая известные модели фильма об историческом реформаторе, ввергает зрителей в необычное положение. Внутренняя логика советской системы, если воспользоваться формулировкой Юрчака, «строилась на противоречиях. Эта система была одновременно мощной и хрупкой, вечной и готовой развалиться… Эти черты системы, несмотря на их кажущуюся противоречивость, были не только реальными, но и дополняющими друг друга. Без понимания этой парадоксальной логики невозможно понять природу позднего социализма»Там же, с. 553.. И, добавлю, природу Горбачева, Генерального секретаря ЦК, первого и последнего президента СССР и пенсионера, которого снимает Манский.

Камера внимает МС по преимуществу на крупных планах. Панорамирует по гулкой пустоте комнат (с гуляющим худющим котом, портретом, фотографиями Раисы Максимовны, телевизионным монитором с вечно торчащим Путиным) загородной дачи, отданной МС на пожизненный срок правителями бывших республик. За окнами снег бесшумно метет и стоят незыблемые сосны. Этот тихий фильм разрывает с внушительными кинодокументами Горбачева — будь то картина самого Вернера Херцога «Встреча с Горбачевым» (Meeting Gorbachev; 2018) или 20-летней давности фильм «Горбачев. После империи» (2001) самого Манского.

Авторитетный дискурсивный режим — термин М. М. Бахтина — означает главенствующую роль того или иного дискурса в обществе. Горбачев, начав беспрецедентные реформы в сфере идеологии, разорвал, по Юрчаку, именно принцип авторитетного дискурса эпохи.

Интервью, которое снимает режиссер, лаконичные ответы МС, его юмор, нежелание болтать мотивировано не только нездоровьем, но и сдержанностью и вместе с тем свободой и одновременно порой незаинтересованностью поведения, речи, реакций.

«Еще вопрос», — раздается из утробы дома. «А мне что?» — не беспокоится Горбачев.

Стихи, которые МС читает, песни, которые запевает, и не менее важные паузы, цезуры в его присутствии на экране нарушают логику привычной авторитетности (авторитарности) исторического персонажа. Это радикально. Лишенная эффектов, музыкального напора (или подпорок), незамысловатая вроде бы картина представляет сложный образ Горбачева, хотя на экране просто очень старый человек, с трудом встающий с кресла, пользующийся ходунками и лифтом, поднимающим его в спальню. Мощная независимая личность в слабой физической оболочке.

Юрчак подчеркивает, что с 1985 года Горбачев строил свои выступления иначе, чем это было принято. «Он поднимал в них вопросы, которые можно сформулировать так: как нам изменить текущую ситуацию и почему меры, которые применялись до сегодняшнего дня, не дают результатов. Он не только не отвечал на эти вопросы, но давал понять, что ни он, ни партия этих ответов пока не знают. Более того, Горбачев ввел абсолютно новую тему в идеологический дискурс, заявив, что ответить на эти вопросы можно, только предоставив слово различным специалистам, не имеющим отношения к партийному руководству, — управленцам, экономистам, социологам и даже обычным советским гражданам. Иными словами, ответы должны были быть публично даны в ином, неавторитетном дискурсе. […] Идея о том, что в рамках авторитетного дискурса сформулировать решение проблем невозможно, привела к разрыву его замкнутой структуры. […] Это был действительно процесс дискурсивной деконструкции позднесоветской системы, деконструкции ее символического порядка, которая произошла еще до того, как в стране начались значительные экономические или этнические конфликты. И в этом заключались неожиданность, драматичность и красота той уникальной революции»Там же, с. 573, 577..

Этот фрагмент книги Юрчака необходим для понимания документальной новации, которую интуитивно совершил Манский. Он и сам удивляется слишком приязненной реакции на фильм, повторяя, что «в нем нет ничего для захвата публики». Действительно, на первый взгляд нет. Зато есть уловление сути личности МС, исторического человека, существующего в кадре не в лучшей физической форме, которая его по-мужски совершенно не смущает, и частного человека, предлагающего режиссеру назвать фильм «Беседы с одним чудаком».

Манский (за кадром) настойчив. Горбачева в кадре не сбить. Если только ходунки убрать. Манский провоцирует: «Кто в России вас слышит?» Горбачев самоуверен: «Кто хочет, тот слышит». Манский авторитетно заявляет: «Говорят, эпоха Горбачева рухнула». Михаил Сергеевич деконструирует: «Она только начинается». И читает стихи Пушкина из школьной программы про свободу.

МС в курсе давнего и нынешнего цайтгайста. Знает, что за Сталина сейчас миллионные массы горой. Но и 20 лет назад в фильме «Горбачев. После империи» он приводил данные соцопросов, по которым лучшее время закреплено нашими согражданами за Сталиным, Брежневым. Парадоксальная логика позднесоветской эпохи и постсоветской совпадает. Однако грядущую «эпоху Горбачева» эта логика не отменяет, предполагая и неожиданность ее появления, и латентное (ad marginem) наличие в текущей реальности. Об утопии речи нет. Только чутье и прапраопыт МС.

На экране грузный, отекший, со ссохшейся кожей рук и памятливый благородный человек, не зависящий от суждений о нем. В том числе и от мнений будущих зрителей этого фильма, который, как он говорит, надо сделать. Ведь силы на исходе. Откровенный — сокровенный — человек, не траченный, о чем бы ни говорил, сентиментальностью. «Я до сих пор не могу успокоиться после смерти Раисы. Смысла в жизни нет». И запевает украинскую песню. Без надрыва, без удрученья. И вспоминает: когда цветут хлеба, перепелки бесятся в любовном угаре. И открывает, что с женой жил в раю, а теперь — в аду. Но не жалуется и гордится, не ведая пафоса, что назывался подкаблучником.

Как он ест крыжовник — руками, смакуя кисло-сладкие ягоды с большим удовольствием, — отдельный номер. И не концертный. Не забыть его домашнего, прямо-таки телеологического тепла.

Как он треплется с котом, как общается, лаская шерстку, с собачкой на встрече Нового, 2020-го, года в семье старого товарища по горбачевскому фонду, запамятовать тоже трудно, потому что естественность — его первая и вторая натура, сбереженная сквозь счастливые годы и одиночество.

Манский снимает приезд режиссера Алвиса Херманиса, Чулпан Хаматовой и Евгения Миронова, собирающих материал для спектакля «Горбачев» на сцене Театра наций. Они интересуются, какие песни пела мама, когда, где было первое свидание с Раисой Максимовной и прочими деталями воспоминаний. Херманис с увлажненными глазами, но бестрепетно признается, что его жизнь изменили родители и Михаил Сергеевич. А он как бы мимо партнеров говорит, что «перестройка убила Раису и меня». Миронов, сгруппировавшись, восклицает: «Вы поменяли ход истории». МС по-джентльменски парирует: «На этом можно закончить». Браво.

Склейка. Репетиция спектакля. Миронову накладывают маску Горби. Наносят кисточкой родимое пятно. Артист учит речь, в которой Горбачев объявляет, что покидает свой пост. По тексту есть и фрагмент мемуара про чашку с чаем. Она оказалась пустой. Не налили. Вышел срок заботы. Театральную хронику Манский монтирует с кладбищем, могилой Раисы Максимовны, куда приезжает МС. Так режиссер соединяет давнишний уход МС с политической сцены с предстоящим. Но грубостью такой монтаж не отдает. Его пластичность — драматическая, взрослая, длящаяся в панораме опустевшего дома. И за кадром звучит мягкий голос Горбачева, читающего по-украински стихи о весне, которая возвращается, и про молодость, которая не вернется.

Вненаходимость. Этот важный термин (тоже заимствованный из трудов М. М. Бахтина) в книге Алексея Юрчака объединяет «публику своих». Понятно, что чужой среди своих (в партийных сферах) Горбачев со временем и без медийных залпов расширял (о чем бы ни докладывала социология в процентных дозах) свою публику. Не случайно Юрчак называет вненаходимость видом именно политических связей. «В отличие от отношений эскапизма, отношения вненаходимости, построенные по принципу изменения смысла авторитетных высказываний, вели к активному и постоянному сдвигу, изменению, подрыву смысловой ткани системы»Там же, с. 564.. Не потому ли Манский так навязчиво не убирает с экрана монитор с ныне действующим президентом, по существу и вряд ли намеренно лишая это немое изображение авторитетности, пропагандистской ярости, но оставляя фоновое и неусыпное бдение власти, контролирующей любую приватность.

Перформативный сдвиг. Этот термин в зрелищных искусствах стал клише. Его, как некогда имена Ахматовой или Бродского, неловко, кажется, произносить. Однако такой сдвиг многое объясняет в живой жизни — в частности, и Горбачева, — а не только на арт-сцене. Когда-то его совершил Михаил Сергеевич, отправившийся вместо поездки к Белому дому (после Фороса) в больницу к жене, заработавшей (из-за удара гэкачепистов) микроинсульт. Такой из ряда вон поступок функционера обеспечил «вненаходоимость» МС, его небрежение ожиданиями «своих и чужих» агентов революционного времени. Этот поступок — свидетельство масштаба человеческой личности, не умаляющей характеристику и личности политической. Именно такой сдвиг ценностей сделал центральным мотивом своего спектакля «Горбачев» Алвис Херманис, театрализовав (действие происходит в гримерке) образы МС и РМ, но упразднив приметы, наслоения и мифы, воленс-ноленс приставучие к историческим героямПодробнее см.: Абдуллаева Зара. Горбачев как персонаж Шукшина. https://republic.ru/posts/98032.

В фильме «Горбачев. После империи» Манский снимал МС на московской набережной близ Кремля, у разломанной Берлинской стены и в Риме у Колизея, где роились ряженые артисты, зазывающие туристов на аттракцион. МС рассуждал о судьбе Юлия Цезаря и сравнивал легендарные доисторические события с теми, что коснулись, пусть без кровавой расправы, его жизни. В новом фильме пенсионер МС о политике и предательских ранах не вспоминает. Они не для чужого взгляда. Их больше не с кем утешить, разделить. Поэтому «о том, о чем нельзя говорить, следует молчать».

Алвис Херманис использует в своем спектакле «Горбачев» тяжелый грим, маски, парики, толщинки, костюмы и пластику разных эпох, интонации, говорок двух исторических персонажей с прототипическим тщанием, демонстрируя вместе с артистами любовное настроение, обеспечившее рай и ад (после смерти жены) Михаила Сергеевича, никогда не стоявшего перед выбором быть ему государственным мужем или частной личностью.

Старая театральная реальность «Горбачева» (а Херманис — обладатель европейской премии «Новая театральная реальность») на гербарий не похожа. И, подобно «неавторитетному», ломающему стереотипы Манского (приз за режиссуру на главном фестивале доккино IDFA), представляет свободного человека, изменившего ход истории (эту реплику, повторю, артист Миронов выдал Горбачеву при знакомстве) без унижения или забвения своей личной истории.

Но Виталий Манский, мучаясь за кадром, не в состоянии обуздать свой темперамент, наседает с вопросом о высших целях в сравнении с семейным раем. Михаил Сергеевич без паузы, не мудрствуя, отстраняет напор: «А что может быть важнее, чем любить и быть любимым?» Пауза.