Клочки снов сумасшедшего: «Немцы» Стаса Иванова

За что «Немцев» хочется поблагодарить немедленно, так это за безошибочно угаданное место действия. Нигде. Никогда. Несуществующие Ворошиловск и Гвардейск раскинулись где-то на просторах великой русской дистопии. Всем нам знакомое пространство, массивными комьями слепленное из панельных многоэтажек, восьми месяцев зимы, веточек трамваев, заводов и заброшек. На перебивках монтажа на протяжении десяти часов к зрителю настойчиво возвращается один и тот же парящий план — увиденный с высоты полета дрона город, так он смотрится игрушечным макетом, своими руками вырезанным и склеенным сном, прикормленной пустотой.

А в пустоте все лица непроизвольно кажутся знакомыми. Хотя сперва на экране даже не лица, а так, наряды — на первых кадрах толпа протестующих в масках инопланетян, зеленых человечков, на их требования дубинками отвечают росгвардейцы в черных шлемах с перманентно запотевшими забралами. Полминуты спустя, проникнув в частную квартиру сквозь телевизионный экран, — изображения митинга были частью эфирной картинки — мы впервые видим лицо героя. Это мужчина средних лет, житейская измученность на нем пока что смотрится украшением, изящной усталостью. Антон Эбергард — оппозиционный журналист, писатель, автор спящего бестселлера, чье немыслимое название («Казнокрад. Инструкция по применению») напоминает о литературной генеалогии сценария, одноименном романе Александра Терехова. Эбергард, человек с немецкими корнями, живущий в стране, каждый обитатель которой точно знает, кто победил фашизм; словом, блистательный неудачник уже с рождения. «Да, я знаю, я просрочил уже три платежа», — обреченно проговаривает он в трубку свою первую реплику. Скоро он лишится работы, еще крепче погрязнет в ипотечном кредите, строго по расписанию испробует на себе все обязательные удары судьбы, четко сложенные в хронометраж первой серии. Чтобы к ее финалу, психанув, запустить центральный сюжет — от безысходности финансовой и бытовой Антон решается на предательство прежних идеалов (а заодно и лучшего друга), устраиваясь работать директором пресс-центра городской префектуры. Так к действующим фигурам, помимо журналистов и митингующих (тайным лидером оппозиции сценарист назначает дочь Антона), прибавляются политики, бизнесмены, особисты. Всем вместе в пространстве хищной фантазии ведь как-то уютнее. Даром что десять серий «Немцев» заявлены политическим триллером, в наших условиях этот жанр работает как семейная драма — журналисты и менты, спецслужбы и маньяки, все друг другу, в общем-то, люди не чужие.

Трудно не поддаться банальности и не попытаться переложить свойства протагониста на весь сериал целиком. Наш герой и предатель невоздержанно болтлив — сценарно-журналистские формулировки запасены на каждого вокруг, на начальство и дочь, любовницу и бывшую жену, сослуживцев и охранника на проходной. Персонаж безоговорочно харизматичный и вместе с тем утомительный в своей избыточности. Евгений Коряковский, прежде по кинематографической вселенской несправедливости обделенный большими ролями, идеально попадает в образ — в каждую сцену врезается с нетраченной, слегка нервической страстью. То же и весь сериал: особенно ко второй половине превращается в сплошной поток очных ставок, так что порой кажется, будто его пора переносить в радиоэфир или вновь укладывать на бумагу, чтобы иные страницы скомкать и выбросить в корзину (слова, сданные в утиль, иногда звучат громче прочих, как показывает одна из самых изящных сюжетных интриг «Немцев»).

Сперва может возникнуть ощущение, будто перед нами классический сюжет о превращении. Измученного долгами и арендой андердога в лицемерного антигероя. Сериал и сам охотно играет с подобными ожиданиями — например, в финале первого эпизода целыми кусками сюжета цитируя «Во все тяжкие» (новую работу Эбергард получает, отправившись со своим другом на оперативное задержание). Но тут уж как заведено — все сказанное американской поп-культурой может быть и будет использовано против вас. Всех, кто мечтает дождаться отечественной версии «Лица со шрамом», ждет долгая несчастливая жизнь. В отличие от американских героев, набивающихся нашему немцу в двойники, Эбергард знать не знает никакой постепенной сценарной трансформации. Выплескивает себя целиком в первые же часы, обнажая не только интеллигентскую потерянность, но все чаще раскачивая свое поведение между вспышками агрессии и самолюбования. Какое уж тут становление антигероя, если он тут как тут, с самых первых слов, с нами. Оно и неудивительно, доктор Джекил и мистер Хайд в реалиях Ворошиловска давно сдружились на тесной кухне и сводят концы с концами более-менее одинаково. Чем дальше движется повествование, тем яснее становится — намек на метаморфозу был лишь отвлекающим ходом. На самом же деле главный герой и есть та заветная фигура, на которую должна быть направлена «инструкция по применению». Десять часов его станут топить в воде, жечь заживо, использовать в политических играх и угрожать санкциями. Если государство владеет монополией на насилие, то главный герой не то чтобы монополист, но уж во всяком случае местный чемпион по принятию насилия на себя.

Впрочем, стоит оговориться, что «Немцы» проходятся разве что по самой поверхности политических материй, анатомии работы мэрии и протестных движений. Едва ли в этом стоит винить сериал, а уж тем более комично пенять Kion МТС на размягченную интонацию и декоративность социальных вопросов. Метафора оккупации, немоты и моральной ли, уголовной вины кружит вокруг «Немцев» то летающей тарелкой, а то мотивчиком германской песенки, но все аллюзии срабатывают, скорее, в плоскости профессионального сюжетосложения, ничуть не отклоняясь от расставленных на пути геометрически правильных сценарных арок. «На вверенной мне отделом космической справедливости территории...» — периодически повторяют как присказку члены семейки Эбергард, и в этой формулировке показательно соединяются пессимистичное остроумие со сценарной выспренностью. Интонация чуть-чуточку стыдная — ну а впрочем, не испытываем ли мы стыд за настоящих знакомых и за самих себя.

Вообще же, заявившись политической драмой, впоследствии «Немцы» берут отовсюду понемногу — что-то от бандитских сериалов, что-то от мелодрам спальных районов, что-то от молодежных ромкомов, а охотнее всего почему-то у криминальной хроники и детективов, будто зрителю федеральных каналов не хватает новых маньяков на экране. Сквозная линия о серийном убийце станет эмоционально тащить за собой сюжет всю вторую половину рассказа, оставаясь последним гарантом, что путаные судьбы героев движутся к какой-то внятной развязке. Политика и социальная жизнь ввиду их призрачности не способны ничего организовать, так пускай эту функцию исполнят чрезвычайные происшествия. Даром что давным-давно просроченные и никому по-настоящему не интересные.

Зато ужас до чего интересны актеры, в чьей ценности усомниться не получается. Уже названному Эбергарду Евгения Коряковского ассистирует множество лиц второго плана. Почти каждый проявлен прежде всего через мелкие детали: до того как по-настоящему заявить о себе в сюжете, любой герой сперва возникает где-то на периферии зрения — одним жестом, походкой, рисунком движения давая объемный образ. На краю кадра пару серий деловито перетаптывается весь состоящий из ужимок заместитель мэра Пилющенко (Владимир Устюгов), шварцевской тенью скользит из машины с тонированными стеклами в здание спецслужбист Зомби (Дмитрий Гизбрехт), из-под очков недоверчивым взглядом волчицы снизу вверх глядит на кружения героя журналистка Алла (Валерия Ланская). Перечислять фантастические актерские заявки, сделанные мимолетно за первые пару эпизодов, можно долго. Чуть обидно, что как только для каждого из них дело доходит до вызова на авансцену, они достаточно быстро задыхаются в тексте и попадают в плен собственным персонажам, замедляют прежнюю динамику в вечной мерзлоте гоголевщины. Вряд ли это подходящий повод лишний раз повторить трюизм о живых (актерах) и мертвом (сценарии). Вероятно, что-то попросту невозможно уловить в этом фокусе — сериального повествования, психологической драмы, хорошо мотивированного кино. Нечто способно жить и проявляться лишь на пограничье, в пространстве второго плана. Большая удача и заслуга сериала и режиссера Стаса Иванова в том, что он позволил подобным явлениям немого порядка блеснуть хоть ненадолго.

Финальный эпизод будет почти целиком разыгран в одном замкнутом помещении, уже нескрываемо по-театральному, так что литературная избыточность будто бы перестанет казаться неуместной, получит прямое оправдание. «Немцы» вообще чаще допустимого превышали полномочия, злоупотребляя сценами фальшивой природы — событиями, воображаемыми кем-нибудь из героев и в конечном счете не оказывающими воздействия на реальность. Ударную десятую серию можно целиком посчитать одним из таких снов наяву. При всем старании (а может быть, отчасти и вследствие излишнего рвения) весь сериал неизбежно фальшивит, как фальшивят все вокруг, о социальной реальности, о бытовых условиях, об эмоциях. Возможно, в минуты откровенного последовательного вранья и фантазерства как раз заключена его главная правдивость. Все мы немцы, которым однажды приснилась жизнь в снежной пустыне в эфире неизвестного телеканала.