«Курьер» Карена Шахназарова: хроника утраченной мечты

Молодежь на советском экране не была редкостью. Ее охотно изображали в революционном пафосе 1920-х, трудовых подвигах и гламуре 30-х, интеллигентских раздумьях «оттепели». Но, пожалуй, никогда до «Курьера» образ молодежи не выглядел так пассивно, равнодушно к происходящему вокруг. 

Главного героя Ивана Мирошникова (Фёдор Дунаевский) словно бы ничего не трогает: он теплохладен к поступлению в институт и отношениям с профессорской дочерью Катей (Анастасия Немоляева), поручениям на работе и посиделкам в компании. Иногда сквозь это толстое стекло жизни прорывается мечта — в неясных сюрреалистических миражах: например, карьере, имитирующем африканскую пустыню, или картинах эпохи Возрождения, которые Иван видит по телевизору. 

Неслучайно из всех персонажей картины наиболее близок Ивану отец-инженер — представитель массовой и в то же время романтической советской профессии, преобразователь пространства. Он негласно воплощает для сына мечту о коммунистическом идеале — далеком, как пески Африки, и несбыточном, как трудоустройство в овощной магазин в позднем СССР. 

Вокруг себя Иван видит тоже преобразованное пространство — величественное Главное здание МГУ, тесные дворы в окружении типового жилья 70-х, дискотеки, метро. Но эта «выставка достижений» советской эпохи, ставшая инфляцией когда-то провозглашенного идеала, чужда ему — в равной степени Ивану безынтересны и дворовая компания, и «привилегированный» мир друзей Кати. Потому что масштаб революционного проекта схлопнулся до мечты «пальто купить», а «слишком воспитанная» девушка из интеллигентной семьи жаждет красивой, но банальной жизни: спортивный автомобиль, маленькая собачка, модная сумочка… и одновременно заслуживает презрительное «шалава» в свой адрес от случайного прохожего.

Герой Фёдора Дунаевского балансирует между пространством редакции «Вопросы познания», где можно имитировать деятельность, но при этом не соприкасаться с государством — и нарождающимся миром хаоса в виде молодежных дискотек, дворовых субкультур (неслучайно в фильме довольно протяженные сцены брейк-данса) и секса в подвалах. Но оба они инородны Ивану, ведь теперь мечта о победе коммунизма — это послать от отдела человека в овощной магазин, а дворовые приятели Ивана говорят глупости и сами же смеются над ними.

В условиях опустошенности прежних смыслов единственным способом выживания для Ивана становится шутовство, так отчаянно раздражающее отца Кати, Семёна Петровича (Олег Басилашвили) — человека, для которого ценно «построенное нами здание», да и в материальных благах «ничего предосудительного нет». Только шутовство это теперь не придворное (когда государь наделял одного из своих приближенных сакральной возможностью говорить правду под маской иронии), а самопроизвольное. Иван никому не подчиняется и не служит, ни с кем не сходится всерьез — да это и не нужно, ведь шут остается не понят, а потому выход из «пространства вненаходимости» один — в армию, в окончательные «похороны шута» (так называлась одна из песен Александра Башлачёва — важной фигуры для культуры Перестройки), в расставание с великим.

Изображение подростков-шутов на экране стало тенденцией в молодежном перестроечном кино: почти одновременно с «Курьером» вышел «Плюмбум» Вадима Абдрашитова, где упражнения Руслана Чутко (Антон Андросов) в искусстве сделать мир лучше с помощью свинцовой руки и такого же ума приводят к трагической развязке. Чуть позже появляется «Шут» Андрея Эшпая, в котором уже сам Валя Успенский (Дмитрий Весенский) попадается в капкан своих «шутэнов» — добрых по замыслу, но злых по сути колкостей. Казалось бы открытое и свободное «время перемен» на самом деле рождает новых Раскольниковых — интеллектуальных парней, от своей внутренней неприкаянности совершающих преступные (морально или юридически) вещи. 

Однако Шахназаров еще сторонится подобной демонологии: в сущности, шутки Ивана Мирошникова ни к каким трагедиям не приводят, но лишь обостряют его поиск мечты и тоску по утраченной революционной энергии. Символизм вырождения советского проекта явлен в, пожалуй, самой странной сцене фильма: Иван говорит с бюстом своего отца в пространстве, напоминающем заброшенный мавзолей. И если отец-покоритель-пространств становится бюстом генсека, мумией, лишенной смысла, то его сыну остается лишь безучастно взглянуть на этот тонущий корабль и отправиться в ино-бытие — воевать. В этом он — искусный шут и курьер одновременно.