На Страстной: «Молоко птицы» Евгения Марьяна

Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня.

Евангелие от Иоанна

Андриан, юноша с беззащитными глазами, переживает олдскульное смятение чувств. Он скрывает свои душевные бури под маской безучастия и равнодушия. Ходит в школу, где все еще висит в вестибюле примелькавшийся портрет Ленина. Перестал исповедоваться в храме, хотя с детства дружит с местным батюшкой и все еще лепит из воска ангелов для церковных праздников. В первом же кадре картины герой священнодействует при зыбком свете лампад. Окликает мать: надо втащить в дом пьяного в хлам отца. Дело привычное, но к ангелам Андриан уже не вернется. Ближе к финалу он соберет их в узел и отправит в плавание, одного за другим пустив по течению ручья.

Андриан болезненно не совпадает с миром, в котором родился и вырос. Он хочет найти свой путь, вырваться из анклава, где властвует криминалитет и выбора нет. Местный авторитет Сержиу внаглую использует родственные связи Андриана: его дядя — начальник погранзаставы на границе с Молдовой, парень может свободно ходить за кордон и обеспечивать трафик наркоты. Однажды Андриан посмеет заявить, что он больше не работает на Сержиу, он уезжает…

Оксюморон — сочетание несочетаемого — ключ к поэтике «Молока птицы», закодированный в названии. Птичье молоко — нонсенс, то, чего не бывает. Однако едва ли не каждого в какой-то жизненный период одолевает романтическая мечта о несбыточном, о том, чего не случается в прагматичном мире.

Андриан живет в убитом городке, где правит криминал и все на свете кажется недоступным и несбыточным. Его влечет к реке: здесь, над крутой излучиной, тайно обитает дух места.

Птицефабрика в сюжете есть; похоже, она — градообразующее предприятие, и там работает Виорика, мать Андриана. Директор фабрики крышует местный криминалитет и спит с Виорикой. Андриан ненавидит его и бесится от собственного бессилия. Швыряет камень в окно дома, подкидывает отраву собаке — тем исчерпывается протест парня против местного тирана.

Мы видим глубинку Приднестровья глазами Андриана, один на один переживающего ювенильный кризис в непризнанной республике, отколовшейся от Молдавской ССР в 1990 году. Рожденный в 1990-м, еще в советской Молдавии, Евгений Марьян в ходе геополитических катаклизмов рос уже в другой стране — в Приднестровской Молдавской Республике. В его дебютном фильме, бесспорно, есть автобиографические мотивы, Андриан — по всему — alter ego автора.

В «Молоке птицы» никаких политических акцентов. Такой авторский жест volens nolens полемичен по отношению к недавней волне российских дебютов, осваивающих — после Алексея Балабанова по второму кругу — контент 90-х (заметная работа Бориса Акопова — «Бык»). Похоже, Марьян сознательно исключает исторический контекст из своего фильма, действие которого отнесено к нулевым. Лишь в репликах персонажей можно расслышать скрытые в толще быта бытийственные проблемы, нерешенные и, возможно, нерешаемые. В классе, где учится Андриан, появилась бойкая девушка, несколько лет прожившая в Италии. Замечания преподки она парирует не тушуясь: мол, молдавский язык — всего лишь диалект румынского, на котором говорит вся Молдова. Перепалка в классе отсылает к больному вопросу государственного языка, из-за чего в том числе в независимой республике в начале 90-х разгорелся ожесточенный спор, переросший в гражданскую войну.

Девушка планирует возвратиться в Италию, да и вся молодежь спит и видит получить наконец «загранник» и рвануть в Европу. У дяди Андриана другие ориентиры: он прочит племяннику будущее московского студента, хорошо бы юриста. За столом у дяди, того самого начальника погранзаставы, собираются государственные люди и под рюмку добрым словом поминают Россию: она и пенсии платит, и газ дает бесплатный. 

Герой не реагирует на эти реплики, он их не слышит. Его душевные бури другого ряда. Он презирает отца-алкоголика и отчаянно ревнует мать к ее сожителю. Он хочет порвать с мафией и в один прекрасный день, пользуясь своей привилегией, сбегает в Молдову.

И все-таки мне не хватает в фильме социополитического контекста. Приходится вписывать его, чтобы прояснить причинно-следственные связи драмы главного героя, ему самому не вполне понятные. Помимо семейного разлада есть надличностный вектор: крах советской империи, резко изменивший судьбы народов. Для миллионов жителей СССР новая, поcтимперская реальность оказалась жестью. Потоки мигрантов устремились в центр, в Россию-матушку: кто за призраком былой стабильности, кто за рабочими местами, кто ради того, чтобы выжить и спасти детей.

Тем временем выросло новое поколение миллениалов. Бурные геополитические события 90-х, распад, передел, парад суверенитетов, сепаратизм, локальные войны — для миллениалов это чужой опыт, давно прошедшее прошлое.

Депрессивная драма «Молоко птицы» — современное кино. Не скажу молодежное. Это кино про то, как живет здесь и сейчас в родном краю Марьяна первое поколение ХХI века. В одном он точен и даже историчен: венцом коммунистической утопии повсеместно стала криминальная власть. Криминализация общества, лидерство «паханов» — составляющая постимперской травмы. Травма не рассосалась. В конце 90-х — начале нулевых, на рубеже веков, уже в постсоветские годы, появилась стартовая линейка фильмов с серьезным намерением открыть глаза на историю многонационального советского государства. Авторами выступали режиссеры из бывших советских республик. Исключая фильммейкеров из стран Балтии, у всех других критиков колониального режима советской власти проскальзывал все-таки ностальгический мотив расставания с иллюзиями нескольких поколений, с советским проектом: из песни слова не выкинешь. Российские кинематографисты не поддержали постколониальный тренд. Рефлексии на эту тему окончательно заглохли после присоединения Крыма в 2014 году.

Однако Большой нарратив — библейский контекст, христианский дискурс — Евгению Марьяну ближе, чем, по видимости, более актуальный — постсоветский. «Смятенье чувств» своего героя дебютант разрешает в координатах Страстной седмицы, на которую падает кризис Андриана в отношениях с окружением и с самим собой.

На службы в храм аккуратно ходит Виорика, мать Андриана (в этой роли неожиданная Елена Лядова). Проповедь батюшки о последних земных днях Иисуса из Назарета предвещает грядущие события в жизни Андриана и открывает их высший смысл. Параллель дерзкая, невероятная в нашем безрелигиозном мире, давно отпавшем и от Бога, и от Священного Писания — собрания архетипов человеческой жизни, которым следует большинство, об этом не догадываясь.

Андриан откажется работать на бандитов, попробует сбежать, но его силком возвратят обратно, и в Страстную пятницу, под вечер, устроят ему Голгофу. Избитого, его подвесят на крюк строительной конструкции. Чтобы мало не показалось, закопают, присыплют землей. Парень очнется, выберется из могилы и двинется домой как раз в тот час, когда из храма с хоругвями и песнопениями выйдут прихожане: начнется крестный ход. Мать, будто жена-мироносица, молча обмоет его раны, уложит в постель.

А ранним утром разбуженный восходящим солнцем Андриан выйдет на берег Днестра, воскресший к новой жизни. Камера возьмет его крупно, в рост. Выражения лица, как говорится, гаммы чувств мы не увидим. Впрочем, возможно иное прочтение финала, в пандан непафосному повествованию: этот план — сон Андриана в пасхальное утро. Оттого и солнце такое яростное, и пейзаж библейский.