С 1 августа в прокате — фильм открытия «Двухнедельника режиссеров» Каннского фестиваля — 2019 «Оленья кожа», новая работа Квентина Дюпьё, известного также как электронный музыкант Mr. Oizo. Зинаида Пронченко рассказывает о том, как приобретение кожаной куртки может оказаться для киногероя способом переродиться. Это материал из нового журнала «Искусство кино», посвященного Каннам.
По словам самого Квентина Дюпьё, после сюрреалистического кружева «На посту!», ну очень вольного ремейка «Под предварительным следствием» Клода Миллера, нашпигованного референсами — от Бертрана Блие до Луиса Бюнюэля, — ему хотелось вернуться к лаконизму «Шины». Снять что-то чуть менее сомнабулическое и чуть более сырое, что-то, напоминающее стейк с кровью. Шмат мяса, пахнущий дымком прерий, обугленный снаружи, сочащийся сангиной изнутри.
Так родилась «Оленья кожа» — притворяющаяся игрушечным, постмодернистским вестерном философская притча. История одержимости человека вещью, субъекта объектом, означаемого означающим — заковыристая метафора с тысячей возможных трактовок: от очевидного и примитивного вроде эпидемии консьюмеризма, захватившей планету, до скрытого и трансцендентного вроде онтологии кино или фаустовского пакта, на котором зиждется любое творчество. Впервые Дюпьё делает шаг в сторону от субкультурных формалистских экспериментов, препарирует современность не ради научного прогресса, а излечения для.
Оленья кожа — материя, наделенная мистическими свойствами. Как и резина автомобильной покрышки в «Шине», при помощи телекинеза забиравшая жизни первых встречных на «диком Западе», мягкая, бархатистая кожа оленя в новом фильме моментально манифестирует свою антропоморфную самость. Попав к новому владельцу, впустив его корпулентный, заплывший жирком торс в свое бархатистое нутро, она незаметно окольцует Жоржа (Жан Дюжарден), сомкнув смертельные объятия. И уже не вырваться. Поделом. Дюпьё дорос до морального императива, финал «Оленьей кожи» как бы открытый, но вполне однозначный. За преступлением следует наказание, из королевства кривых зеркал есть выход — насквозь.
Нелепый псевдоковбойский наряд — блузон на высокой талии с нашитой по периметру бахромой, ради которого Жорж позабудет прошлое, проедет полстраны — из шумного Парижа в сонную глубинку пограничного департамента Юра, наконец, отстегнет невероятную сумму в семь тысяч евро, — сперва, как в «Шагреневой коже» Бальзака, вроде начнет исполнять все его мыслимые желания, а затем отнимет жизнь. Потому что искусство требует жертв, а любая утопия — на крови.
«Оленья кожа» стартует с типичного для Дюпьё постироничного подмигивания. Дюжарден — не стоит, кстати, сомневаться, что главный французский актер десятилетия тут играет себя самого, непростого простака, умело притворяющегося дурачком у праздничка, тонкую натуру, — индифферентно крутит баранку старенькой «Ауди 80». За окном скользит унылый осенне-зимний пейзаж Франш-Конте, известный настоящим знатокам галльского мира производством сыра, курительных трубок и гробов. За кадром надрывается Джо Дассен, привычно жалуясь на судьбу-злодейку: если б не было тебя, скажи, зачем бы я жил? На пассажирском сиденье покоится вельветовый пиджак вопиюще дурновкусного золотистого цвета.
Казалось бы, вот оно — уже ставший общим местом для поколения режиссеров-хипстеров (Ромен Гаврас, Гийом Брак и так далее) симбиоз культур: той, что родом из беспечной эпохи конца славных 30-х, безвозвратно оставшейся вместе с каникулами в Club Med, картинами «Загорелые на лыжах» и песнями Морта Шумана в прошлом, и той, что из нынешних тревожных времен, от которых с глубокомысленной меланхолией и глупым инфантилизмом принято прятаться за миф о прекрасном далеко. Однако Дюпьё не намерен шутить, а редкие вкрапления юмора в «Оленьей коже», закавыченные по-хичкоковски простыми музыкальными кодами в два аккорда, пугают еще больше, чем сцены кровавой расправы. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. У Дюпьё право на итоговый аргумент обычно даже не за смертью (слишком узко и конкретно, ведь это только часть жизни), а за экзистенцией, вязким мороком, в котором, как в тумане, тонут любые споры человека — с собой, с другими, с Богом. Именно она — автор лучших гэгов и худших кошмаров. Это мироощущение если не заимствовано, то навеяно творчеством нескольких кинематографистов, чьи имена Дюпьё не устает славить в интервью: Ален Корно, Клод Миллер, Жан-Клод Бриссо и Жан-Франсуа Стевенен.
Уже в «На посту!» кое-где проступала интонация «Черной серии», нетленки Корно с Патриком Девэром. В «Оленьей коже» безумие будней настолько же обыденно, никакие девиации или перверсии героев Дюпьё не страшат. Как и Франк Пупар у Корно, Жорж ради мечты, ничуть не более сумасшедшей или жестокой, чем все и вся вокруг, охотно, ни минуты не сомневаясь, отринет мораль, последнее прибежище разума. Облачившись в замшу, он перестанет отличать ночь ото дня, живую природу от мертвой, человека от предмета, взрослого от ребенка, выдумку от реальности и, главное, мысль от дела.
Если бы не было тебя, скажи, почему бы мне тебя не выдумать? Если мужчину бросила женщина, если человека не замечают люди, если ты не тот, кем хотел бы быть, почему бы вместо женщины не полюбить замшевую куртку, вместо друзей не нанять статистов, которые благодарно будут всматриваться в направленную на них камеру, если грезил о свободе и безнаказанности Дикого Запада, почему бы самому не определить фронтир, дальше которого только безучастные горные пики? Почему бы не, только будь готов заплатить сполна. Абсурд течет и видоизменяется вместе с жизнью, но пуля в лоб расставит все по местам. Снова разведет ночь и день, человека и предмет, фикшн и нон-фикшн. Пуля убивает. Смерть все же не часть жизни, а ее конец. Вот и вся экзистенция, вот и спал морок, осел туман.
Это, конечно, иносказание о кризисе среднего возраста, но в большей степени саркастичный фантазийный этюд о генезисе творчества. Автопортрет режиссера в зрелости, с каждой новой работой не приближающегося ни на йоту к своему идеалу. Дюпьё низводит благородный комплекс демиурга и перфекциониста до банального насилия над временем-пространством и существами, этот континуум населяющими. Если кино снимает смерть за работой, почему бы не ускорить темп, не помочь ей со священной миссией. Кино, ныне лишившееся почетного статуса агента влияния, совершает камбэк через неконвенциональные практики, подвовровывая у дока. Показывает то, что было на самом деле, не имитирует, а конструирует.
«Оленья кожа», безусловно, еще и пародия на современность, одержимую идеей своей неповторимости, которую, как считается почему-то, могут подтвердить лишь сторонние взгляды. Человеку недостаточно себя самого, ему неуютно в собственной шкуре. Ему нужна оленья кожа: чужая оболочка ближе к телу.
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari