Перчаточный режим: вечные 90‑е в «Маше» Анастасии Пальчиковой

«Маша» дебютантки в режиссуре Анастасии Пальчиковой — дубль фильма «Бык» Бориса Акопова, прошлогоднего триумфатора «Кинотавра». Успех «Маши», конечно, поскромнее (приз за лучший дебют против акоповского Гран-при) и все же равнозначен ему, потому что в обоих случаях меряться силами пришлось примерно на одном уровне участников. Фильм Пальчиковой не реактивный жест, не специально снятый гендерный ответ Акопову, полемично сказавшему в одном из интервью, что признает только мужское кино, мужскую любовь, мужскую силу, мужскую ненависть и боль: «Я не верю в женскую режиссуру в принципе. Я люблю женщин, я их уважаю, я абсолютно не сексист. У женщин свои достоинства, их очень много, спорить об этом глупо. Наверное, самый крутой женский фильм — «Восхождение» Шепитько, но это мужской фильм». Когда Пальчикова задумывала свой проект и начинала работу над ним, «Бык» еще не появился, и она его видеть не могла. Однако «Маше» можно предъявить те же претензии, что и «Быку». Обе криминальные драмы из 1990-х с ходу должны были вызвать на себя огонь критики, которая, впрочем, из года в год задается одним и тем же вопросом: почему молодые режиссеры так редко берутся выразить на экране свое мыслечувствие по поводу современности, а предпочитают обращаться к временам своего детства? Ответы могут быть разные, начиная с утешительного — мол, большое видится на расстоянии, необходима дистанция для осмысления сложных вещей и пр., а может быть, это действительно трудноподъемно — адекватно представить нечто, что пребывает в периоде турбулентности, становления. Так или иначе, приходится гадать, по какому принципу возникает тематическое сближение. Наиболее вероятен такой ответ: в прошлом мы видим что-то поразительно схожее с настоящим, типологическую цикличность, заставляющую обнаружить в репродукции, то есть в фотографической образности, общую онтологическую основу. А история страны рифмуется с судьбой одного, но такого типичного для того времени провинциального парня или одной девушки-подростка.

На этот параллелизм заставляют обратить внимание случайные, казалось бы, моменты. Скажем, в «Быке» это эпизод вечеринки в клубе, где по прихоти моды, которая движется кругами, тогдашняя молодежь выглядит одетой так же, как ее нынешние сверстники. А в «Маше» одна из героинь появляется в дверном проеме в бежевом пальто оверсайз, и это выглядит будто моментальный снимок из сегодняшнего дня. Мелкие внешние знаки сокращают опыт и дистанцию восприятия, делают ненужным излишний объем информации, активируя ассоциативные поля, связывающие «неправильное», по слову одного из героев фильма, время с нынешним. Благодаря им и возникает ощущение, что пресловутая эпоха «лихих» и не заканчивалась вовсе, а длится, лишь время от времени слегка меняя внешность по моде сезона. А может быть, дело в том, что мы не извлекли уроков из опыта тех лет, и требуется вновь и вновь обращаться к ним, в том числе с личностным интересом, который присущ тем, кто эти годы сам прожил. Тем более что и Акопов, и Пальчикова говорят, что снимали свои фильмы на основе собственных детских впечатлений о том времени, хотя оба подчеркивают, что мало что понимали в том, что происходит в ближайшем окружении. Видимо, каждый из этих ответов в той или иной мере годится для оправдания рождения и «Быка», и «Маши» в поджанре эксплуатационного кино.

При всем наборе сходств между двумя картинами есть принципиальные различия. «Бык» замкнут в своем времени, а «Маша», напротив, помещена в раму современности. Собственно, сюжет «Маши» и выстроен как постепенное движение главной героини к пониманию сути событий. Честно говоря, этот процесс кажется довольно затянутым. Вся экранная молодежь выглядит здесь на удивление инфантильной или заторможенной в развитии. Один, к примеру, делится заветной мечтой: «Заработать тыщу долларов и погнать в Америку»; своего верного друга, сентиментального Трёшку (Сергей Двойников), заливавшегося слезами на финале «Унесенных ветром», Маша называет дебиловатым. Да и у нее самой отсчет гибнущих рядом близких и любимых людей оказывается слишком долгим, пока не созреет в ней решение, которое в итоге кажется таким внезапным, что, пожалуй, более реалистично выглядело бы на экране в качестве некой иллюзорной, мысленной картины. И главное, что вытекает из разной сюжетной очерченности: финал «Маши» — в отличие от неоднозначного «Быка» — наталкивает на жутковатый вывод о закономерности и неизбежности прихода «новой волны», заставляющей по-новому осмыслить прошлое, но не ушедшее время.

Инфантилизм персонажей вряд ли случаен. Он, скорее всего, сгенерирован самой эпохой 90-х — временем всеобщей растерянности, ощущения сиротства, брошенности и ненужности. Поэтому так легко удается главарю бандитской группировки зацепить на крючок свою молодежную братву. Его называют Крестным (как будто усекая титул «Крестного отца» как недосягаемого по чину — масштаб провинциального города не позволяет дотянуться до дона Корлеоне), он называет свою банду не бригадой (как было, насколько мы знаем из кинематографа, тогда принято), а на италомафиозный манер семьей. И в рамках «понятий» заботится о ее благополучии и безопасности, без колебаний пуская в расход тех, кто по дури или умыслу мог бросить на «семью» тень. Но эта забота на самом деле обусловлена всего лишь задачей сохранить группировку, оградить ее и прежде всего себя от подозрений в уголовщине и не допустить самотека. Здесь действует главное бандитское понятие: вход — рубль, выход — два. Точнее, выхода попросту нет. «Семья» существует под крышей боксерской секции. Попав в нее и довольно быстро сообразив, что тут ему не место, по совету влюбленной в него Маши уходит из секции Сергей (Максим Сапрыкин). Узнав об этом, Крестный отправляет его на расправу, сначала мягко попеняв на то, что боксерские перчатки-то, которые получил в подарок, Сережа не вернул. «Оставь себе на память», — ласково говорит Крестный напоследок, зная, что парню они больше не пригодятся.

На роль Крестного Пальчикова намеренно пригласила звезду — Максима Суханова, который давно обжился в подобном амплуа, достаточно вспомнить мафиозного авторитета по кличке Свинья из «Страны глухих», похожего на Крестного своим обволакивающим обаянием. Искренен и неожиданно суров (потому что действительно говорит, что думает) Крестный только со своей сестрой Надей (Ольга Гулевич). А по-настоящему привязан лишь к племяннице Маше, что не мешает ему не щадить тех, кто ей дорог. В честь ее 13-летия Крестный устраивает фейерверк взрыва на маслозаводе, за который ведет бой с конкурентами, которым, впрочем, потихоньку любуется в одиночку.

Борис Акопов ослабил своего героя, придав ему физическую немощь — болезнь сердца. Анастасия Пальчикова, напротив, вооружила Машу тем, чем сильна сама как участница группы «СуХие», выступавшая сольно под псевдонимом Gg, — голосом, и обе актрисы, которые Машу играют в разном возрасте, поют своими голосами. В 2016 году исполнившая роль 13-летней Маши, Полина Гухман сыграла бродяжку в дебютном фильме Алены Давыдовой «Иван», где она, ребенок, оказалась сильнее и смелее бывшего летчика, который после аварии боится сесть за штурвал, и вытащила его из беспросветного отчаяния. Здесь повзрослевшая Полина играет девочку раскованную, немножко избалованную опекой и могущественного дяди, и членов его «семьи»; ей нравится чувствовать себя избранной и защищенной, нравится красоваться перед ними со своим пением. Опытный сценарист, Пальчикова подробно выстраивает сюжет, связывает причины и следствия, акцентирует знаковые ситуации, которые заставляют Машу поверх любимых розовых очков взглянуть на свою жизнь и свое окружение, но не предъявляет нам героиню в интимный выстраданный момент принятия окончательного решения, пришедшего с годами. Ирония в том, что, закрыв гештальт, произведя расчет с прошлым и, как ей кажется, сбросив с себя его бремя, известная певица (взрослую Машу играет Аня Чиповская) выходит петь на сцену одного из заведений процветающего Андрея Александровича, бывшего Андрюхи Зюзина по кличке Сова, чистильщика при Крестном, на руках которого кровь всех ее трагических потерь.