«Преступный человек» — короткий фильм об убийстве, понятный только главному герою

Через девять лет после дебютного «Другого неба» о семье эмигрантов Мамулия выпустил картину о неприкаянности, непричастности и невозможности выстроить связь с внешним миром.

Фильм начинается со сцены убийства грузинского футболиста Константина Геловани, однако это отнюдь не ключевое событие, но лишь стартовая отметка для зрителя. Опора, которая в финале будет выдернута у него из-под ног.

Название картины отсылает к известной работе Чезаре Ломброзо, в которой итальянский психиатр выразил идею о биологической предрасположенности человека к совершению преступления. Книга Ломброзо снискала популярность у современников, но довольно скоро была опровергнута. Тем не менее в криминалистике «Преступный человек» произвел революцию, показав, что исследовать можно не только преступление, но и личность преступника.

Мамулия — философ по образованию и педагог по призванию — производит подобную же перемену в киноязыке, методично смещая акценты с привычных для зрителя составляющих фильма: определить жанр «Преступного человека» невозможно, представления о фильме не дадут ни пересказ сюжета, ни психологические характеристики персонажей.

У главного героя картины Георгия Месхи нет ни своей семьи, ни близких друзей. Он работает на старой шахте инженером и будто бы отчаянно ищет связи с кем-либо. Эту роль сыграл непрофессиональный — как и большинство исполнителей в фильме — актер Гиорги Петриашвили. Лицо Петриашвили, до съемок работавшего охранником в Тбилисском институте культуры, — идеальный материал для создания образа человека без свойств, полой формы, с течением фильма заполняющейся плотным и вязким сумраком.

Месхи — психотик, конфликтующий с внешним миром. Он присваивает себе чужую идентичность, выстраивает вокруг нее хрупкую систему, которой угрожает уничтожением любое вмешательство извне. Его попытка разыграть из себя случайного свидетеля убийства оборачивается полным непониманием, попытка предстать жертвой заканчивается на месте преступления — он ложится на землю, на то место, где был найден труп. Отчаянные, казалось бы, необязательные и немотивированные действия героя, направленные на поиск собственной идентичности, представляются настойчивым исследованием или извращенно болезненным способом постижения мира. Этот способ затягивает героя в поле аномальных переживаний, заставляя зрителей следить за цепочкой эпизодов, за тем, что сегодня принято называть медленным кино.

Испробовав на себе судьбу свидетеля, жертвы и наблюдателя, герой «Преступного человека» проникается идеей (совершения) убийства. Методично изучая архивы с делами преступников-детоубийц, общаясь со следователями, женой убийцы и примериваясь к преступной среде грузинского «гетто», он достигает подлинного осмысления темной сущности, захватившей его разум, чувства и перестроившей само существование.

Происходит невидимый раскол — внешнее спокойствие и привычные действия скрывают внутреннее напряжение Месхи, заметное в едва уловимом взгляде или жесте. Неумолкающий телевизор транслирует новые подробности дела об убийстве — каждый раз с нотой преувеличения, долей скандала и привкусом искусственной сенсации. Небольшой экран порционно выдает новые детали, новые лица. Вглядываясь в телевизор, персонаж Петриашвили находит героев новостей и наблюдает за ними без посредничества — в режиме реального времени.

Неуловимое движение времени не подчиняется привычному осознанию, не маркируется и сопрягается только с вызывающе красивым пространством грузинских пейзажей, не меняющихся столетиями. В этот же мифологичный пейзаж вписаны и персонажи фильма Мамулии, чьи лица наделены, по словам режиссера, «архаической меткой», возвышающей их до образов, не принадлежащих конкретной культуре и избавляющей фильм от экзотического акцента.

Учителем Дмитрия Мамулии был Александр Рехвиашвили, в 1970-1980-е избавивший грузинское кино от национальных стереотипов и штампов. Рехвиашвили создавал обманчивые мистификации с отсылкой то к XIX веку, то к предельно условным, почти кафкианским пространственно-временны м конструктам и, несмотря на образы вечного, размышлял в своих картинах о современности, говорил серьезным тоном и высоким стилем. В яркой ли грузинской флоре, в лабиринтах ли сумрачного города герои его фильмов растворялись в поиске себя, поглощенные рефлексией и пространством безвременья.

Дмитрий Мамулия предстает наследником этой то подавляемой, то возрождающейся традиции и во времена постсоветского застоя обнаруживает возможность для актуального высказывания на материале, как бы абстрагированном от времени и места. Интеллектуальный эксперимент режиссера состоит в отказе от строгой организации материала. Пережитый жизненный опыт остается непонятен никому, кроме главного героя, к финалу картины испытавшего многое, безропотно принявшего наказание и кару.

Текст впервые опубликован в #9-10 журнала «Искусство кино» за 2019 год под заголовком «Внутреннее расследование».