Каннский и Венецианский фестивали, мокьюментари и постправда: номера 1/2 «Искусства кино»

Секси-дива из виртуальности в русской провинции: скоро в прокате дебют Григория Добрыгина «Sheena667»

«Sheena667» © A-One Films

Нестоличная Россия — источник энергии нового российского кино. Место силы фильмов «Аритмия» (Ярославль), «Человек, который удивил всех» (тверская деревня), «Керосин» (деревня Никульское), «Сторож» (Солотча, Рязанская область), «Однажды в Трубчевске» (Брянская область). Режиссеры не смакуют ужасов жизни захолустья. Русская провинция, лишенная столичной показухи и глянца, — матрица, сквозь которую проступают судьбы людей. Чаще всего людей обочины. В Тверской области снимался и один из лучших российских дебютов года «Sheenа667» — участник основного конкурса Роттердамского кинофестиваля (в прокате с 26 марта). Режиссер Григорий Добрыгин — обладатель «Серебряного медведя» Берлинале за роль в фильме Алексея Попогребского «Как я провел этим летом», снимавшийся в «Самом опасном человеке» Антона Корбейна, в «Зерне» Семиха Капланоглу, дебютировавший в режиссуре короткометражками «Верпаскунген» и абсурдистской шуткой «Измена». О фильме — в статье Ларисы Малюковой из номера журнала «Искусство кино», посвященного «Кинотавру» и дебютам.

Вышний Волочек. Герои фильма, супружеская пара, живут в дряхлом боксе, примыкающем к обшарпанному с облезшей синей краской автосервису на окраине города с разбитыми дорогами и гигантской свалкой машин. Оля работает на почте. Вадим — автомеханик, зарабатывает продажей запчастей с убитых машин. Неподалеку так называемая дорога смерти. По дороге Вадим и Оля едут на снегоходе со свалки.

Начинается все с любовной сцены. Две пары ног — мужские и женские — привычно трутся друг о друга. Брак не новый. Людям за 30. Планируют благополучное будущее. Вот бы купить и привезти из Германии подержанный эвакуатор, чтобы подбирать побитые на скользкой дороге «Лады». Днями и ночами Вадим ищет в интернете подходящий вариант. Случайно заходит в порночат, оставленный приятелем — работником местной администрации, в его компе. Там встречает секси-диву из штата Джорджия. Sheenа667. Залипает. Начинается история его тайной жизни. История одержимости.

Вадим
© A-One Films

Вадима сыграл Владимир Свирский из мастерской Петра Фоменко (они с Добрыгиным учились на одном режиссерском курсе, Добрыгин порекомендовал актера Лознице, и Свирский снялся в фильме «В тумане»). В безусловность документального существования своего героя с ясными светлыми глазами Свирский вносит едва видимый сдвиг в условность, даже в сказочность своего персонажа, не просто наивного до дурости. Или, как говорят, мыслящего не головой — сердцем. В его автомеханике, хорошем парне, готовом по указке жены на всяческие ловкости для достижения заветной цели, просыпается зыбкая человеческая сущность. Это характер, произросший на богатой почве национальной культурной типологии: от Ивана-дурака до шукшинских чудиков, от простодушных героев Островского до Льва Николаевича Мышкина. Князь Мышкин только похож на взрослого, в душе чистый ребенок. Да вот Вадим душу готов положить не за каждого — только за мерцающую в мониторе, распадающуюся на пиксели заморскую принцессу легкого поведения, Настасью Филипповну в бикини. Есть здесь и деньги, которые блаженный механик ради недосягаемой возлюбленной жжет не в камине — в огненном алчном мониторе, уничтожая все средства, которые копили с Олей на поездку в Германию, сжигая мосты. Невзрачный рыцарь с честными глазами признается маме, что любит другую, интернет-женщину из далекой Америки. Додумывает возлюбленную, слишком идеальную, чтобы быть настоящей, ее переживания, проблемы; бежит по лезвию, не оборачиваясь. Перебирается с семейной кровати под абажуром-диском в мастерскую на короткий диванчик. Учит английский с компьютерной белкой Sussy, и ее ласковый голос подозрительно похож на голос Шины.

В интернет Вадим ходил за дешевым фургоном. А встретил за тремя морями запретное, запредельное. Сердце бу́хает. Скулы сводит. Такая красота. Смехотворно: он ничего о ней не знает. Путает Джорджию с Грузией. Настоящий лох. Подсадили парня. Welcome to the club зависимых. Сюда вход есть. Выход — очень дорого. Ни доктор, ни батюшка уже не помогут, как бы компьютер ни освящали. Но и грязи никакой здесь для Вадима нет. Вот он растягивает мехи баяна — своей мечте Шине грустную мелодию играет. Всем сердцем ей сочувствует. Особенно когда ее какой-то румын гнобит. Слезы в глазах от беспомощности. Все готов бросить, денег любой ценой достать, через все перешагнуть. Даже через Олю свою.

Была бы комедия простенькая. Но среди главных магнитов фильма — отстраненность, чужеродность Вадима и привычному миру ржавых запчастей, нарисованному лесу на стене, и выгодной коммерции, и мигающему, зазывающему киберпространству. Эта несвязность, отдельность героя, выпадающего из общепринятого, делает его одиноким, лишним, уязвимым. У этого идиотизма драматический привкус. Нерасчетливость рывка в неизведанное. Неоправданность попытки выскочить из обыденности «как все» на скользкую дорогу в никуда. Почувствовать в этом омуте себя живым. Его «сеансы связи» — погружение из привычного покоя в боль. Один перед компьютером — он не один: он спасает далекую ветвящуюся у шеста Шину, забирает себе ее несуществующую боль. Во время этих сеансов сочиняет свой выдуманный мир.

Virtual по-платоновски означает «мир творящий»; герой фильма видит «не тень в своей пещере, а свет, ее производящий». Для него нет различия, дистанции между мирами — пиксельным и теплым, материальным. Как рука Оли, ее дыхание, объятие. Так и складывается этот кривой любовный треугольник. Он, она и интернет — третий лишний, засасывающий Вадима в свое хтоническое болото.

Ольга
© A-One Films

Женщина оффлайн. Земная, телесная, сильная и хрупкая. Здесь одна из лучших ролей Юлии Пересильд, создающей объемный, сложный образ. В ней суровость и смех, сексуальность и целомудрие, авантюрность и сомнение. Наследница по прямой некрасовских, лесковских женщин в красном свитере. Вместо горящей избы горящей резиной отваживает нежеланного покупателя их бокса. Растерявшегося мужа тут же спокойно напутствует: «Взял топор, держи». В ее руках орудие возмездия — корнеудалитель. Тяжелый взгляд леди Макбет смягчит странной улыбкой: «Пирог с говядиной будешь?»

Актриса принимает ритмизированный текст (очень родионовский) как органичную речь героини, вживается в прихотливый рисунок роли. Здесь следует сказать о странных диалогах: рубленых, оборванных, с музыкальными повторами. Почти скороговорки с абсурдистским привкусом, поначалу непонятным: «Не тормози, не тормози», «Оставляют как бы для учета», «Чтобы не делить», «Все так делают», «Все так играют». И только когда Оля и Вадим просвечивают лотерейные билеты, выбирая выигрышные, становится понятен смысл диалога, в котором они убеждают себя в безопасности, необходимости мелкой аферы. А где ж денег взять, чтобы в Европу за эвакуатором ехать? Или вот тесть пытается вразумить непутевого, загулявшего неведомо где зятя: «Надо заканчивать, Вадим...» И тут же про кардан, который барахлит. Вот беда-то. И сразу: «Как жить дальше будешь?» Вот и поговорили. Эти диалоги, как и весь фильм, про одно: то, что видим, и то, что на самом деле, — две большие разницы.

Sheena667
© A-One Films

Дебютантка Джордан Роуз Фрай в роли интернет-женщины. Училась в России, живет в Нью-Йорке. Ее Sheena — сочетание плотского и метафизики. Метафизика здесь, как и в картине «Молода и прекрасна» Озона, создается за счет сверхкрупно, чувственно снятых губ, изгибов тела, прикрытых в показном сладострастии глаз. В танцующей у шеста в своей маленькой квартирке и поймавшей на крючок очередного идиота с «конца света» ничего злодейского. Работа есть работа. Там, в Америке, Sheena — реальная девушка (она клиенту из России даже свой продуктовый супермаркет показывает). И в то же время она — производное компьютерного мира. Почти репликант. Видим ее только в мониторе, в зыбком, распадающемся изображении. Видим глазами

Вадима, досочинившего с помощью мышки свою мечту. И, собираясь в Америку, Вадим едет не к реальной — к своей вымышленной Шине. Вечный сюжет о Пигмалионе получает пародийную коннотацию. Любуясь далекой инопланетянкой, Вадим мысленно создает свою Галатею. Сколь призрачен этот образ, оценит зритель, видящий в цифровом изображении обычную девушку из американской глубинки, зарабатывающую свой хлеб как умеет.

В средневековой латыни Virtus обозначает сверхъестественное существо: ангела. Прекрасная Sheena похожа на падшего ангела, утягивающего автомеханика из Вышнего Волочка в виртуальную бездну, или на призрак. Эта призрачная составляющая цифрового мира, по мнению философов, чрезвычайно важна для понимания современности. В ней соотнесение не со сбесившейся реальностью, про которую понять уже ничего невозможно, а с призраком, с непознанным «фантазматическим существованием современного человека». Но призрачен и сам кинообраз. Это способ, по словам Олега Аронсона,

«отрешиться от привычных представлений о реальности, перестать быть ее вечным заложником, нарушить иерархию образов, ввести демократизм на уровне восприятия. «Жизнь открывается в пространстве технологий. Там, где антиутопии захвачены страхом зависимости человека от машин, технологий, массовой культуры, возникает подспудная утопия образов общности, этими технологиями порождаемых».

В этой «утопии образов общности» и расположилось действие фильма.

Головокружение
© A-One Films

Фильм разделен на маленькие главки. Одна называется «Измена». В ней и происходит инициация Вадима. Он готов полностью отдаться вымышленной возлюбленной. Снимает штаны перед монитором. У него настоящее головокружение от ее родинок, приоткрытых губ, белья. Но реальная измена происходит тогда, когда Вадим в постели с Олей мысленно остается с Шиной. Измена здесь осмысливается как непоправимое и закономерное трагическое обстоятельство, обусловленное разрушительными силами виртуальной вселенной. Вадим выбирает выдуманную реальность, которая сильнее, ярче материального мира. И мир вокруг него начинает трещать по швам.

Авторы предлагают многослойное прочтение на первый взгляд простейшей байки из разряда «а вот один мужик». Но едва ли не каждый эпизод разыгрывается на двух этажах — реальности и условности.

У этого реального/условного мира есть и разделительная полоса — «дорога смерти», скользкая во всех смыслах. По ней «одна излюбленная пара» — Вадим и Оля — едет несколько раз на протяжении фильма. Однажды по ней пойдет один Вадим, с мотком веревки: кажется, что вешаться. Но нет — кружиться на самодельной тарзанке. Кружатся кроны деревьев и небо над его головой. Летит прочь стылая земля. Крутится колесо машины. Машины то и дело на этой дороге вылетают в кювет, переворачиваются, разбиваются. Правда, в основном «Лады».

С «Лады» какой навар? Бытовое — в прицепе поэтического, пафос поэтического снижен ироническим отстранением. Ирония, пародия вписаны в драму. «Это даже немыслимо — в Америке остаться», — говорит он, глядя прямо в глаза консулу на собеседовании в американском посольстве. И достает из кармана фото, где они с Олей вдвоем и безмятежно счастливы.

В финале смертельный номер: двое на снегоходе по белой «дороге смерти»: священномученик Вадим Персидский и мученица Ольга из Вышнего Волочка. У Оли от пара лицо в маске туманится, из четкого становится зыбким.

Авторы конструируют кинореальность за счет особенного изображения (ключ к нему — фотообои с виртуальным лесом в спальне героев). В этой действительности, пропахшей резиной и машинным маслом, тоже нет ничего устойчивого. Тридцатилетние герои живут у опушки фотолеса с неосуществимыми надеждами на будущее, которое символизирует бэушный эвакуатор. В современном по стилю кино авторы избирают особенный способ отражения реальности — шьют кинематографическое платье из традиционной сюжетной ткани, вне нормативных приемов, провоцируя, раздражая зрителя странными подробностями, особым текстом, неожиданным монтажом. Во время сеансов Вадима с Америкой экран его монитора разделен на две части. Мы видим Шину, мы читаем их диалог. Увиденное не совпадает со словами. Возникает монтаж смыслов, в столкновении повседневности двух космически далеких миров высекается ирония.

Барочная клавесинная музыка, церемонная и напористая одновременно, создает ощущение отстраненности от происходящего на экране. Изысканное Le Vertigo Жозефа-Николя-Панкраса Руайе, знаменитого в XVIII веке, забытого после смерти французского композитора, также кажется чужеродным этим белым брянским снегам. Музыка головокружения — завораживающего, неостановимого, беспредельного. Как в стихах Бродского:

«Бесконечность, велосипедной восьмеркой принюхивающаяся к коридору. [...] Вот заглядевшись в чье зеркало, потом они подставляли грудь под несчастья, как щеку под поцелуи».

Достоинство фильма — сочиненный мир с атмосферой, с интонацией, которая существует только в этом условном мире, разделенном на две части, — реальный и пиксельный, на два времени года — зима в России, лето в Америке. Авторы играют в двойственность, которая во всем. И в имени загадочной Sheena/Шины, которая мерцает-подмигивает в темном гараже Вадима, и в самой мечте. Ведь символом будущего благополучия для пары, живущей, по существу, в авторемонте, стала машина-эвакуатор. Этот самый злосчастный эвакуатор окажется и причиной эвакуации героя из реальности. По иронии судьбы и Шина просит своего клиента Ромео из русской глубинки денег на машину. Он, как кролик, смотрит в ее прекрасную пасть удава. И соглашается безропотно. Пропади пропадом их вымечтанный эвакуатор.

Продолжая мысль Андре Базена о том, что «мы живем в мире, где скоро не останется ни одного уголка, куда бы не заглянул глаз кинокамеры», заметим, что с глазом вебкамеры мы полностью смирились. Прочно обосновались в мире, «стремящемся непрерывно снимать слепки со своего собственного лица». Больше не существует «непрерывной реальности», она крошится на пиксели. Соглашайся не соглашайся.

Profile
© A-One Films

Озон, Каурисмяки, Райтман, конечно, Спайк Джонз и его «Она» — и так вплоть до Марко Феррери и его «Я тебя люблю». Аллюзий бесконечно много. «Sheenа667» — кино культурное, хорошо просчитанное. Может быть, даже слишком выверенное. Напоминающее точно структурированную музыкальную пьесу Le Vertigo.

Молодого режиссера поддерживают профессионалы высочайшего класса. При этом оператор с мировым именем Михаил Кричман и художник с абсолютным чувством стиля Андрей Понкратов здесь на себя не похожи. Стиль фильма словно подсушен и разогрет рефлектором из автомастерской Вадима. Никаких особенных красивостей, изысканных панорам и просторов. Театр действия — провинция во всей своей скромности. Автосервис. Почта. Столовая. Свалка. И снежная дорога, ведущая в иное измерение. Застывший пейзаж усиливает ощущение разрастающейся изоляции героев, неспособность соединиться. Ближе к финалу есть выразительный, запоминающийся долгий диагональный план спящей на семейной кровати Оли. Впервые будто неживой. К «группе поддержки» можно отнести и актеров — всех без исключения. Филигранно сыграны эпизоды с родителями. Надежда Маркина (мать Вадима) и Юрий Кузнецов (отец Оли) существуют на границе бытового, житейского с гротеском, не впадая в карикатуру.

В последнее время кинематограф все больше увлечен романом реальности с виртуальным миром. Раз человечество в массовом порядке эмигрирует в цифровую вселенную, он для этого человечества создает свой кинематограф с новым языком. Действие фильмов разворачивается на многочисленных экранах гаджетов. Существует много изысканий, в том числе философских, исследующих природу виртуальной реальности, ускользающей от определения. Именно эта реализация, совершающаяся в глубокой тайне, неожиданно охватывает, пленяет героя фильма «Sheenа667».

В работе «Философия виртуальной реальности» Екатерина Таратута подразумевает под виртуальностью значения исключительно повседневные. Это посредник и орудие становления новой мифологической картины мира: 

«Виртуальная реальность [...] — эфемерное, то есть необязательное, не включающее человека в себя с той же неизбежностью, с какой это делает «реальная реальность». 

В «Sheenа667» происходит это постепенное отключение героя от действительности, ее доводов и логики. Он все больше влюбляется в расплывчатый образ, мысленно соединяясь с ним, подчиняясь его воле. Ему не нужно конкретики, правды, ему дорога эта зыбкость, неразборчивость. Это его «дорога смерти» в одну сторону.

В фильме Григория Добрыгина виртуальность с ее избыточными средствами — барочная (или порочная?) реинкарнация реальности. Не просто противоречие двух миров. Виртуальный мир усиливает разрыв между декларацией и умолчанием. Мы объявляем одно. Скрываем другое. И кинематограф с разной степенью убедительности пытается ухватить, запечатлеть этот разрыв между видимым и сущностным.

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Safari