20 марта в российский прокат выходит «Шоугерл» Джии Копполы — драма о женщине, для которой сцена стала единственным домом, а блеск прожекторов — последним утешением. Секс-символ 90-х Памела Андерсон играет Шелли — танцовщицу, чье время давно прошло, но смириться с этим у женщины не хватает сил. Джиа Коппола сняла чуткое кино о старении, утрате и тщетной попытке сохранить прошлое, когда мир уже отвернулся. О том, как «Шоугерл» переосмысляет наследие Верховена и превращает гламур в трагедию, рассказывает Ная Гусева.
В 80-е и 90-е в американском кино расцвела женская сексуальность, но чем больше ее становилось на экране, тем сильнее она походила на атрибут эксплуатации. Фильмы о роковых героинях, которые не просто демонстрировали свою привлекательность, а делали ее оружием, заполонили экраны. Обнаженное тело в кадре больше не означало исключительно объект вожделения — оно стало пространством власти. Женщина могла использовать свою сексуальность не только как способ манипуляции, но и как доказательство независимости, что, конечно, не мешало общественному лицемерию. Мужской взгляд продолжал диктовать условия: от зрителей требовалось одновременно восхищаться героинями и осуждать их. В этом противоречии рождались новые образы — сильные, провокационные и, в глазах консервативной публики, глубоко опасные.
В центре явления оказались две картины — «Шоугерлз» Пола Верховена и «Стриптиз» с Деми Мур. Обе ленты колебались между разоблачением индустрии и ее эксплуатацией: героини были не просто танцовщицами, а проводниками в мир, где секс и власть неразлучны. И хотя фильмы часто оказываются в одном ряду, их объединяет разве что эпоха и обнаженные женщины в кадре. Если «Стриптиз» утонул в попытках балансировать между драмой и фарсом, то «Шоугерлз», будучи агрессивно китчевым, сегодня смотрится даже более цельным. Верховен никогда не стеснялся прямолинейности: его кино отличается ясным тезисом, и «Шоугерлз» не исключение — это история о женщине, которая всеми силами рвется наверх, но находит там лишь новую степень эксплуатации. Героиня Элизабет Беркли осознает, что даже в свете софитов остается разменной монетой, и уходит, хлопнув дверью. Несмотря на комичность отдельных сцен, фильм остается сильным высказыванием о неблагодарности индустрии, пусть и сделанным в яркой, нарочито грубой манере. «Стриптиз» же путается в собственных намерениях. Картина хочет быть драмой, но ей не хватает веса; она пытается быть комедией, но попадает в ловушку карикатурности — особенно в сценах с Бертом Рейнольдсом, чья гипертрофированная игра делает персонажа скорее нелепым, чем угрожающим. В отличие от «Шоугерлз», где китч — это часть авторского высказывания, «Стриптиз» кажется фильмом, не до конца определившимся с жанром.
Но для Деми Мур «Стриптиз» стал вызовом. В недавнем интервью актриса призналась, что чувствовала осуждение, когда согласилась на эту роль. Ее героиня, несмотря на архетип «стриптизерши с золотым сердцем», должна была стать для зрителя кем-то большим — женщиной, борющейся за свою независимость. Выбор роли вызвал волну критики в сторону Мур, но в то же время стал частью разговора о том, как Голливуд обращается с женскими персонажами, особенно если они осмеливаются выйти за рамки привычных амплуа. И хотя «Стриптиз» не стал ни триумфом, ни провалом в карьере актрисы, фильм оказался любопытным примером того, как именно индустрия предпочитает видеть женщин в кино. Сегодня упомянутые героини — культурные артефакты, но в 90-х их появление стало началом долгого процесса, в котором женщины на экране переставали быть просто украшением и превращались в самостоятельных героинь, пусть пока и в рамках заданных жанровых кодов. Уже скоро кино изменится, предложив зрителям новые формы женской субъектности. Но без «Шоугерлз» и «Стриптиза» эволюция могла бы затянуться.
Джиа Коппола, известная своим вниманием к образам красивых и потерянных женщин, сняла Памелу Андерсон в главной роли «Шоугерл». В оригинальном названии картины — The Last Showgirl — ключевым является слово «последняя», подчеркивающее, что героиня Андерсон — последняя представительница уходящей эпохи вегасских танцовщиц, с которой исчезает и весь их былой шик. Сюжет фильма вращается вокруг 57-летней Шелли, которая более 30 лет выступала в классическом ревю в одном из казино Лас-Вегаса. Она — самая опытная танцовщица, легко находящая общий язык как с менеджером Эдди (Дэйв Батиста), так и с молодыми коллегами Джоди (Кирнан Шипка) и Мэри-Энн (Бренда Сонг), которых она опекает. Однако в личной жизни Шелли не все гладко: отношения с дочерью Ханной (Билли Лурд) натянуты из-за преданности карьере танцовщицы. Неожиданно шоу закрывают — для Шелли жизнь закончится через две недели, с последним сыгранным представлением.
Фильм начинается с прослушивания: Шелли, пытаясь соответствовать требованиям индустрии, сначала называет себя 36-летней, потом 42-летней — но реальный возраст говорит за нее сам. Коппола затем отматывает время назад, рассказывая историю Шелли, которая остается верной своему месту в шоу Le Razzle Dazzle, даже если уже не стоит в первых рядах. Только она видит в названии их представления французский шик, ассоциируя его с культурой парижского Лидо. Первопроходцы теперь оказались на обочине: возрастная танцовщица не нужна современным шоу, независимо от репутации. Молодые коллеги готовы подстроиться под новые тренды, а она остается музейным экспонатом, который разглядывают с интересом, но без восхищения. Телу Шелли больше не аплодируют — его изучают, как анатомический атлас: «А что, так тоже можно стареть?» Времена, когда танцовщицы были символами манифеста, прошли. Теперь перья костюма Шелли неловко цепляются за двери, словно удерживая ее в прошлом, когда их шоу было феноменом, а не чем-то старомодным. В доме Шелли красные шторы перед экраном проектора символизируют ее приверженность сцене; вся жизнь — театр. Но для индустрии она больше не актриса, а реквизит. На фоне личного кризиса Шелли сталкивается с реальностью, в которой ее талант больше никого не интересует. Она вынуждена проходить унизительный кастинг у сомнительного режиссера (его играет Джейсон Шварцман, кузен Джии Копполы), который прямо заявляет: ее время прошло. «Ты была нанята, потому что была молодой и красивой, а не из-за таланта», — говорит он ей. В ответ Шелли кричит в отчаянии: «Мне 57, и я красивая!» — в этой фразе столько же бунта, сколько горечи.
Памела Андерсон кажется идеально подобранной для этой роли: она воплощает женщину, отчаянно цепляющуюся за достоинство своей профессии, пока мир настаивает, что это больше не имеет ценности. Коппола снимает последние выступления Шелли с почти мучительной интимностью: ее камера фиксирует не блеск стразов и яркие огни, а сложные, полные боли улыбки Шелли перед тем, как поднимается занавес. «Шоугерл» — тихий портрет старения и потери актуальности в индустрии, живущей молодостью и красотой. Невозможно не увидеть параллели с историей самой Андерсон — женщины, которую поп-культура когда-то боготворила, а затем использовала и выбросила. Памела, известная прежде всего как секс-символ 90-х, демонстрирует удивительную глубину и уязвимость. Ее Шелли — не просто танцовщица, а женщина, посвятившая свою жизнь искусству, которое общество теперь воспринимает поверхностно. Шелли не умеет быть никем, кроме как шоугерл, — даже несмотря на то, что танцовщица из нее, как выясняется под конец, никакая. Она не чувствует себя матерью, женщиной, личностью — только частью сцены.
«Шоугерл» болезненно честно говорит о двойных стандартах индустрии, где женщины вынуждены балансировать между карьерой, материнством и жесткими рамками красоты. Единственная семья Шелли — не дочка, не скрывающая обиду на карьеристку-мать, а другие танцовщицы. Они проводят вместе больше времени, чем с реальными родными, поддерживают друг друга, даже если не всегда понимают. В этом сообществе есть и старая гвардия, как бывшая шоугерл Аннет (Джейми Ли Кёртис), которая теперь работает официанткой и проигрывает все деньги в казино, и молодой менеджер сцены Эдди (Дэйв Батиста) — редкий мужчина, который действительно видит и понимает этих женщин. Но сцена исчезает, и вместе с ней — привычная жизнь. Шелли провела десятилетия в свете прожекторов, подчиняя себя шоу, но за его пределами не осталось ничего. Молодые танцовщицы понимают отсталость профессии: ходят на прослушивания в дешевые шоу, где придется кружиться вокруг стула. Вчерашняя легенда превращается в статистку, а потом и вовсе исчезает из кадра. Шелли прожила жизнь в свете софитов, а теперь мир движется дальше без нее. «Шоугерл» выстраивает образ угасающей звезды тихо, без надрыва, но с неотвратимостью. Как и «Субстанция» Корали Фаржа, картина Копполы говорит о женщине, которую выбросило за борт индустрии, когда она перестала соответствовать правилам. Разница лишь в жанре: «Субстанция» превращает этот страх в телесный хоррор, доводя абсурд до гротеска, а «Шоугерл» выбирает путь меланхолии, в которой нет места борьбе. Единственная реальность — угасание. Даже если ты легенда, твое время заканчивается.