Царь в голове: «Мастер» Пола Томаса Андерсона

Когда смотришь фильм Пола Томаса Андерсона в первый раз, он кажется неописуемым. Возможные мотивировки, объяснения, «программа», предсказуемые ходы и повороты — кажется, все это аккуратно извлекли, изъяли и убрали с глаз долой. Думаешь, откуда эта «поэтика изъятия» — неужели перспектива судебных разбирательств с приверженцами саентологии, которая послужила толчком для фильма? Понятно, что едва ли, хотя Андерсон и жалуется, что деньги на фильм «про саентологию» никто давать не хотел.

Филип Сеймур Хоффман (Ланкастер Додд) и Хоакин Феникс (Фредди Куэлл) — как Просперо и Калибан. Сеймур Хоффман кажется особенно плотным и при этом легким, как комический толстяк. Феникс — тощий и жилистый, складывающийся пополам, с отсеченной съемкой с нижней точки челюстью на и без того мелком лице. Он похож на работяг 20–30-х годов, на алкашей из скрюболл-комедий. Феникс играет злокозненное существо, раба низкого материального мира и примитивных влечений, наделенного сомнительной магической способностью смешивать несмешиваемое в опасные коктейли. Он и появляется в фильме на острове, среди песка и океана, в райском месте, но на войне, которая якобы вызывает посттравматический синдром. Хотя никаких оснований для этого синдрома в фильме не показано. Все просто до одури валяются на песке и в шезлонгах, купаются, дрочат в океан, лезут на пальму за кокосом и читают письма из дома. Фредди-Калибан, понятно, не сдержан, у него энурез и внезапные слезы, и в любом изображении он склонен видеть член и влагалище, иначе зачем эти изображения? Чего еще репрезентировать?

Правда, после войны он и сам оказывается занятым в индустрии репрезентации — в фотографии в большом универсальном магазине. Снимает, как будто рекламные плакаты рисует. При этом похотливый горбун (Феникс, конечно, не горбун, но сутулится так, что кажется им) околдовывает своими зельями красавицу-манекенщицу вполне успешно. Но однажды атакует клиента, сдвигая осветительные приборы все ближе и ближе, как будто силясь его разглядеть, пока между ними не доходит до драки. Не сразу замечаешь, что во время необъясненной вспышки насилия где-то на фоне все время плакал ребенок. Далее провал — или эллипс. Калифорния, сельхозработы, поля с крайне киногеничной капустой. Фредди опять мешает пойло и, похоже, отравил одного из рабочих. Он убегает, остальные за ним гонятся. Выбегают один за другим, как во сне, из обрамления двери в предрассветную дымку и картинно несутся по пустому полю. Фредди добегает уже ночью до стоящего на приколе парохода в разноцветных огнях и запрыгивает на него. Провал.

Просыпается уже у Мастера — включенным в коллектив и в процесс. Филип Сеймур Хоффман — наигранно добродушный, как Дед Мороз, основатель учения («Миссии»), спаситель и терапевт душ. То, что его зовут Ланкастер Додд, мы, к своему удивлению, обнаружим только в середине фильма — из уст полицейского, пришедшего забрать учителя за какие-то махинации. Все правильно, Фредди вопросов не задавал, просто заскочил на пароход и поплыл, как будто так и надо. Их отношения тоже трудно описать. Легче всего повестись на заданную названием тему и искать здесь связь слуги и господина или учителя и ученика. Во время первой проработки Ланкастер Додд просто зацепил его, потому что проработка — это fun. Не сбиться, отвечая на неприятные вопросы, и не моргнуть — игра. Иначе такой трикстер, как Фредди, легко бы соскочил. После этого Мастер устроил ему галлюцинаторную разрядку через воспоминание о вытесненной любви к рыжей девочке Дорис, кажется, еще более четкое, чем остальные эпизоды фильма, — галлюцинация в галлюцинации. «Мастер» — очень красивый фильм, но красота здесь — это high definition, высокая четкость. И этот галлюцинаторный гиперреализм согласуется с тем, что в терапии Ланкастера Додда главное — четкость вспоминания прошлых жизней, до малейших деталей, тактильных и иных ощущений. Только high definition гарантирует катарсис и аутентичность. От этого в фильме появляется какая-то особая монументальность, не амбициозная, но интимная. Как монументальны и интимны видения психотика.

Возможно, вернее всего было бы описать отношения Фредди Куэлла и Ланкастера Додда как отношения пациента и терапевта. Это их не исчерпывает, но, кажется, меньше всего искажает. В психоанализе, например, такие отношения строятся на переносе. Перенос — это то, что возникает между двумя людьми, аналитиком и пациентом, а бессознательное — это то, что в промежутке, общее для обоих, а не у каждого свое. Будем считать, что между Ланкастером Доддом и Фредди Куэйлом — перенос. Мастеру после появления Фредди легче пишется, даже на фоне горячего шепотка жены (замечательная Эми Адамс) о том, что нужно не обороняться, а атаковать противников Миссии.

Сама же Миссия может быть всем, чем угодно, — учением хоть Станислава Грофа, хоть Айн Рэнд. Последней тоже очень подошло бы выкопать рукопись «Атлант расправил плечи» в аризонской пустыне, как Додд свою «Раздвоенную саблю», которую Фредди не читал, но все равно набьет морду любому, кто против. Но в семейном окружении Додда никто не любит Фредди, жена и дочь с зятем хором говорят, что казачок либо засланный, либо всех погубит своими выходками. На собраниях Фредди всегда смеется чему-то своему и не в том месте, где смеются остальные. Додд, однако, упорно держит его при себе и берется лечить по всем правилам. Упражнения (не какая-то особая метода, скорее экспромты) на пребывание в группе, на концентрацию, на невосприимчивость к непристойной речи, для борьбы с клаустрофобией. Все они могли быть хоть терапией, хоть актерскими тренингами или перформансами.

Конгресс движения, между тем, прошел скромно, и «Раздвоенная сабля» особого успеха не имела. Возможно, потому что это плод переноса, образовавшийся между ними двумя. И даже верная филадельфийская адептка в исполнении Лоры Дерн перестает понимать Учителя. Явление Лоры Дерн здесь — отдельная радость. Она ведь не из Линча пришла, а из тончайшего сериала «Просветленная» (Enlightened), в котором играет точно такую же энтузиастку, тщетно применяющую свое просветление к современной офисной и домашней жизни. «Мастер» же выруливает в какую-то пустыню, в которой вдруг Ланкастер Додд устраивает заезд на мотоцикле к воображаемой точке на горизонте (еще один тренинг?). А Фредди сбегает за горизонт. Провал. И он уже у знакомого высокого крыльца Дорис. Он же вылечился, ему так кажется.

Провалы и выпадения в повествовании должны, по идее, указывать, что мы по большей части внутри его разорванного сознания. Все связи развалились, объяснений нет, мотивировки повыпали. Иногда в это сознание совершает инвазию бред — когда на одном из суаре в Филадельфии все женщины вдруг оказываются голыми, как ни в чем не бывало продолжая болтать и музицировать. А так есть только рифмы, совпадения и каламбуры, которые только и работают на то, чтобы установить в диссоциированном сознании ложные связки. Например, когда Фредди узнает, что Дорис вышла замуж за урода Джима Дэя и уехала в Алабаму. Зато теперь она Дорис Дэй — как голливудская кинозвезда. Логично, ничего не попишешь.

Но, по теории Ланкастера Додда, апогей отношений между людьми — вспомнить, где же они «познакомились», то есть впервые встретились в одной из своих прошлых жизней. Да мы, в общем-то, знаем где. Ланкастер Додд — тот самый клиент, на которого Фредди напал в универсальном магазине. И неважно, что в титрах этой роли указан другой актер. Важнее сходство, подчеркнутое мизансценой, в которой Фредди, снова встав за камеру, снимает Додда для новой книжки и для конгресса Движения. А что потом, когда Фредди разыщет его в Англии, Додд будет рассказывать ему про голубиную почту во время Франко-прусской войны в осажденном Париже, — это чистый bullshit. Его Фредди воспримет равнодушно, без катарсиса. Так же, как перед этим, будет bullshit о том, что нет такого человека, который бы прожил без Господина — царя в голове. Главное, что в конце этой, последней, видимо, встречи и этого монолога Ланкастер Додд споет ему песенку.

Рифмы, конечно, бывают и визуальные: у проститутки в баре, которую встретит Фредди в финале, такие же груди и торчащие соски, как у женщины, вылепленной из песка матросами у кромки океана. И лицо, похожее на Дорис, или на дочь Ланкастера Додда, или на всех женщин в этом фильме. Ей Фредди Куэлл тоже устроит «проработку» с вопросами, на которые надо отвечать, глядя в глаза и не моргая. Но это просто еще одна рифма; совпадение; означающее, оторвавшееся от означаемого и счастливо блуждающее само по себе.