Умирать не страшно: «Любить, пить и петь» Алена Рене — фильм, который лечит от депрессии

Немного не дожив до 92 лет и до выхода в прокат своей последней картины, Ален Рене покинул этот мир. И дал всем великолепный урок под занавес: когда человек, буквально стоящий одной ногой в могиле, ставит кино под названием «Любить, пить и петь», это вдохновляет и лечит от депрессии.

В свое время Рене считался «совестью кинематографа» — обличал фашизм, тоталитаризм и колониализм. В 1956 году, преодолев саботаж скрытых нацистов и опираясь на левую часть берлинского сената, Берлинале организовал три показа фильма Рене «Ночь и туман» о немецких концлагерях — фильма, отвергнутого Каннским фестивалем по настоянию западногерманского посла. Через десять лет в Канне сняли с конкурса картину «Война окончена» (1966) об испанском коммунисте: тоже не захотели дипломатического скандала. Ну и конечно, эпохальная «Хиросима, моя любовь» (1959) — образец смелого сплава частной любовной истории и вселенской катастрофы. Фильм, ставший эталоном кино новой эпохи.

Но вклад Рене определяется далеко не только этим. Он предвосхитил революцию киноязыка, перебросил мостик между «новым романом» и «новой волной». Он еще в первой половине жизни стал иконой кинорежиссуры, а фильм «В прошлом году в Мариенбаде» (1961) — символом интеллектуального кино, в основе которого не сюжетика, а вязь ассоциаций и образов. Рене объявили предтечей «новой волны» или просто приписали к ней; но волна давно утихла, ее лидеры или умерли, или отошли в тень — а Рене, самый старший из них, продолжал снимать до последнего. Еще очевиднее относительность связи с «новым романом»: Ален Роб-Грийе, тезка и ровесник Рене, автор сценария «Мариенбада», умер шесть лет назад, унеся вместе с собой в историю эпоху Le nouveau roman. А Рене ушел совсем в другую сторону.

Трудно назвать другого режиссера, который так пострадал от собственной репутации. И который так свирепо расправился с ней. Чем старше он становился, тем более упорно делал вещи салонные, декоративные, вызывающе аполитичные. Их называли выхолощенными и пустыми — пока не смирились с тем, что человек, так много сделавший для прогресса, имеет право не рвать на себе рубашку и обставить свою старость более достойным образом. С другой стороны, многие критики должны быть удовлетворены. Раньше можно было услышать, что его фильмы рациональны, умозрительны и попросту скучны. Рене парировал, убеждая, что работает «не только шишками, но и впадинами головного мозга». Как бы то ни было, его кинематограф стал другим. Если прежде его укоряли за чрезмерную серьезность, поздние фильмы отличаются бравурной легкостью: это почти что водевили, а самый последний — водевиль в чистом виде.

Уместно вспомнить, что Рене начинал свою работу в кино с комиксов: подростком снимал на 8-мм пленке что-то вроде «Фантомаса». Режиссер свидетельствовал:

«Как и Бретон, и Арагон, я всегда любил дешевое чтиво — «Арсена Люпена» и тому подобное. Если бы снимать авантюрные фильмы не было так дорого, возможно, мое творчество было бы другим».

Впрочем, это, скорее всего, были бы авангардные авантюры, а если бы он позволил себе быть сентиментальным, то это была бы железная сентиментальность. Неожиданно автор «Мариенбада» оказался почти примитивистом, а в его «старомодных» водевилях проявились дадаистский юмор и анархизм. «Любить, пить и петь» особенно близок стихии комикса, поскольку Рене использует в нем рисунки известного карикатуриста Блютча.

Помимо комиксов, еще одной ранней страстью Рене был театр. Он решил стать режиссером, посмотрев «Чайку» в постановке труппы Питоева. В дальнейшем Рене увлекся документальным кино, связанным с живописью (фильмы «Ван Гог», «Гоген», «Герника»), но, перейдя к игровому, убедился, что спонтанность камеры разрушает всякую условность.

«Мне никогда не удавалось добиться полного слияния с реальностью, — признавался Рене. — Зная это свое свойство, я заранее отдаю предпочтение условному диалогу, который звучит не вполне натурально. Поэтому мое кино напоминает театр. И здесь я тоже работаю инстинктивно, без особенных рефлексий. Верите или нет, я до сих пор не научился выставлять камеру, макетировать декорации, я знаю исключительно свое дело и не влезаю в сферы моих сотрудников».

Приходится верить на слово и дивиться тому, как гармонируют в фильм­ах Рене световое решение, композиция кадра, декоративность и театральность, манера актерской игры. Фильм «Любить, пить и петь» снят в декорациях, которые кажутся рисованными и немного сказочными. Зато безусловна физическая природа его героев, чей возраст так или иначе приближается к финальной черте. Этих героев и героинь играют Сабин Азема, Андре Дюссолье, Ипполит Жирардо — постоянные фигуранты фильмов режиссера, а первая — еще и его жена. Невольно вспоминаешь «В прошлом году в Мариенбаде», персонажи которого блуждали по лабиринтам времени и никак не могли вспомнить, где они уже встречались. Но то были декадентские химеры; в поздних же фильмах Рене это типовые лица французского экрана, лица почти без личности: именно такие нужны режиссеру, чтобы рассказать о событиях, не имеющих ровно никакого исторического значения. О супружеских ссорах и изменах, о семейной рутине и романтических воспоминаниях молодости, о тщетных мечтах изменить свою жизнь или хотя бы в воображении проиграть ее другие варианты.

Фильм основан на пьесе «Жизнь Райли» британского драматурга Алана Эйкборна (тоже почти тезки), у которого Рене уже дважды заимствовал сюжеты — для фильмов «Курить/Не курить» (1993) и «Сердца» (2006). По словам режиссера, произнесенным еще полвека назад, «просто есть люди, которые рассказывают истории, а я воплощаю их на экране». Он никогда не писал сценарии самолично, но обычно обращался к опытным писателям и привлекал их к переделке своих романов или работе над сценарием, даже не ставя в титры собственное имя. Но в конце концов он нашел для себя автора, близкого интеллектуально и культурно, которого не нужно даже перерабатывать. Потому что английский юмор, абсурдизм, джентльменская невозмутимость — в общем, весь тип островной ментальности — оказались ему, французу до мозга костей, по сердцу и по душе.

Рене видел в пьесах Эйкборна формальное совершенство и глубину. Это было подтверждением его давней убежденности, которую он вложил в уста героя своего фильма «Провидение» (1977) писателя Клайва Ленгхема:

«Меня упрекают, что я увлекаюсь поисками формы в ущерб чувствам, но я считаю, что форма и есть чувство».

Рене говорил, что даже если пьеса Эйкборна написана всего на двух актеров (играющих множество персонажей), необходимо посетить 12 спектаклей по этой пьесе, чтобы постичь ее во всей полноте.

Собственно, Рене так и поступал. Он вместе с Сабин Азема несколько лет подряд — как другие на экзотические сафари — ездил на английский морской курорт Скарборо. Там актеры разыгрывали пьесы Эйкборна прямо посреди зала, который играл роль не четвертой стены, как обычно, а трех основных. Рене счел подобный метод близким кинематографу. Эти поездки были анонимными, но однажды именитого гостя опознал один актер и спросил, что он тут делает: ведь здесь никогда не бывает французов, одни немцы и японцы. В конце концов Эйкборн пригласил Рене на пиво и в ответ на комплименты сказал:

«Ну, все же я не Чехов».

Рене парировал:

«Конечно, нет. Вы гораздо лучше».

Так началось их сотрудничество, причем по взаимному уговору режиссер привлекал драматурга только на том этапе, когда надо было показать готовый фильм и решить, ставить ли под ним Эйкборну свою подпись.

Действие «Любить, пить и петь» происходит в деревенских угодьях Йоркшира, где все почему-то говорят по-французски. Сюжет, как будто взятый из бульварного театра, почти неотличим от того, что разыгрывают герои — три супружеские пары, живущие по соседству, — в качестве любительского спектакля. Все действие вращается вокруг смертельно больного Джорджа Райли, которого мы так ни разу и не увидим в кадре, но который внесет переполох в угасающую жизнь своих друзей и особенно их жен. Не случайно, когда кто-то из них оказывается у дома Райли, аккомпанементом звучит вальс Штрауса, чье французское название «Любить, пить и петь» дало имя картине.

Любовная чехарда, в которую дают себя вовлечь кокетливые старушки и вздорные старички, выглядит столь же сюрреалистично, как дважды выползающий из-под земли удивленный крот. А в финале мы видим гроб и подходящую к нему юную девушку, дочь одной «стариковской» пары. Именно с ней, а не с очередной старушкой уехал Райли на Тенерифе и погиб вовсе не от снедающего его рака, а как мужчина, разбившись о скалу. Рене весело, без пафоса прощается со своими почитателями, не делая трагедию ни из жизни, ни из искусства, ни даже из смерти.