«Залечь на дно в Брюгге» — дебют известного драматурга Мартина Макдоны

Прежде чем поставить свою первую полнометражную картину «Залечь на дно в Брюгге» (которая в оригинале называется проще и емче — «В Брюгге»), Мартин Макдона прославился как театральный драматург. Он так славно прижился на российской почве, что стал в прошлом сезоне самым востребованным театральным автором (наиболее громкие спектакли — «Человек-подушка» в МХТ в постановке Кирилла Серебренникова и «Королева красоты» в «Сатириконе», режиссер Константин Райкин). Однако всю жизнь сын простых ирландцев мечтал о кино. Десять лет, что он жил на пособие по безработице и сочинял пьесы для театра, Макдона не терял надежды к нему приобщиться. Еще десять лет он наслаждался вдруг свалившейся на него славой, собирал всевозможные театральные премии — и тоже не забывал о кино. И, наконец, получил возможность поставить собственный фильм. Режиссер начал со скромной короткометражки «Шестизарядник» (2004), которая немедленно получила несколько престижных наград, включая «Оскар».

Судьбу его новой картины определила короткая — на выходные под Рождество — поездка в бельгийский город Брюгге, где, согласно путеводителям, сохранилось нетронутое фламандское средневековье. И оно оказалось просто завораживающим: строгие храмы времен Брейгеля, одетые в камень каналы, полсотни мостов, стертые булыжники рыночной площади, готические шпили... Действительно, снять там фильм было большим искушением. Тем более что городские власти отнеслись к этой идее доброжелательно и ради съемок сохранили рождественскую обстановку до весны.

Предновогодний Брюгге — словно сказочная прореха в пространстве, где все не такое, как мы привыкли. И герои Макдоны как будто не те. Они, как и в его театральных драмах, обитатели социального дна: гангстеры, торговцы оружием и кокаином. Только все это больше не имеет значения. Нездешние декорации стерли «профессиональные черты», обнаружив под этой шкуркой обыкновенных и даже приятных людей: один — печальный старик, другой — взбалмошный мальчишка, а тот — вообще неудавшийся богослов...

В стилистике фильма есть что-то от сурового Средневековья, но еще больше — от Тарантино. Макдона не возражает против таких сравнений, называя самоучку-американца в числе своих кумиров. Да и выросли они на одной почве: выходцы из социальных низов, в юности оба провели немало времени, поглощая кинопродукцию в невероятных количествах. И сюжеты они предпочитают в чем-то схожие: часто криминальные и во что бы то ни стало занимательные. Так и с «Брюгге». Герои картины, два киллера-ирландца, получают указание отсидеться в бельгийском городке после неудачно выполненного задания: новичок Рей (Колин Фаррелл), который должен был убить неугодного священника, случайно зацепил еще и ребенка. Как выясняется позже, не чуждый сентиментальности шеф (Рэйф Файнс) отправил Рея в Бельгию, чтобы он приятно провел последние дни перед смертью, — напарник Кен (Брендан Глисон) должен его убить. Собственно, это было лишним: Рей и без того близок к самоубийству. Однако в Брюгге сошлись случай, судьба и воля людская — словом, все силы по ту и другую сторону небес, чтобы оставить этого мучающегося угрызениями совести непутевого парня в живых.

Остальное — детали, которые на самом деле и есть главное. Уморительные диалоги, построенные на том, что люди фатально не понимают друг друга, — ну прямо как два гангстера-туриста: «Ты поднимаешься?» — «А что там?» — «Ну вид». — «Вид чего? Вид того, что здесь? Я и так здесь». Маленькие сюжетные парадоксы: в фильме все время пытаются убить человека, который и без того решил покончить с собой. Фантасмагоричные обертоны: заботливый Кен, рискуя жизнью, выпроваживает Рея из города — но случай настойчиво возвращает парня в Брюгге, делая этот «рай для туристов» неизбежным, повторяющимся кошмаром.

Словом, здесь все, как у создателя «Криминального чтива», и даже, пожалуй, лучше, то есть отточенней. Слова сыплются как бисер. Сюжет открыт для целой толпы посторонних людей — и каждый встречный-поперечный (включая голландских проституток и карликов-актеров) обещает новое приключение и новую возможность изменить жизнь. Все движется к неизбежному хеппи-энду — тем, кто вырос, коротая время у голубого экрана, он дорог, как любимые сказки детства. И главное (не напрасно же продукцию Тарантино и иже с ним называют «интеллектуальным фастфудом»!), весь этот карнавал событий — всего лишь зарядка для ума, интеллектуальное развлечение, и искать в нем что-то большее не имеет смысла.

Стиль этот легко приедается. Сюжеты уже не то чтобы интригуют. Возможно, фастфуд от Макдоны — самого высокого качества, но и здесь множество ходов можно угадать минут на 40 вперед: раз уж в начале герой Файнса говорит, что если бы он убил ребенка, то сам пустил бы себе пулю в лоб, — понятно, что пострадает еще один малыш, чтобы убрать с горизонта шефа раз и навсегда. Возможно даже, что высококачественное «чтиво» скучает по чему-то большему, — иначе откуда в фильме такая путаница с актерами, которые пришли как будто из другого кино? Они явно не из тех, кто умеет говорить ни о чем, не напрягаясь. Все время норовят «копнуть глубже», порождая этим целый ряд забавных несоответствий.

Рэйф Файнс, к примеру, с его театральной выучкой, усердно «вещает над пустотой», надрывая голос и нутро. С темпераментом великого безумца актер под маской своего персонажа расточает силы на то, чтобы вникать в банальные мафиозные разборки, размахивать пистолетом и читать нотации нерадивым работникам, — и выглядит абсурдно, даже комично. Другим — к примеру, грузному неприметному Глисону, — удается-таки привнести свою правду. Школьный преподаватель Брендан Глисон начал сниматься, когда ему стукнуло 34; в эфемерном мире кино он выглядит как кусок ирландской земли — сероватой, такой обыденной, с каменьями и порослью вереска. Актер взял на себя самые рискованные дозы условности — роль раскаявшегося киллера, который ценой собственной жизни спасает младшего друга. Как бравый герой комикса, его Кен, раненый и истекающий кровью, взбирается на башню и плюхается оттуда на площадь, чтобы таким образом — ну из самых последних сил — подать знак Рею: беги! В таких случаях хочется присоединиться к поклонникам рисованных персонажей — в некоторых из них воистину бьется настоящее сердце. Но даже если в этих «ментальных закоулках Макдоны» что-то и толкает актеров на профессиональный подвиг, одним этим за рамки специфического жанра не выпрыгнуть. Режиссер и не скрывает, что единственное, к чему он стремится, — это занимательность. А как раз с ней все не слава богу: хоть и не дают передышки остроумные речи и канонада сюжетных перипетий, она — занимательность — обязательно слегка обманывает, обижая и надоедая ощущением ложной полноты.

Однако... Этот формат лукав, как искусство, сговорившееся с нечистой силой. Смысл там не приветствуется, но пустующие ниши радушны, они ждут и зазывают своего обитателя. В случае с «Брюгге» этот процесс, к счастью, оказался не поддающимся контролю — незваных «гостей» режиссер не опознал и их визиту не воспрепятствовал. В кадр просочились и нежность, и глубина, и беспокойство, — все то, что по неосторожности проскакивает между строк в пылу речи. Неоформленные и трогательные размышления-ощущения разбрелись по улицам Брюгге. О мудрости, которая приходит с опытом. О человеческой привязанности, которая согревает душу, и с ней, размягченной, происходит «доброе что-то». О случае, который склоняется на вашу сторону, если больше на этой стороне никого не осталось. То есть обо всем том, без чего жить было бы грустнее. И без чего трудно усидеть в темном зале и не пожалеть о потраченном времени.

Вероятно, это коварный «синдром первого фильма»: что бы автор ни хотел сказать, он все равно стремится запихнуть туда всего себя без остатка — вместе с тем заветным, что не хочется облекать в слова. А может, во всем виноват Брюгге с его парапетами из старого камня, полотнами гениальных фламандцев в музейных залах и боем курантов на башне — всеми этими осколками старины, что не дадут соврать.