А я люблю военных: мужчины в униформе

«От Тамбова и до Вены, от Бордо до Костромы любят женщины военных...» — пел гусар в исполнении Леонида Куравлева из киноводевиля «Лев Гурыч Синичкин». Глубокая мысль куплетиста верна для Бордо и Вены, а также для дворянско-купеческих домов Костромы и Тамбова. Что же касается эпохи, когда дворян и купцов в сих славных городах сменил партийно-хозяйственный актив...

На протяжении 70 лет в советском кино менялось многое: идеологические установки, стили и направления, темы и сюжеты, режиссеры и звезды. В череде сменяющихся мифов этот оставался постоянным: Мужчина в военной форме. Страсть к нему. Его культ. Стремление ему целиком и полностью подчиниться. Что там мелкопоместные барышни прошлого века! В нашем столетии наваждение охватило едва ли не всех граждан последней империи независимо от возраста и пола.

Преклонение перед атрибутикой милитаризма в фашистской Германии было объяснено впоследствии как воздействие мистики, истерии и эротизма на железы внутренней секреции. У нас, при наличии и этих факторов, главной была все-таки геополитическая причина.

Нам, в общем, было не столь важно, какая именно форма фетишизируется. Главное, чтобы она подчеркивала мужественность ее носителя.

Уже в начале 20-х годов, спустя лишь несколько лет после разгрома старого мира, мундир офицеров царской армии становится предметом невольного любования создателей советских фильмов.

Так, в «Коллежском регистраторе» (1925), поставленном Ю. Желябужским по пушкинскому «Станционному смотрителю», более других запоминается эпизод в Петербурге, куда несчастный отец отправляется искать похищенную дочь. После того как коварный соблазнитель выставляет его из своих шикарных апартаментов, несчастный папаша рассказывает о своей драме случайно встреченной компании молодых офицеров, каковые, разумеется, тут же принимаются над ним подтрунивать.

Эпизод этот, видимо, должен был будить в зрителях классовую ненависть. Однако в контрасте с несообразным смотрительским зипуном мундиры на стройных телах смотрелись великолепно! И отнюдь не ярость благородная вскипает, как волна, при взгляде не эдакую диспозицию. Хочется, чтобы душки военные находились в кадре подольше... А отчего, скажите, решив появиться в своей великой «Матери», Всеволод Пудовкин выбрал вовсе не роль одного из пламенных борцов с самодержавием? Почему в ленте 1926 года мы видим его в облике жандармского офицера — при сабле, белых перчатках и лакированных сапогах?..

Что же касается красноармейской формы, на первых порах ее невыразительность затрудняла возможность сколько-нибудь серьезного отыгрыша в кино, что, впрочем, не мешало восхищаться ее обладателями и создавать их культ.

В фильме А. Разумного «Комбриг Иванов» (1923) командир и подчиненный останавливаются на ночь после долгого похода. Командир садится на кровать и пытается снять сапоги. Подчиненный заглядывает в дверь и предлагает помощь. Когда помощь оказана, старший по званию встает и пожимает руку новому, социалистическому, денщику.

Нечто подобное происходит и в «Горячих денечках» (1935) А. Зархи и И. Хейфица, где старинная водевильная ситуация — прибытие военных в заштатный городок — разыграна на современном материале. Бравый танкист возвращается домой с учений, садится на стул и засыпает от смертельной усталости. Нежная красавица, оказавшись рядом, подходит к герою и — правильно! — стаскивает с него сапоги. Наш бравый воин — натурально, весь в коже — даже не просыпается.

Никакого эротизма, ни явного, ни скрытого, как ни странно, здесь нет. Акцент не на том, что Женщина разувает Мужчину, а на том, что штатский обслуживает Военного, защитника социалистического отечества, считая это своим гражданским долгом.

Военных хотели видеть существами высшими. Но и благородными. Во времена же классического сталинизма насилие, осуществляемое людьми в униформе, приняло угрожающие размеры. Реальные сотрудники НКВД творили в жизни такое, что резко расходилось с их благородными деяниями экранных народных комиссаров. Партийное указание обожать спецслужбы как подмена народного стремления обожать военных — это садистское проявление тотального террора встретило глухое сопротивление многих.

Но началась Великая Отечественная война и кое-что изменила.

Когда американский режиссер Льюис Майлстоун (Леня Мильштейн из Кишинева) поставил в 1944 году «Северную звезду» — рассказ о советском колхозе, сражающемся с фашистами, обнаружилось, что красноармейская форма сидит на американских артистах смешно и нелепо, что при виде человека, служащего в Красной Армии, можно, оказывается, хохотать. Впрочем, жизнь этой ленты на наших экранах была непродолжительной, и додумать мысль до конца тогда никому не удалось. Как не удалось и получить ответ на вопрос, почему великий режиссер Борис Барнет в своем недооцененном фильме «Однажды ночью» (1944/45) сыграл не подпольщика, а немецкого коменданта, а в «Подвиге разведчика» (1947) — не соратника героя, а немецкого же генерала.

Ответы на оба вопроса кинематограф даст несколько позже. Когда американцы, уже после войны, начнут изображать на экране военных, окажется, что униформа у них не несет никакой дополнительной нагрузки. А наш Барнет, который был еще и брутальным мужчиной, в 40-е годы предвосхитил моду 60-х. Этой моде немало способствовало решение «отца народов» в начале войны ввести новую армейскую форму. В частности, петлицы были заменены погонами наподобие дореволюционных, что лишний раз подтверждает, что «корифей всех наук» был выдающимся социальным психологом. В годы оттепели — то есть в 60-е — фильмов об армии было немного. Но появились — и стали пользоваться невероятным успехом — картины о советских разведчиках в фашистском стане. Азербайджанский красавец Н. Шашик-оглы сделался на многие десятилетия кумиром советских женщин, исполнив роль «нашего парня» в нацистской форме в ленте Тофика Таги-заде «На дальних берегах» (1958). А Вадим Медведев снискал всенародную любовь не как Телегин в первой экранизации толстовской трилогии и уж, конечно, не как Евгений Онегин в фильме-опере, а опять-таки как советский разведчик, облаченный в фашистскую форму («Вдали от Родины», 1960, режиссер Алексей Швачко).

В 60–70-е годы эсэсовцами и офицерами вермахта перебывали практически все звезды советского кино. Любопытная вещь случилась в 1968 году. Чемпионом проката стали первые серии «Щита и меча». Положительный разведчик Белов в исполнении Станислава Любшина в этих частях картины нацистскую форму еще не носит. Зато в нее почти с первых кадров облачается Генрих Шварцкопф, еще один центральный персонаж фильма. Если учесть, что именно эта роль принесла славу никому доселе не известному саратовскому артисту Олегу Янковскому, резонно сделать вывод, что стройный молодой блондин с демоническим выражением лица, затянутый в черную униформу СС, был главным манком ленты о геройских советских разведчиках. Зрительский патриотизм явно пасовал перед эстетизмом. Это наводит на мысль, что роль идеологии в жизни простого зрителя была совсем не такой «основополагающей», как принято думать.

В конце концов ситуация, при которой советский разведчик при всем благородстве намерений схематичен и скучен, а враги наделены не только живыми характерами, но и неотразимой униформой, не могла не найти разрешения, устраивавшего не только зрителей, но и власти.

В то время как левые интеллектуалы на Западе обличали Лилиану Кавани, воспевавшую в «Ночном портье» эротическую притягательность эсэсовской формы, советская страна — от членов Политбюро до простых колхозниц — припала к телевизорам, где по экрану расхаживали мужчины, одетые в эту самую форму.

О причинах всепоглощающей народной любви к сериалу Т. Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» (1973) написано много. О том, что сюжет увлекателен. О том, что интеллигенция видела аллюзии в происходящем на экране... Но самая главная причина заключалась в том, что Татьяна Лиознова чисто по-женски угадала и воплотила вековую российскую любовь к Мужчине в форме.

Разумеется, никто из поклонников ленты в этом не признается. Как никогда не признают сторонники «наведения порядка» и «твердой руки» что упоминавшееся выше возвращение к военной форме дореволюционного образца стало первым зримым знаком имперских амбиций Сталина.

Россия — Женщина. Она любит иногда побузить, но покоряется силе и мужеству, воплощением которых является военная униформа. Имена реформаторов редко остаются в народной памяти. За идею «порядка» народ готов пойти на кровь.

Смешно было читать в газете «Семь дней» заметку «Конец Жириновского». Воистину, наши реформаторы всерьез полагают, что между Москвой и Вашингтоном нет никакой разницы. «Все! С ним покончено! Он бил женщину! На глазах у всей страны!» Людям, считающим, что в России у политика, прилюдно избивающего женщину, нет шансов, можно посоветовать регулярно посещать «Иллюзион» и Музей кино в целях просмотра старых советских фильмов. Может, тогда они поймут, что учитывать наши национальные особенности обязаны не только сторонники реванша.

Впрочем, американское кино тоже может дать пищу для размышлений на российские темы.

Актер Харрисон Форд, как известно, силен, мужествен и сексапилен. Однако, облачившись в нацистский мундир, дабы в роли Индианы Джонса дурачить противников, он выглядит мешковато. Куда-то деваются стать и осанка. Хочется, чтобы он скорее сбросил сковывающие одеяния и вновь стал Мужчиной с большой буквы.

С советскими актерами все происходит с точностью до наоборот. Они родились и живут в другом геополитическом пространстве, где униформа делает мужчину Мужчиной. Поэтому прав генерал Лебедь, утверждающий, что недавно введенная в Российской армии форма нового образца не национальна.

Статья впервые была опубликована в №5 «Искусства кино» (1997) под заглавием «А я люблю военных...»