Еще раз о русском космизме

Отношение в Российской империи и СССР к космосу, к мечтам и научно-практическим программам выхода человека на земную орбиту и далее, к Луне, Марсу и Венере, надо разделять по крайней мере на две части: то, как культура хочет представить себя (эта часть тесно смыкается, часто до совпадения, с мифом и пропагандой), и то, как культура (страна, нация, государство) реально действует для решения своих задач. И еще надо учитывать, что чаще всего эти две части тесно, до неразличимости, переплетены, как переплетены величайшие достижения русской культуры, достигающие высот всечеловечности, с многовековым рабством и варварством политической повседневности Российской империи, «тюрьмы народов» и «жандарма Европы». А потом грандиозные достижения Советского Союза, шедшие рука об руку с не менее грандиозными преступлениями. 

В большей степени миф об «особой тяге русских в космос» сложился ретроспективно, даже ретроактивно, недаром термин «русский космизм» возник только в конце 1960-х — начале 70-х годов, в обстановке искреннего энтузиазма и духовного подъема, вызванных успехами советской космической программы, и последовавшей работы по осмыслению идей ее провозвестника Константина Циолковского и его учителя Николая Федорова.

Но космическая программа Советского Союза возникла не потому, что русские чаще смотрели в небо, чем другие, а потому, что к 40-м годам XX века стало очевидно, что ракетная техника — это ключ не только к доминированию, но и к суверенитету. И хотя Циолковский действительно выдающийся ученый и оригинальный мыслитель, но первым о полете на Луну написал все-таки француз Верн, а расчеты ракетных технологий велись не только Циолковским, и лидировали здесь немцы. Именно созданная фон Брауном ракета впервые достигла мощности, достаточной для выхода на орбиту (хотя использовалась только как оружие). После Второй мировой развитие ракетных носителей (прежде всего ядерного оружия) стало вопросом очевидно первостепенным в противостоянии СССР и США (и помним опять-таки, кто стоял во главе начального этапа ракетной и космической программ Соединенных Штатов, — см. посвященный как раз космической гонке СССР и США сериал «Ради всего человечества», где одна из тем — новая артикуляция «травмы» присутствия одного из главных оружейников Третьего рейха среди отцов-основателей космической программы США). Без этого «драйвера» Циолковский остался бы просто «чудаком из Калуги», сочинителем сценариев для фантастических фильмов («Космический рейс», Мосфильм, 1935), а Гагарин — просто одним из многих военных летчиков.

Из этой прагматики вовсе не следует, что поиск философских оснований идеи освоения космического пространства — это акт творения из ничего, тут в архиве культуры РИ и СССР было на что опереться, не надо только льстить себе представлением, что эти опоры были уникальны и в других культурах не возникали аналогичные идеи. Основания (часть их) «русского космизма» в русской религиозной философии (Соловьев, Булгаков, Бердяев, Флоренский) действительно очевидны, но далеко не только эти философы думали о связи человеческого и вселенского, космического, тут уж приоритет очевидно за Аристотелем и Птолемеем, а еще вернее будет назвать первыми «космистами» вавилонских астрологов.

Еще одна важная плита в основании «русского космизма» — замечательная плеяда ученых-естественников, прежде всего это Владимир Вернадский и Александр Чижевский, но они потому и получили мировое признание, что имели предшественников и последователей во всем мире…

Вот кто действительно ни на кого не похож, так это московский библиотекарь Николай Федоров, оказавший громадное влияние на 18-летнего самоучку Костю Циолковского, своими советами принципиально расширивший его круг чтения и сделавший своим собеседником. Но главная идея Федорова — это не «полеты в космос», а воскрешение мертвых средствами рациональной науки как прежде всего моральный долг человечества. Оригинальное прочтение Федоровым христианской доктрины состояло в том, что раз долг христианина это максимально полное постижение Всевышнего и раз подлинное познание невозможно без деятельной жизни, воплощающей это стремление к постижению, то Всевышний на Страшном суде будет судить нас не по тому, сколько раз в день мы молились и соблюдали ли посты, а по тому, смогли ли мы преобразить мир к лучшему, победить смерть и воскресить всех когда-либо живших, чтобы, объединившись, так сказать, во вселенском хоре, все люди воспели гимн Вседержителю. Такое воскрешение, по Федорову, это главная Цель человечества, все остальное (например, перемещение в космических пространствах и заселение других планет воскрешенными, которые просто не поместятся на Земле) это средство для достижения данной Цели, следствие, а не причина.

Итак, во-первых, «русский космизм» не был исключительно «русским». Михаэль Хегемайстер, в частности, показал, что Циолковский хорошо знал и вдохновлялся теософскими и антропософскими сочинениями, идеями космической экспансии, излагавшимися в мистических работами французского астронома Камиля Фламмариона и баварского исследователя оккультных феноменов Карла Дю-Преля, широко известными не только в Европе, но и существовавшими в русских переводах. Нельзя не отметить и тот удивительный факт, что три инженера — Циолковский в России, Джон Уайтсайд Парсонс в Соединенных Штатах, Макс Валье в Германии были не только первыми разработчиками ракетных технологий в своих странах, но все трое увлекались мистическими идеями, связанными с космосом. Валье, как и Циолковский, издал об этом книгу, а Парсонс был лидером американских сторонников идей Алистера Кроули (!). Как указывает Хегемайстер, это может быть связано, кроме всего прочего, и с древними христианскими представлениями о конце света и восхождении спасшихся и избранных в небесные сферы — область совершенства и место обитания высших существ.

Во-вторых, «космизм», «экспансия человечества в космические просторы», «колонизация космоса» — все эти идеи и концепции остались бы глубоко маргинальными (как осталась абсолютно маргинальной главная идея Федорова), если бы не развернувшаяся после Второй мировой гонка вооружений и идеологическая война США и СССР. В высшей степени удачно сложился идеологический орнамент — демонстрация высот человеческого духа, его стремление к звездам доказывалось разработкой технологий, лежащих в основе самого мощного в истории все того же человечества оружия. И «первое социалистическое государство», и «лидер свободного мира» могли меряться возвышенностью своих стремлений, попутно совершенствуя средства гарантированного взаимоуничтожения.

Но это не было чистым и глубокоэшелонированным цинизмом, и та и другая сторона одновременно и опиралась на подлинный энтузиазм самых широких масс людей и стимулировала его: страсть к исследованию неизведанного, стремление заглянуть за горизонт, доказательство того, что именно социализм дает невиданные прежде возможности для прогресса человечества. В Советском Союзе энтузиазм был абсолютно неподдельным: такие грандиозные достижения Страны Советов, как первый спутник, первый человек на орбите — это означает что кошмар сталинщины окончательно в прошлом, что вот-вот наступит счастливое будущее, которое так долго обещала коммунистическая идея и ради которого было принесено столько жертв…

Напоследок вернемся к сказанному в самом начале, о разнице между тем, как культура хочет выглядеть (Юрий Лотман называл это «автомодель культуры»), и реальным положением дел. Изобретение и начало хождения термина «русский космизм» среди советских интеллектуалов датируется концом 1960-х. Причем совпадает с финалом «оттепели» и массовым разочарованием интеллигенции после введения войск стран Варшавского договора в Чехословакию в идеях социализма и коммунизма. Начинается странное время в истории Советского Союза, продлившееся до начала перестройки, время движения — как стало ясно ретроспективно — к концу, время, казалось бы, невозможного микста: продолжавшегося прославления разума и науки, всегда бывшего важнейшей частью советской идеологии, и массового, хотя и полуподпольного, увлечения экстрасенсами, эзотерикой, мистикой и т. п. Эти же особенности воплощает в себе и начавшееся тогда конструирование традиции «русского космизма»: отчасти важная историко-философская работа, сохраняющая все свое значение до сих пор, отчасти создание идеологического фундамента для идей национальной исключительности (это вторая часть полностью проявилась только гораздо позднее). Такая особенность национального пути: иногда идти через тернии к звездам, иногда падать со звезд в тернии.