Кто есть мы: реальные комедии Саши Барона Коэна

«Всем привет, моя звать Борат» — по этому кличу моментально опознавали своих школьники нулевых годов. Автор этих строк, разумеется, не исключение. Ролики с наиболее уморительными сценами (особой популярностью пользовались открывающий эпизод, драка в отеле и «похищение невесты») передавались по ИК-порту и Bluetooth на переменках, а спустя некоторое время от частностей мы перешли к целому — полная версия фильма появилась в формате 3GP. Кто-то в таком виде и посмотрел «Бората» впервые. Разрешение 320 на 240 пикселей, экранчик размером со спичечный коробок — вот такая у нас была подростковая синефилия в далеком 2006-м.

«Борат», что называется, попал в свою эпоху. Мы, тогдашние 11-летние, вряд ли и подозревали обо всех нюансах этой незаурядной картины (разве что как-то быстро просекли, что шутят здесь вовсе не о казахах). Не сказать что мы вообще считали ее за кино, которое все-таки было в кинотеатрах, в телевизоре, на дисках и кассетах. И «Борат», и кровавые треш-пародии Владимира Епифанцева на рекламу стирального порошка, и порноролик «День студента» были частью низовой мем-культуры, принципиально горизонтальной и тогда еще едва ли контролируемой (впрочем, об успешности создания попыток мемов по разнарядке в сегодняшних условиях можно рассуждать долго). Мы сами выбирали, что смотреть и над чем смеяться, а роли алгоритмических лент соцсетей выполняли те кучки «своих», к которым удавалось прибиться.

Но так ли уж свободен был этот выбор? Насколько он оказался обусловлен тогдашней поп-культурой? Или, скорее, культурой в самом широком отношении? (И здесь эта проклятая «неизбежность»!)

Саша Барон Коэн начинал с эпизодических появлений на британском ТВ — в различных комедийных шоу он мелькал в скетчах, где приставал к случайным прохожим в образах то молдавского журналиста («А можете спеть гимн Молдовы вместе со мной?»), то албанского мигранта, то — и это была первая большая удача — гангста-рэпера Али Джи. Последний быстро получил свое сольное «Али Джи шоу». Среди героев дикой пародии на типовые Late Night Show был и казахстанский репортер Борат Сагдиев, и приставучий австрийский фэшнжурналист Бруно Гехард, что годы спустя обзаведутся сольными кинокартинами. Менявший облики артист брал комментарии у случайных прохожих, интервьюировал политиков и знаменитостей (например, Дональд Трамп, тогда еще не помышлявший о политической карьере), большая часть которых и не подозревала, во что ввязалась. И это было действительно новым словом на телевидении. Настолько, что уже спустя два сезона на Channel 4 (канале, специализирующемся преимущественно на документалистике) Саша Барон Коэн и все его маски перебрались за океан, на HBO, а затем и на MTV.

Тогда слово «пранк» еще не вошло в обиход, но именно им можно озаглавить одну из ключевых творческих стратегий энтертейнмента начала нулевых. Начавшие размножаться быстрее вирусов, реалитишоу (от «Большого брата» до «Семейки Осборнов») столкнулись с жесточайшей конкуренцией в лице пранк-реалити. В «Подставе» (Punk’d, 2003–2007) команда под руководством актера Эштона Кутчера жестко разыгрывала знаменитостей, в «Чудаках» (Jackass, 2000–2007) безбашенные парни на спор выполняли челленджи в диапазоне от «голышом прокатиться на скейте по центральной улице мегаполиса» до «изобразить исламского террориста в такси». Чем дальше, тем жестче и... скучнее. Бесконечно повышать ставки невозможно — и дело не только в юридических издержках — столкновение с реальностью приедается быстро. Не за спасением ли от нее мы подключаемся к медиапотоку?

Раньше всех это понял именно Саша Барон Коэн. В 2002-м, на самом пике «Али Джи шоу», выходит его полнометражная версия — «Али Джи в парламенте». Это уже от начала до конца игровое кино, лишь отчасти имитирующее документальное. Не совсем мокьюментари, не совсем рядовая кинокомедия. Рэпер здесь становится пешкой в политической «разводке», но становится «гласом народа» и уделывает всех. Не то чтобы невероятно смешной и остроумный фильм собирает хорошую кассу (23 миллиона при бюджете в пять), открывает для комика двери в большое кино.

«Борат» (2006) и последовавший за ним «Бруно» (2009) возвращаются к прежней документальной манере и тоже представляют собой комедийные пранки. Но с одним важным отличием: здесь уже не до конца очевидно, насколько встречающиеся на пути комика случайные и неслучайные люди «не в курсе» происходящего. И именно этот все время возникающий у зрителя вопрос — «А что, они правда не понимают, на кого наткнулись?» — становится одним из главных источников комического. Коэн заставляет выискивать подвох, присматриваться к реакциям и постоянно испытывать дискомфорт, причем не только от увиденных на экране безобразий разной степени комичности, но и от постоянной проверки себя на доверчивость.

Последовавшие полнометражные комедии с Сашей Бароном Коэном — «Диктатор» (2012) и «Братья из Гримсби» (2016) — могли создать ощущение, будто автор исписался и окончательно разочаровался в собственном творческом методе. Но нет. Время для главного проекта пришло в 2018 году. Снятый для стриминга семисерийный «Кто есть Америка?» (2018) безо всяких скидок можно назвать magnum opus комика. В совершенно новых образах он проверяет на выдержку как встречающихся ему героев, так и зрителя, бьет по больным местам левых и правых, республиканцев и либералов.

Израильский военный инструктор собирается учить дошкольников пользоваться огнестрелом, леволиберальный активист планирует построить огромную мечеть в Алабаме на деньги фонда Хиллари Клинтон, бывший заключенный рисует картины экскрементами и делает диджей-сет из звуков избиений и изнасилований за решеткой, фэшнфотограф создает фейковые отчеты о работе благотворительных организаций и покупает яхту «для моего друга Башара Асада», конспиролог на инвалидной коляске ищет родство между Усамой бен Ладеном и Бараком Обамой.

Впечатляет даже не эта галерея чудаков, придуманных и сыгранных Коэном, а то, насколько далеко заходят эти игры. Одиозный вице-президент США Дик Чейни дает автограф на «бутылке для пыток», член Палаты представителей штата Джорджия снимает трусы и кричит на камеру «щас трону — станешь гомосеком!», бравые техасские ребята переодеваются в мексиканских школьниц и зубрят наизусть один из эпизодов сериала Girls (все ради борьбы с мигрантами и нетрадиционными сексуальными отношениями), продавец круизных лайнеров отвечает «все что угодно за ваши деньги» на вопросы вроде «а можно ли поставить баллистические ракеты на палубу?», «сколько женщин максимально поместится в одной каюте?», «как защититься от наплыва беженцев? может, бить их током?»

Чем дальше погружаешься в эту пучину безумия, тем чаще отгоняешь от себя жужжащую над ухом мысль, мол, не так уж сильно современная российская культура отличается от американской. Военщина, культивируемая безграмотность, монетократия, цинизм как основа любых взаимоотношений, нетерпимость ко всему «чужому»... Впрочем, чтобы не скатываться к гаражной социологии и таким словам-паразитам, как «менталитет», хочется сосредоточиться на одном важном различии — отношении к камере.

Кажется, что герои «Кто есть Америка?» так легко ведутся на провокации Коэна именно из-за соучастия камеры. «Ну нас же снимают, все задокументировано, что может пойти не так?» Артист с килограммами пластического грима может и не вызывать доверия, но ничто так не подстегивает азарт, как взгляд постороннего. Да и зачем искать подвох, когда видеосвидетельство в случае чего можно будет использовать в суде? (Гусары, молчать!)

Человек с киноаппаратом — это, может, и звучит гордо, но в наших широтах такой субъект доверия не внушает. Как и любой другой. Ожидание подвоха — одно из базовых социально взращиваемых чувств. В общем, кто-кто, а западные комедиографы нас уж точно не обманут! Мы-то еще в шестом классе просекли, что все вокруг — один сплошной фейк. Осталось только доверие к реальности где-то раздобыть. Это мы друг другу по ИК-порту не пересылали.